Остановка
Моя соседка по палате похожа на писательницу Устинову. В таких же стильных очках. И звать Татьяной.
Операция ей назначена на час раньше моей. Совсем не волнуется, сидит, читает. Правда, и удалять ей будут чепуху, крошечную липому. Но тоже под общим наркозом и с реанимацией.
- Таня, а я слышала, что в реанимации все голые. Вранье, да?
- Голые, голые. Нужен же доступ ко всему телу. А тебя пусть не это беспокоит, главное, чтобы все прошло хорошо.
- Ну да. И все равно - неудобно. Холодно, наверное, будет.
- Прикроют, не трясись. Там весело. Отходят от наркоза - матерятся. Даже кто не умеет.
- И ты материлась?
- Кажется... Все, едут забирать. Встретимся там - поговорим еще.
Поговорим. Если вообще встретимся. Меня везут по коридорам две веселые девочки-кореянки, резво, почти бегом. Каталка подпрыгивает, вцепляюсь в поручни, сознание почти потеряно во вселенском ужасе. Останавливаемся. Много врачей, шумно.
- А кто доделывать будет?! Уже следующую привезли! Бардак устроили!
Лампы ослепляют. Лязгают инструменты, шуршат бахилы.
Если не сбегу сейчас - сойду с ума. Не успеваю. Свет меркнет, но как-то зыбко, снова везут, перекладывают на кровать. А когда операция-то? Дышать невозможно, трубки во рту. Ага, через них надо.
- Кать, Михайлыч предупредил: она истеричка, психованная. Ночка еще та будет, готовсь!
Про меня говорят, заразы. Только никакая я не истеричка. Фобия - это другое. Паника в чужих местах. Могу вскочить, в окно выпрыгнуть. Но что-то не тянет. Ладно, потом разберемся, а сейчас холодно, очень, так, что вся дрожу.
- Ничего. Это от наркоза. Сейчас пройдет, милая.
Что-то колют. Теплеет. Сон снится.
Поворачиваю чуть-чуть голову, сразу устаю, но зато вижу окно. Там сумерки. Вечер, утро? Хочется пить. Медсестра (санитарка?) наливает воду прямо из-под крана. Пью, тошнит. Ну да, поэтому они и не церемонятся с водичкой, все равно назад выльется.
Вся в проводах, трубках, автоматически меряется давление, приборы мерно гудят, мужик рядом храпит - как мурлычет. И никакого мата.
Катя в рыжих веснушках. Осторожно обтирает мне лицо, поправляет одеяло.
- Потерпите, уже скоро в палату повезут.
А мне не надо в палату, мне тут спокойно, безопасно, защищено приборами и медсестрами. И серым светом - и за окном и в этой огромной комнате. Безвременье. Никаких забот, дел, мыслей, только вот если подушку приподнять... уже приподняли... не хочу отсюда, еще рано, ну пожалуйста, не надо убирать трубки, не надо меня перетаскивать...
- Давай, давай, сама, шевелись, уже сутки после операции, пора.
Ладно, сама, потихонечку, до стола, до двери, передохну у окна, ой, Таня, смотри, солнечный зайчик ; а теперь побыстрей, порезвей, время же идет, зима-лето, проблемы не ждут, давай, решай - почти бегом, без защиты и проводков, и что удивительно - ну совершенно не хочется обратно.
Операция ей назначена на час раньше моей. Совсем не волнуется, сидит, читает. Правда, и удалять ей будут чепуху, крошечную липому. Но тоже под общим наркозом и с реанимацией.
- Таня, а я слышала, что в реанимации все голые. Вранье, да?
- Голые, голые. Нужен же доступ ко всему телу. А тебя пусть не это беспокоит, главное, чтобы все прошло хорошо.
- Ну да. И все равно - неудобно. Холодно, наверное, будет.
- Прикроют, не трясись. Там весело. Отходят от наркоза - матерятся. Даже кто не умеет.
- И ты материлась?
- Кажется... Все, едут забирать. Встретимся там - поговорим еще.
Поговорим. Если вообще встретимся. Меня везут по коридорам две веселые девочки-кореянки, резво, почти бегом. Каталка подпрыгивает, вцепляюсь в поручни, сознание почти потеряно во вселенском ужасе. Останавливаемся. Много врачей, шумно.
- А кто доделывать будет?! Уже следующую привезли! Бардак устроили!
Лампы ослепляют. Лязгают инструменты, шуршат бахилы.
Если не сбегу сейчас - сойду с ума. Не успеваю. Свет меркнет, но как-то зыбко, снова везут, перекладывают на кровать. А когда операция-то? Дышать невозможно, трубки во рту. Ага, через них надо.
- Кать, Михайлыч предупредил: она истеричка, психованная. Ночка еще та будет, готовсь!
Про меня говорят, заразы. Только никакая я не истеричка. Фобия - это другое. Паника в чужих местах. Могу вскочить, в окно выпрыгнуть. Но что-то не тянет. Ладно, потом разберемся, а сейчас холодно, очень, так, что вся дрожу.
- Ничего. Это от наркоза. Сейчас пройдет, милая.
Что-то колют. Теплеет. Сон снится.
Поворачиваю чуть-чуть голову, сразу устаю, но зато вижу окно. Там сумерки. Вечер, утро? Хочется пить. Медсестра (санитарка?) наливает воду прямо из-под крана. Пью, тошнит. Ну да, поэтому они и не церемонятся с водичкой, все равно назад выльется.
Вся в проводах, трубках, автоматически меряется давление, приборы мерно гудят, мужик рядом храпит - как мурлычет. И никакого мата.
Катя в рыжих веснушках. Осторожно обтирает мне лицо, поправляет одеяло.
- Потерпите, уже скоро в палату повезут.
А мне не надо в палату, мне тут спокойно, безопасно, защищено приборами и медсестрами. И серым светом - и за окном и в этой огромной комнате. Безвременье. Никаких забот, дел, мыслей, только вот если подушку приподнять... уже приподняли... не хочу отсюда, еще рано, ну пожалуйста, не надо убирать трубки, не надо меня перетаскивать...
- Давай, давай, сама, шевелись, уже сутки после операции, пора.
Ладно, сама, потихонечку, до стола, до двери, передохну у окна, ой, Таня, смотри, солнечный зайчик ; а теперь побыстрей, порезвей, время же идет, зима-лето, проблемы не ждут, давай, решай - почти бегом, без защиты и проводков, и что удивительно - ну совершенно не хочется обратно.