История
Отрывок из книги Б.Носика «Любовные и уголовные истории русского Парижа»
....Я часто спрашивал у старых эмигрантов об этой молодой женщине с пронзительными, испепеляющими, неистовыми, поистине ведьминскими черными глазами, глядевшими на меня со случайно найденной фотографии. Ариадна Скрябина....
Ариадна была дочерью знаменитого русского композитора, предки со стороны матери были у нее швейцарские интеллектуалы, а дядя - французский писатель. Конечно, я встречал упоминание об Ариадне в книге «Курсив мой» Нины Берберовой. Там сказано, что Ариадна была дочерью композитора Александра Скрябина и его второй жены, Татьяны Шлёцер. Что она была подругой Довида Кнута. Что она мешала однажды Берберовой и Кнуту читать стихи «пустячными разговорами» и Берберова предсказала, что Кнут будет Ариадну иметь около себя недолго, а ее, Берберову, всегда. И что, как всегда, сбылись предсказания (или пожелания) Берберовой: немцы застрелили Ариадну в Тулузе в так называемом (придерживаясь снисходительного берберовского написания) «сопротивлении», и что в Тулузе ей установлен памятник...
...Мне хотелось узнать про настоящую Ариадну. Судя по тому, что я уже слышал о ней, она вряд ли стала бы занимать Берберову «пустячными» разговорами. Но зато Ариадна вполне могла бы выгнать гостью, учуяв в ее речах хоть тень неуважения к своей новой религии. Такое вполне могло случиться, берберовские мемуарные анекдоты всегда нуждаются в проверке и «расшифровке»: что же там все-таки случилось за пеленой времен...
В московском музее Скрябина, что в арбатском переулке за театром Вахтангова, об Ариадне тоже ничего не слышали. Зато...
.........
- Я буду греть обед и буду рассказывать, - сказала Эва.- Про Кнута или про Ариадну сперва? Я почти одновременно с ними познакомилась. Нет, с Кнутом на несколько дней раньше...
Она и начала рассказ с Довида Кнута, который был довольно известным молодым поэтом в кругу русской эмиграции в Париже. Юная студентка-медичка Эва Киршнер познакомилась с ним в парижской больнице, где она проходила практику. Ей сказали, что в палату к ним поступил какой-то русский, вроде бы даже русский поэт, и она побежала знакомиться. Выяснилось, что он ехал на велосипеде по улице и его сбил автомобиль...
- У него была черепная травма. Не очень серьезная. Мы познакомились, часто болтали с ним и даже подружились. А потом в больницу вдруг пришла молодая женщина и спросила у меня, где лежит поэт Кнут, ей нужно его видеть. Она объяснила, что он ее не знает. Но она видела его. И она решила: они должны быть вмест е. Она уйдет от мужа, и они будут вместе - так она решила. Я посмотрела на ее живот: беременность бросалась в глаза. Она сказала, что это неважно. Это будет его, Кнута, ребенок, потому что они поженятся... Так она объяснила. А Кнут лежал у себя в палате и еще не знал о своей судьбе...
- Где-то я читал, - припомнил я, - кажется, в воспоминаниях Бахраха, что эти неистовые крайности были у нее от отца-композитора. Те же, что и в его симфониях...
- Нет, нет. - сказала Эва. - Это от матери. Татьяна была такая же неукротимая. Она увидела Скрябина и решила, что он будет с ней. И она увела его из семьи. Они долго бедствовали, и она увезла его в Швейцарию. Мне рассказывал Кусевицкий - он посетил их в Швейцарии. Они сидели, разговаривали, и вдруг в комнату вошла маленькая девочка. И все замолчали. Теперь она командовала. Все ее слушались. Это была маленькая Ариадна.
Она исчезла на кухне, а я стал думать: где б Ариадна могла видеть Довида Кнута? Где-нибудь на русских посиделках, на русских чтениях. Мне вспомнилась шутка Тэффи: кто эти старые евреи, что собрались на Данфер-Рошро? Это собрание Союза молодых русских поэтов...
- Итак, она убедила его? - спросил я у Эвы, когда мы сели с ней за стол.
- Да, - сказала Эва с непроходящим более полувека удивлением. Она была беременна от Мажена. И у нее были две дочки от первого мужа, от композитора Лазарюса. Но она убедила Кнута, что они просто должны быть вместе. Она была удивительная... Они поселились вместе. Ариадна решила, что раз она вышла за еврея, то она должна перейти в иудаизм. И она совершила гиюр. И взяла новое имя - Сара. Они стали издавать вместе сионистскую газету. По-французски. Он знал французский. Она прекрасно писала по-французски. Но он все же правил ее.
- Отчего?
- Она была неистовой. Он смягчал ее статьи. Она писала, что надо бить во все колокола, что скоро придут и убьют всех евреев. Но никто в это не верил....
- Я помню его стихи: «Что рассказать тебе про Палестину?» Там есть строка: «Как будто сердце радо и не радо». Это ведь не случайно?
- Наверное, нет. Он был из русской поэзии. Из России.
- Вы заметили, Эва, здесь все знают его строчки: «Особенный еврейско-русский воздух. Блажен, кто им когда-нибудь дышал», Ностальгические строки... Что ж было потом?
- Потом была война. Она была с первых дней в Сопротивлении. Сначала, как и он, помогала создавать «Еврейскую крепость». Потом она была в «Комба». Кнут скоро оказался с детьми в безопасной Швейцарии, а она до конца дней была в маки, до последнего дня...
- Это понятно... - сказал я. - Она рождена была для такого часа. А ему, может, она была уже и не по силам. Откуда нам знать...
....Кнут женился сразу после войны на молодой актрисе и увез младших детей в Израиль.
В крошечном израильском городке Рош-Пина, на который время от времени падают ракеты дирийско-исламистских «катюш», живет бывшим моряк Эли Маген. Он музыкален, хорошо играет на гитаре. Но русских стихов, которых он во множестве слышал еще во чреве матери, похоже, не понимает. И вряд ли кто слышал в этом небезопасном приграничном городке Израиля о героической русской матери тихого гитариста или о его знаменитом деде.
....Я часто спрашивал у старых эмигрантов об этой молодой женщине с пронзительными, испепеляющими, неистовыми, поистине ведьминскими черными глазами, глядевшими на меня со случайно найденной фотографии. Ариадна Скрябина....
Ариадна была дочерью знаменитого русского композитора, предки со стороны матери были у нее швейцарские интеллектуалы, а дядя - французский писатель. Конечно, я встречал упоминание об Ариадне в книге «Курсив мой» Нины Берберовой. Там сказано, что Ариадна была дочерью композитора Александра Скрябина и его второй жены, Татьяны Шлёцер. Что она была подругой Довида Кнута. Что она мешала однажды Берберовой и Кнуту читать стихи «пустячными разговорами» и Берберова предсказала, что Кнут будет Ариадну иметь около себя недолго, а ее, Берберову, всегда. И что, как всегда, сбылись предсказания (или пожелания) Берберовой: немцы застрелили Ариадну в Тулузе в так называемом (придерживаясь снисходительного берберовского написания) «сопротивлении», и что в Тулузе ей установлен памятник...
...Мне хотелось узнать про настоящую Ариадну. Судя по тому, что я уже слышал о ней, она вряд ли стала бы занимать Берберову «пустячными» разговорами. Но зато Ариадна вполне могла бы выгнать гостью, учуяв в ее речах хоть тень неуважения к своей новой религии. Такое вполне могло случиться, берберовские мемуарные анекдоты всегда нуждаются в проверке и «расшифровке»: что же там все-таки случилось за пеленой времен...
В московском музее Скрябина, что в арбатском переулке за театром Вахтангова, об Ариадне тоже ничего не слышали. Зато...
.........
- Я буду греть обед и буду рассказывать, - сказала Эва.- Про Кнута или про Ариадну сперва? Я почти одновременно с ними познакомилась. Нет, с Кнутом на несколько дней раньше...
Она и начала рассказ с Довида Кнута, который был довольно известным молодым поэтом в кругу русской эмиграции в Париже. Юная студентка-медичка Эва Киршнер познакомилась с ним в парижской больнице, где она проходила практику. Ей сказали, что в палату к ним поступил какой-то русский, вроде бы даже русский поэт, и она побежала знакомиться. Выяснилось, что он ехал на велосипеде по улице и его сбил автомобиль...
- У него была черепная травма. Не очень серьезная. Мы познакомились, часто болтали с ним и даже подружились. А потом в больницу вдруг пришла молодая женщина и спросила у меня, где лежит поэт Кнут, ей нужно его видеть. Она объяснила, что он ее не знает. Но она видела его. И она решила: они должны быть вмест е. Она уйдет от мужа, и они будут вместе - так она решила. Я посмотрела на ее живот: беременность бросалась в глаза. Она сказала, что это неважно. Это будет его, Кнута, ребенок, потому что они поженятся... Так она объяснила. А Кнут лежал у себя в палате и еще не знал о своей судьбе...
- Где-то я читал, - припомнил я, - кажется, в воспоминаниях Бахраха, что эти неистовые крайности были у нее от отца-композитора. Те же, что и в его симфониях...
- Нет, нет. - сказала Эва. - Это от матери. Татьяна была такая же неукротимая. Она увидела Скрябина и решила, что он будет с ней. И она увела его из семьи. Они долго бедствовали, и она увезла его в Швейцарию. Мне рассказывал Кусевицкий - он посетил их в Швейцарии. Они сидели, разговаривали, и вдруг в комнату вошла маленькая девочка. И все замолчали. Теперь она командовала. Все ее слушались. Это была маленькая Ариадна.
Она исчезла на кухне, а я стал думать: где б Ариадна могла видеть Довида Кнута? Где-нибудь на русских посиделках, на русских чтениях. Мне вспомнилась шутка Тэффи: кто эти старые евреи, что собрались на Данфер-Рошро? Это собрание Союза молодых русских поэтов...
- Итак, она убедила его? - спросил я у Эвы, когда мы сели с ней за стол.
- Да, - сказала Эва с непроходящим более полувека удивлением. Она была беременна от Мажена. И у нее были две дочки от первого мужа, от композитора Лазарюса. Но она убедила Кнута, что они просто должны быть вместе. Она была удивительная... Они поселились вместе. Ариадна решила, что раз она вышла за еврея, то она должна перейти в иудаизм. И она совершила гиюр. И взяла новое имя - Сара. Они стали издавать вместе сионистскую газету. По-французски. Он знал французский. Она прекрасно писала по-французски. Но он все же правил ее.
- Отчего?
- Она была неистовой. Он смягчал ее статьи. Она писала, что надо бить во все колокола, что скоро придут и убьют всех евреев. Но никто в это не верил....
- Я помню его стихи: «Что рассказать тебе про Палестину?» Там есть строка: «Как будто сердце радо и не радо». Это ведь не случайно?
- Наверное, нет. Он был из русской поэзии. Из России.
- Вы заметили, Эва, здесь все знают его строчки: «Особенный еврейско-русский воздух. Блажен, кто им когда-нибудь дышал», Ностальгические строки... Что ж было потом?
- Потом была война. Она была с первых дней в Сопротивлении. Сначала, как и он, помогала создавать «Еврейскую крепость». Потом она была в «Комба». Кнут скоро оказался с детьми в безопасной Швейцарии, а она до конца дней была в маки, до последнего дня...
- Это понятно... - сказал я. - Она рождена была для такого часа. А ему, может, она была уже и не по силам. Откуда нам знать...
....Кнут женился сразу после войны на молодой актрисе и увез младших детей в Израиль.
В крошечном израильском городке Рош-Пина, на который время от времени падают ракеты дирийско-исламистских «катюш», живет бывшим моряк Эли Маген. Он музыкален, хорошо играет на гитаре. Но русских стихов, которых он во множестве слышал еще во чреве матери, похоже, не понимает. И вряд ли кто слышал в этом небезопасном приграничном городке Израиля о героической русской матери тихого гитариста или о его знаменитом деде.