(no subject)
Ольга Ермолаева
Сихотэ-Алинь
...И откликнется то, что давно лишено голосов,
Что, казалось, ушло... Только следует лучше вглядеться
В эти ильмы и ясени дальневосточных лесов,
Иль в зеркальные капли росы на кустах леспедецы.
Я жила будто в инопланетном счастливом плену
Эти несколько лет за гигантской таёжной стеною...
...В новой энцефалитке с ружьишком иду по бревну
Над рекой Уджаки, и собаки скулят за спиною.
Яркий сумрак зелёный пробит кое-где на тропе
Чуть наклонными, радужно-дымными копьями света.
Всё цветы водосбора, и в мокрой слепящей траве
Прелый пень расслоившийся сочно-морковного цвета.
Крупно-пёстрая галька, на отмели белой привал.
Тут упала осина с корою молочно-зелёной,
И смуглы, точно чай с молоком, обнажения скал,
Где багульник упрямый, от осыпей весь запылённый...
Можно днями и днями идти и не встретить людей,
Лишь стихать-нарастать будет шум на речных перекатах.
Словно конские волосы, только грубей и мертвей,
Всюду серые эти очёски линявших сохатых.
На высокую гору лежит самовольный мой путь.
Мне, терявшей дыханье с подножия, с самого низа,
Мне и надо, когда отдышусь я, всего-то чуть-чуть:
Видеть русую бороду здесь, на канавах, Бориса...
Как мила и ужасна землянка бичей на горе -
Стёкла грязны, транзистор разбит, да махра, да портянки...
Рослый пёс на чешуйчатой, жаркой сосновой коре
С осторожностью ест из консервной зазубренной банки.
Дожидаючись мужа, чтоб вместе вернуться домой,
Поощрённая даже Главвора скупою улыбкой,
Я сидела у рододендронов, и был далеко подо мной
Бархат серо-зелёной долины, от марева зыбкой.
Там лабаз, в полумраке которого пахнет мукой,
Баня, избы, пекарня - не больше конфет шоколадных,
Да ещё камералка, где пол под моею рукой
Побелел, и приятно босой мне на плахах прохладных...
Ну а тот, без которого жить не хотела и дня,
Отдыхал, так чудесно на горном ветру загорая...
...Если был бы он жив, и случайно увидел меня,
То стоял бы сейчас, отвернувшись, глаза прикрывая.
Сихотэ-Алинь
...И откликнется то, что давно лишено голосов,
Что, казалось, ушло... Только следует лучше вглядеться
В эти ильмы и ясени дальневосточных лесов,
Иль в зеркальные капли росы на кустах леспедецы.
Я жила будто в инопланетном счастливом плену
Эти несколько лет за гигантской таёжной стеною...
...В новой энцефалитке с ружьишком иду по бревну
Над рекой Уджаки, и собаки скулят за спиною.
Яркий сумрак зелёный пробит кое-где на тропе
Чуть наклонными, радужно-дымными копьями света.
Всё цветы водосбора, и в мокрой слепящей траве
Прелый пень расслоившийся сочно-морковного цвета.
Крупно-пёстрая галька, на отмели белой привал.
Тут упала осина с корою молочно-зелёной,
И смуглы, точно чай с молоком, обнажения скал,
Где багульник упрямый, от осыпей весь запылённый...
Можно днями и днями идти и не встретить людей,
Лишь стихать-нарастать будет шум на речных перекатах.
Словно конские волосы, только грубей и мертвей,
Всюду серые эти очёски линявших сохатых.
На высокую гору лежит самовольный мой путь.
Мне, терявшей дыханье с подножия, с самого низа,
Мне и надо, когда отдышусь я, всего-то чуть-чуть:
Видеть русую бороду здесь, на канавах, Бориса...
Как мила и ужасна землянка бичей на горе -
Стёкла грязны, транзистор разбит, да махра, да портянки...
Рослый пёс на чешуйчатой, жаркой сосновой коре
С осторожностью ест из консервной зазубренной банки.
Дожидаючись мужа, чтоб вместе вернуться домой,
Поощрённая даже Главвора скупою улыбкой,
Я сидела у рододендронов, и был далеко подо мной
Бархат серо-зелёной долины, от марева зыбкой.
Там лабаз, в полумраке которого пахнет мукой,
Баня, избы, пекарня - не больше конфет шоколадных,
Да ещё камералка, где пол под моею рукой
Побелел, и приятно босой мне на плахах прохладных...
Ну а тот, без которого жить не хотела и дня,
Отдыхал, так чудесно на горном ветру загорая...
...Если был бы он жив, и случайно увидел меня,
То стоял бы сейчас, отвернувшись, глаза прикрывая.