*
Только узнала, умер Борис Стругацкий.
У меня пять самых любимых писателей. Мастера, которые в определенный момент оказали серьезное влияние на мое мировоззрение. Борхес, Хайнлайн, Майринк, Паланик и братья Стругацкие.
Эон меняется у нас на глазах. И всевозможные геополитики и вангующие аналитики сходятся в одном - в скором времени мы не узнаем страны.
Мама говорит: "А я ее уже не узнаю. Полное ощущение дребезжащей вагонетки, несущейся в бездну по ржавым рельсам".
Отчим позвонил. "Представьте себе, в один миг все мудрые писатели умрут. И что тогда?" "Все равно эскапизм больше востребован, чем что-то глубокое и осмысленное", - говорю и не верю сама себе. Не может быть.
А вагонетка летит. Побелевшие пальцы скользят по ледяной стали. "Машинист, где тормоз? Где тормоз, сволочь?!" Нет тормозов. "Не вылазь, все равно ничего не можешь!"
Могу петь. Несмотря на стон ветра в ушах.
Могу сплетать слова.
Могу помнить.
И надеяться.
У меня пять самых любимых писателей. Мастера, которые в определенный момент оказали серьезное влияние на мое мировоззрение. Борхес, Хайнлайн, Майринк, Паланик и братья Стругацкие.
Эон меняется у нас на глазах. И всевозможные геополитики и вангующие аналитики сходятся в одном - в скором времени мы не узнаем страны.
Мама говорит: "А я ее уже не узнаю. Полное ощущение дребезжащей вагонетки, несущейся в бездну по ржавым рельсам".
Отчим позвонил. "Представьте себе, в один миг все мудрые писатели умрут. И что тогда?" "Все равно эскапизм больше востребован, чем что-то глубокое и осмысленное", - говорю и не верю сама себе. Не может быть.
А вагонетка летит. Побелевшие пальцы скользят по ледяной стали. "Машинист, где тормоз? Где тормоз, сволочь?!" Нет тормозов. "Не вылазь, все равно ничего не можешь!"
Могу петь. Несмотря на стон ветра в ушах.
Могу сплетать слова.
Могу помнить.
И надеяться.