работай с насилием или оно поработает с тобой
практическая психология у нас еще еле ходит, она моложе меня. так ее еще и норовят поприжать и ноги ей поломать, отнимая лицензии у вузов (веип) и прекращая поддержку общественных инициатив вроде кризисных центров - и в целом противодействуя самоорганизации в с помощью того самого государственного насилия - часто не прямого, символического, бюрократического (например, как закон об организациях иноагентах) или экономического (как сокращение финансирования кризисных центров для женщин в некоторых городах).
не удивительно, что такая важная тема, как насилие в самых разных его проявлениях оказывается все еще слабо разработанной. тем не менее, эта тема, хоть и является эмоционально, теоретически, а часто даже и физиологически или юридически сложной, она таит в себе огромный потенциал, который может в том числе помочь переформулировать, перезагрузить весь дискурс практической психологии в целом. ведь, например, когда мы говорим о «проблемах в отношениях» с родителями, партнером, начальником на работе, за этим часто маячит тень, угроза, возможность насилия. иногда иллюзорная, но чаще - вполне реальная. часто ваш страх перед кем-то является не постыдным или невротическим, а высвечивает эту самую скрытую тень.
работать с насилием не просто нужно и важно, а настоятельно необходимо для психолога, и вот почему: если собака не будет вилять хвостом, то хвост виляет собакой. если ты не работаешь с насилием, то оно работает с тобой. не в том смысле, что работа с насилием каким-то магическим образом убережет психолога от прямого насилия в его адрес - я далек от подобного рода суеверий - а в том, что насилие, помимо физических последствий и эффектов совершенно разрушительно воздействует на психику.
если же вы профессиональный психолог, то ваша психика - это в том числе инструмент вашей работы и влияния на ваших клиентов. недостаток информированности и рефлексии о собственном опыте насилия в психологической среде принимает катастрофические масштабы.
безусловно, есть проекты, институции и личности, которые работают с этой темой квалифицированно и с привлечением новейших разработок психологической науки и практики, в основном, зарубежной. здесь необходимо упомянуть женские кризисные центры. в петербургском пространстве в зоне свободного доступа психолога-фрилансера практически и нет других проектов, которые достаточно ярко и теоретически грамотно артикулируют феноменологию насилия.
можно было бы ожидать, что в свете текущих военных конфликтов могли бы возникнуть и проекты, направленные на работу с так называемыми «военными неврозами» или пост-травматическим стрессовым расстройством (птср) у ветеранов боевых действий, но «гибридная» природа этих необъявленных конфликтов, покрытых плотной мглой секретности, ужаса и живодерства такова, что такие проекты практически невозможны, так как это в том числе огласка, в том числе признание разрушительных и жутких последствий этих войн. а стеми, кто поднимает такие темы разбираются предельно жестко (вспомним судьбу немцова и политковской) - вполне логично, что психологи (включая вашего покорного слугу) не так уж горят желанием повторять их судьбу. даже родственники погибших военных боятся рассказывать правду. что говорить о посторонних людях?
поэтому психологи, как ни в чем не бывало продолжают свои тренинги успешности, женского предназначения и прочей ерунды, которая в мирное время помогает их клиентам избавиться от излишков наличности и свободного времени, а в условиях политического кризиса и по сути обстановки близкой к чрезвычайному положению помогает избавиться от лишних мыслей. практическая психология в ее наиболее популярных изводах становится убежищем от реальности, утрачивая свою практичность.
но насилия становится очень много, и, в соответствии с закономерностями, выявленными все в тех же случаях домашнего насилия, с которым работают феминистки, его градус нарастает. слово «пытки» прочно вошло в реальность всех более-менее информированных граждан. экономические «контрсанкции», дискриминационные или откровенно абсурдные законы как метод символического насилия уже не вызывают выброса адреналина, воспринимаются просто как дождь со снегом.
в моей практике нет практически ни одного клиента (или клиентки), кто не рассказал бы мне о харрасменте, домашнем насилии с уголовным градусом побоев, буллинге в школе, сталкинге, суицидах.
насилие - это вовсе не культурный эксцесс, не маргинальное явление. это же продемонстрировали и недавние масштабные сетевые акции #metoo и #янебоюсьсказати - равно как и реакция на них. насилие затронуло абсолютно каждого и каждую, если не прямо, то по отношению к их друзьям и близким. упреки, осуждение или откровенные оскорбления в адрес участниц этих сетевых акций также явились своеобразным индикатором социальной ситуации и нарисовали достаточно печальную картину. тем не менее, эти «токсические» реакции сыграли и свою позитивную роль, выявив скрытое напряжение и позволив сориентироваться в своем ближайшем социальном окружении.
критикуя участниц и участников за «эксгибиционизм» и «нетерапевтичность» этих флэшмобов, критики забывали о том, что акции и не ставили задач индивидуальной терапии, но сыграли роль терапии для большого сообщества, выявив «градус пиздеца» (показав масштаб проблемы), а также создав систему поддержки, сеть разделяющих общие ценности людей со схожим опытом.
акция приблизилась по степени общественного резонанса к провокационным произведениям искусства, а ее участницы испытали на себе гнев общества, не желающего меняться, подобный тому, который вылился на поверхность после антиклерикальной акции группы «pussy riot» в храме. феминизм, как движение за равноправие в двадцать первом веке все еще вызывает острые общественные конфликты. печально, но факт.
на воркшопе, посвященном теме насилия и работе с абьюзерами, организованном натальей ходыревой и андреем колпаковым спбгу, который я имел честь посетить, было нехитрое упражнение. нас попросили начертить табличку, где было бы два столбца и три горизонтальные графы. в столбцах значилось «ребенок» и «взрослый», а в графах «объект насилия», «насильник (абьюзер)» и «свидетель насилия». практически у всей группы, включая меня, таблички оказались полностью заполнены.
насилие происходит не где-то там с какими-то неудачниками. насилие всегда здесь - прямо или в неявном виде, как угроза. если вам посчастливилось избежать его в семье, то достаточно выйти на улицу и посмотреть в глаза человека в какой-нибудь форме, которых на улицах иногда как будто больше, чем людей.
насилие структурирует наш опыт, как металлическая линейка злой учительницы, нависшая над затылком, которая заставляет пригнуться, раскраснеться, услышать звон в ушах.
реальность такова, что детей воспитывают, в основном мотивируя страхом. ты не пойдешь в школу - ту не найдешь нормальную работу (не: ты не узнаешь кучу всего интересного). ты не будешь убираться - тебя не возьмут замуж (не: в чистом помещении гораздо приятнее находиться). двойка в дневнике пугает именно потому, что за ней маячит ругань и унижения, двойка - не просто «плохая оценка», за ней скрываются вполне реальные (а не воображаемые) насильственные действия.
дискриминация и насилие взрослых по отношению к детям, мужчин - к женщинам, представителей титульной национальности - к национальным меньшинствам, гетеросексистов - к лгбт, ужасающие условия проживания инвалидов, фактически вытесненных из общества в психоневрологические интернаты, которые более всего напоминают резервации, если не сказать хуже - это рутинная повседневность, а не маргинальный эксцесс. это ежечасное, ежесекундное давление, которое сгибает хребты наших душ.
первостепенная задача психологического сообщества, если только его представители не удовлетворяются декоративным положением лакеев или клоунов - новь и вновь артикулировать самые острые темы. это работа психолога - говорить на самые болезненные темы. самая болезненная тема - это насилие, пронизывающее все уровни системы, вплоть до макрополитического. и ни один контекст не желательно выпускать из виду, потому что все они влияют на психику инивида. а психологи отчаянно пытаются отрицать печальную макрополитическую реальность, и что самое печальное - даже свой страх перед ней.
многие исследователи, в частности, мишель фуко, небезуспешно пытались описать психоз и невроз как последнюю линию отчаянного политического протеста, своего рода забастовку, саботаж злобной насильственной реальности. мой опыт работы внутри психоневрологического интерната скорее подтверждает такое видение проблемы. психиатрическая институция порождает психотические симптомы - то что кажется симптомом, эхолалией или преувеличенной эмоциональной реакцией, оказывается на поверку способом адаптации к миру, где никто тебя не не воспринимает всерьез (буквально не считает за человека) или попросту не слышит и не слушает, если ты не орешь или не повторяешь сказанное по стопятьсот раз.
в психоневрологическом интернате я также столкнулся с проблемой насилия - следы побоев появлялись систематически на одном из клиентов из группы, с которой я работал. некоторые косметические меры, которые поначалу были предприняты для его защиты после моих обращений впоследствии были свернуты, меня предпочли уволить после острого разговора с директором, а человек, которого я пытался защитить, погиб. его звали даниил рехтин. этот конкретный случай демонстрирует особенности функционирования российской системы - наиболее распространенный метод работы с проблемой - это ее отрицание. в долгосрочной перспективе это оказалось губительно не только для меня и для моего клиента, но и для директора интерната, который был снят с должности прокуратурой после моего обращения (оно было не единственным, но, по всей видимости, не последним фактором, повлекшим это увольнение).
когда же я представлял этот опыт работы внутри интерната на психологической конференции в своей альма-матер, то столкнулся с реакцией, которая меня удивила и опечалила (хотя это не так легко в последнее время сделать). мои коллеги начали буквально выкрикивать и причитать (как могла бы делать моя бабушка): «да куда ж ты полез, тебя же убьют! ты сгинешь вместе с ними в концлагерной печи!» (примерно в таких же терминах на ситуацию отреагировала моя родственница). это мудрость страуса, коллеги. не забывайте, что пока ваше лицо в песке, задница остается снаружи, аппетитная и уязвимая для хищника.
это, безусловно удручающая картина. трогательная детская непосредственность, с которой присутствующие выплеснули свои первичные эмоциональные реакции заслоняет дефицит адекватной терминологии и теоретического осмысления феноменологии насилия. максимум, на что способны люди из упомянутого сообщества это так называемый «треугольник карпмана», который в неявном виде содержит виктимблэймерские конструкты (якобы жертва сама «занимает эту позицию», чуть ли не по доброй воле, а «спасательство» описывается как нечто достойное осуждения). эта модель хороша только за неимением ничего лучшего.
о насилии нужно говорить. и о насилии нужно говорить именно с теми, кто его осуществляет. потому что разговор с жертвами, хоть и может их утешить, но не может повлиять на саму ситуацию или застраховать будущих жертв, если насилие имеет системный характер. первое и главное в работе с насилием - это сделать так, чтобы оно прекратилось (ясно, что это не всегда возможно). собственно, психологическая работа возможна только если насилие в данный момент не осуществляется. из техник работы с людьми, осуществляющими насилие, направленных на его прекращение мне пока стало известно только о так называемой программе НОКСА, которую применяют в организации «мужчины 21 века».
работа психолога состоит и в четкой расстановке этических маркеров: виноват насильник. виктимблэйминг - вид символического насилия, который всегда сопровождает насилие реальное: «сама виновата, зачем такую юбку надела», - в наиболее грубом варианте; «у нее/него мазохистический тип личности», - более тонкий наукообразный вариант; «а зачем вы туда пошли»? - «невинный» голос здравого смысла. к сожалению, из уст некоторых специалистов можно и сейчас услышать виктимблэймерские послания в самом вульгарном духе. что же касается более тонких вещей, требующих серьезной самодисциплины и модерации собственной речи - тут все еще грустнее (но надежда есть). например, упомянутый выше андрей колпаков, специалист из центра «мужчины ХХI века» упомянул, что такая «невинная» как «я тебя понимаю» в разговоре с насильником может иметь фатальные последствия. равно как и вопрос «почему вы не рассказали раньше?», адресованный к человеку, пережившему насилие и рассказавшему (чаще рассказавшей) о нем спустя лишь много лет также ведет по ложному пути. правильный вопрос в этом случае «спасибо за доверие, что я могу сделать, чтобы тебе легче было рассказать?»
опасность и коварство виктимблэймерских посланий в том, что жертвы насилия довольно легко с ним «соглашаются», принимая на себя вину за происшедшее. отчасти это объясняется культурно-языковыми привычками, а отчасти тем фактом, что человеку очень трудно признать свое полное бессилие перед лицом травмирующих обстоятельств. бессознательно человек всегда стремится сохранить активную позицию. но печальный и мрачный факт заключается в том, что мы никак не можем контролировать действия других людей, если они превосходят нас по силе и вдруг решают применить насилие. как ни улыбайся и не выслуживайся перед полицейским, которому нужно выполнять план задержания - ты окажешься в автозаке. как ни стремись угодить абьюзивному партнеру - он все равно будет унижать и мучить тебя. это ведет и к еще более печальным выводам о несправедливом и злом мире, где ужасные вещи происходят с прекрасными людьми. как ни соблюдай правила дорожного движения - тебя все равно может снести грузовик. ты можешь стать жертвой репрессий, просто посещая кружок по интересам или лайкая исторические фото в интернете, или не делая ничего, просто оказавшись в каком-то месте, в каком-то времени, в каком-то списке. насилие - падающий на голову молоток, которому бессмысленно задавать вопрос: «за что ты упал на меня?»
насилие имеет степень и разные образы, я говорю о насилии как бы в общем, как о чем-то, что повсюду, что пропитывает воздух, но конечно оно имеет степени и оттенки. в определенной степени можно говорить о закономерностях и схожих эффектах схожих типов семейного/военного/государственного насилия или насилия со стороны малых групп и сообществ, типа буллинга. к сожалению, лично мне довелось испытать почти все перечисленное, только военного опыта у меня, к счастью, нет. к сожалению, это глубоко на меня повлияло - в том числе и таким образом, что у меня появились абьюзивные черты, идентификация с агрессором. это еще одно из возможных трагических последствий насилия. на своем опыте я знаю, что означает выражение «насилие порождает насилие». и я понимаю, почему нельзя наказывать смертью за убийство.
одно из самых грустных и трагических для отечественной психологии обстоятельств заключается в том, что психологи не только не работают, но даже и не обсуждают на публичном уровне вопрос о необходимости работы с людьми с военным опытом или пережившими иные формы насилия со стороны государства (что вытекает одно из другого). государство в случае необъявленных гибридных войн в русле политики нагнетания страха и подавления голоса общества старается заглушить любые общественные дискуссии и публичные мероприятия, которые рисуют эту тему в проблемной и болезненной (какой она и является), а не в русле, предлагаемом пропагандой. наиболее эффективной антивоенной стратегией является честный рассказ о военном опыте, способный, как правило, вызвать ужас и тошноту. именно такой рассказ может прозвучать при встрече с психологом. естественно, не в интересах военной пропаганды, чтобы он прозвучал.
полицейское насилие и пытки со стороны правоохранительных органов также являются зоной повышенной тишины и подавления дискуссии сто стороны государства. дела в отношении превышающи полномочия лиц в массе не расследуются. таким образом, насилие нормализуется, легитимизируется, преобретает системный характер (многие россияне считают пытки допустимыми). де-факто у правоохранителей существуют неограниченные полномочия средневекового суверена. система находится в полушаге от чрезвычайного положения, а для некоторых групп, в частности, для людей с выраженными этническими отличиями, оно уже существует - их могут в любой момент задержать, и они никак не могут защитить себя в правовом поле. общественная стигма делает невозможным и широкий общественный резонанс, в частности, мало кто интересуется голодовкой несправедливо арестованного маруфжона шакарова - и только в вопиющих случаях, как в случае смерти младенца умарали назарова, общество может немного встряхнуться и начать задавать вопросы самому себе.
насилие в отношении мигрантов - это насилие в отношении людей. поведение правоохранителей и некоторых представителей титульной национальности по отношению к ним - это поведение колонистов. но государственная система постепенно начинает отзеркаливать такое отношение и по отношению ко всему населению, потому что если можно дискриминировать мигрантов, лгбт, женщин - это означает, что можно дискриминировать людей. право сильного и постоянная угроза насилия начинает доминировать в общественном поле.
что делать психологам в такой в высшей степени неприятной общественной ситуации? прежде всего - говорить о ней. работа психологов - это говорить на болезненные темы. в такой чрезвычайной ситуации задачи психологов смыкаются с задачами журналистов и правозащитников, а в ряде случаев границы становятся практически неразличимы, и этого не нужно пугаться. психологи должны говорить об острых политических проблемах, ведь они такой же стрессогенный фактор и способны также вызвать невроз, как и болезненные отношения в семье. количество инструментов воздействия на систему и общество и так было невелико, и оно стремительно сокращается.
специфически психологические инструменты, доступные, эффективные и не слишком затратные в плане временных ресурсов - это создание всевозможных групп поддержки и групп встреч, способных функционировать самостоятельно длительное время. такие проекты начали возникать, но их все еще недостаточно. важно, чтобы эти проекты были бесплатными, так как в текущей ситуации большинство населения испытывает, кроме всего прочего, и серьезное экономическое давление, и сокращение доходов.
с такими инициативами выступают не только психологи, но и современные художники - в частности, проекты, связанные с правами психиатрических пациентов и людей, переживших насилие, выступает московская акционистка катрин ненашева, которая поистине берет на себя большой труд, смыкающийся по своим задачам с трудом практического психолога, а также наталья никуленкова, павло митенко и некоторые другие. проект, организованный психологами, который следует здесь упомянуть - это серия конференций и образовательных мероприятий «психология за права человека», организованных кириллом федоровым и ольгой размаховой.
я благодарен судьбе за то, что она привела меня к таким специалист_кам и товарищ_кам, которые практически буквально открыли мне глаза, как гоголевскому вию, и я вижу теперь многое. но все, что я писал о нерефлексирующих и неподготовленных специалистах десять лет назад можно было сказать и про меня. я до их пор стыжусь некоторых вещей, которые делал в начале практики. но я также знаю, что изменения возможны, и однажды изменившись, человек вряд ли уже вернется к прежним образцам поведения.
я предполагаю написать еще несколько небольших текстов по разным типам насилия, которые я обозначил выше. в основном я опираюсь на сюжеты из собственного опыта и практики. если вам понравился материал, ставьте лайк, подписывайтесь на канал, пишите комменты и все такое - и да пребудет с вами сила!
в оформлении использованы работы художника цианида злого из серии #гематомы
всю серию и описания приведенных работ можно найти в его паблике: https://www.facebook.com/zloyartfair