ПРИНЦИП СОЧУВСТВИЯ КАК МОРАЛЬНЫЙ ЗАКОН.

[nyulia]

                                                   ЧАСТЬ 2.

Сокровенный смысл принципа сочувствия заставляет видеть образ Христа в каждом человеке независимо от его убеждений или поведения. Человек может оказаться настолько «не ближним», что любить его мы не способны, но любовь ко Христу помогает отнестись с сочувствием и к «не ближнему» - постараться понять его. Вот почему мне видится в этом принципе важный шаг к созданию этики объединенного че­ловечества.

Само требование сочувственного отношения к тому, что пред­ставляется чуждым и даже негативным, является развитием «зо­лотого правила» морали, требующего относиться к другому так, как хотелось бы, чтобы относились к тебе самому.

Тем самым следование принципу сочувствия создает образец отношения к людям в самом трудном случае: когда они не похожи на нас - «не наши». Принцип сочувствия велит прилагать усилия воли для того, чтобы попытаться увидеть хорошее в чуждом для нас и даже, на первый взгляд, отталкивающем. Это не значит, что мы должны одинаково терпимо относиться к любому поведению, к любым мнениям и вкусам в жизни и в науке. Но нельзя отвергать с порога то, в чем мы не попытались серьезно разобраться.

Можно найти очень интересное сходство между описанным выше принципом сочувствия и тем, что Г. К. Честертон устами своего любимого героя - отца Брауна называет «религиозным уп­ражнением». Авторство этого упражнения он приписывает папе Льву XIII, известному своим окружным посланием (энцикликой) «О вещах новых», где впервые были сформулированы основы со­циального учения Церкви. Упражнение это состоит в том, чтобы в мыслях целиком отождествить себя с другим человеком, ощутить его намерения и пережить то же самое, что и он. Эта часть

упражнения фактически совпадает с тем, что велит принцип со­чувствия. Однако предлагаемое упражнение требует, более того, составить вытекающий из этих намерений и переживаний план действия и тем самым понять, как должен был бы действовать этот человек.

Честертон не употребляет в данном случае слово «сочувствие», ибо оно неуместно в тех ситуациях, о которых идет речь в его рассказах об отце Брауне, где последний выступает в роли детектива, раскрывающего сложнейшие преступления. Впрочем, предоставим слово ему самому, процитировав отрывок из вступления к циклу рассказов «Секрет патера Брауна», где детектив отвечает на вопрос журналиста о том, в чем секрет его успеха в раскрытии запутанных убийств.

«Секрет, видите ли, в том, что это я был убийцей всех этих жертв. Так что, разумеется, я знал, как это было сделано. Я тщательно спланировал каждое из этих преступлений. Я точно продумал, как это могло бы быть сделано и в каком состоянии сознания человек способен это фактически совершить. И если я был совершенно уверен в том, что чувствую в точности так, как это чувствовал сам преступник, то я, несомненно, знал, кем он был...

Это отнюдь не риторическая фигура... Я имею в виду, что я реально ощущал себя как личность, совершающую убийство. Я не убивал людей в материальном смысле, но дело ведь не в этом... Я имею в виду, что я думал и думал про то, как человек может прийти к чему-то подобному, пока не ощущал, что реально ста­новлюсь совершенно подобным ему, за исключением финальной развязки».

Речь идет о предельном исполнении основных требований прин­ципа сочувствия ради специфической цели - раскрытия тайны пре­ступления. Этот способ вживания во внутренний мир позволяет герою рассказов Честертона не только найти истинного виновника, но и убедиться в невиновности других подозреваемых. Более того, понимание внутренней подоплеки преступления дает возможность адекватно отнестись и к самому преступнику. Так что моральный эффект сочувствия достигается и здесь, хотя акцент ставится на том, что понять другого, осознать логику его действий можно лишь через проникновение в его внутренний мир. Этим подчеркивается рефлексивность моральных суждений, их направленность на соб­ственные помыслы и мысли других. То, что практикует патер Браун с целью раскрытия преступлений, является не просто ис­следовательским приемом, но действительно религиозным упраж­нением.

Разъяснить данное положение предоставим ему самому: «Это настолько реально как религиозное упражнение, что я предпочел бы не говорить об этом никому... Ни один человек не становится по-настоящему хорошим, пока он не знает, насколько он плох или мог бы оказаться дурным». Здесь заложена глубокая рефлексивность морали: человек может достичь высокого морального уровня, только осознав всю глубину аморальных тенденций в себе самом. Иными словами, моральный статус человека определяется не только его поступками, не только его намерениями, но и его адекватной (т. е. достаточно строгой) оценкой качества своих намерений, проявля­ющейся в готовности прислушиваться к голосу собственной совести. Именно в силу этого следует подчеркнуть, сколь важен принцип сочувствия не только для понимания чужих ошибок, но и для осознания собственных искушений.

Способность видеть и оценивать мир с точки зрения другого позволяет, кроме всего прочего, распознать, сколь непривлекательно мы часто выглядим в чужих глазах, а это хороший способ понизить обычно завышенную самооценку и соответственно повысить оценку опасности грозящих нам соблазнов, ибо мы, оказывается, не столь хорошо защищены от искушений, как это часто кажется.

Далее мы еще увидим, как подобные соображения можно по­ложить в основу формальной модели этической рефлексии, разра­ботанной В. А. Лефевром.