призн/рзаки весны
Совершенно седовласый кудрявый музыкант в чёрной, расшитой яркими узорами шляпе у входа в подземный мир поёт чудесную песню про весну, про ненавидимый прокуратором город, про клоуна, который смеётся над разбитой любовью и путешествует по миру и при каждом удобном случае встаёт на голову, потому что - ну а что ещё остаётся делать? Небо над музыкантом - ослепительно голубое, расшитое барашками белых облаков, в него упираются острые углы посеревших на фоне домов, его пунктирными линиями стремительно пересекают чёрные, словно кляксы, птицы. Люди, собравшиеся полукругом на пятачке у метро, не могут оторваться: назначившие встречи звонят по мобильникам и тихонько говорят в трубку "приходи к выходу, я тут стою, музыканта слушаю"; перемазанные весной с ног до головы, тощие и растрёпанные подростки с распахнутыми ртами и глазами смотрят на это волшебство и в кои-то веки трепетно замирают; юные бородатые хипстеры в узких штанах и огромных очках, забыв про свой суровый вид, широко улыбаются как дети словам и музыке; промоутеры в нелепых цветочных костюмах и костюмах-чебуреках толпятся у рекламных щитов и не обращают внимания на толстые кипы флаеров у себя в руках, выкинув из головы мысль о том, что надо работать.
По бульвару друг за другом идут: а) долговязый темноволосый мальчишка с вихрами на кудрявой голове, кажется, что вместе с ним плывёт по воздуху невидимый маленький оркестр, но оказывается, что всю эту тихую, но яркую какофонию он издаёт своим собственным ртом - уверенно, торжественно и очень возвышенно; б) стильный молодой человек, одетый безупречно и с иголочки с головы до ног, но вот на ногах-то как раз красуются совершенно разноцветные кеды - зелёный и ярко-красный; в) старушка, в одной руке везя дребезжащую тележку с мотками пуховой пряжи, а другой рукой держа огромного, в пол её роста, вязаного полосатого разноцветного кота с длинными лапами и широкой улыбкой.
Из какого-то жутко крутого, обитого гранитом и решётками и очень официального здания на крылечко выходит суровый седобрысый дядька в бесформенном чёрном пальто. Я в этот момент хохочу до слёз, натурально до всхлипываний и рыданий, пытаясь не уронить не мою камеру на каменный пол. Моя модель в этот момент лыса, бородата, бешено вращает глазами и честно пытается принять те странные позы, которые я ей показываю. На нас - двоих совершенно счастливых придурков - вполне благожелательно с удовольствием смотрят выходящие на перекур из здания шикарные дамы в подбитых мехом пальто, тонких жакетах и юбках-карандашах. Между двумя приступами моего хохота седобрысый тихонечко вставляет: "а не шли бы вы снимать своё кино в другое место?" и угрожающе добавляет, беря в рот небольшую, но изящную трубку: "а то я к вам в кадр влезу". "Влезайте!" - с утроенным энтузиазмом говорим мы, завидев его трубку и сверкая, должно быть, очами. Седобрысый, не найдясь что ответить, некоторое время ещё смотрит на нас, попыхивая трубкой, и скрывается в здании.
А я, между прочим, действительно жалею, что он так и не влез в кадр!
Говорят, в местных кофейнях чуть ли не всюду запретили курить трубки. Однако же уже который раз за чашечкой кофе в попсовой кофейне никто и бровью не ведёт, видя меня с трубкой. Это всё потому что магия стописятдвадцатьседьмого уровня и, конечно же, душеспасительные разговоры (причём, зачастую обоюдные). Ради душеспасительных разговоров, кажется, можно вообще многое простить человеку, не только трубку. Ну, вы же понимаете, мы тут человеков спасаем самым натуральным образом, а не просто так, поэтому трубка здесь - настолько мелочные частности, что не гоже обращать внимание. Ну и не обращают.
По дороге к метро, в конце одного из залитых серыми лужами и ярким тёплым солнцем бульваров я вдруг вижу прекрасного персонажа: мужчина под пятьдесят в распахнутом чёрном пальто, в чёрных очках на пол-лица, с широкой улыбкой и ужасно вкусно пахнущей сигарой в правой руке. Мы вдруг очень хитро друг другу улыбаемся - каждый о своём, но в целом об одном - и начинается беседа длиною часа в полтора, брождения с прекрасным, неожиданным и от этого немного опасным собеседником, который сыплет байками на каждом повороте, рассказывает про здания, про какие-то исторические казусы, обсуждаем фотографию и вообще - как дальше жить, непонятно, но сегодня вечер пятницы, греет солнце и вообще у вас такая улыбка прекрасная, давайте я вас на кофе приглашу? Но кофе не хочется, мы тепло (и всё так же хитро улыбаясь) расстаёмся у входа в метро и идём дальше своими дорогами. Впрочем, не удивлюсь, если этот удивительный дядька внезапно обернулся шерстяным городским оборотнем за ближайшим углом или вовсе растворился в уже нагретом звенящем воздухе.
Улыбнитесь, - говорит мне тихонечко крохотная старушка с паутинкой улыбчивых морщинок на лице. Она настолько прекрасна в своём брусничном полупальто, с озорными карими глазами и вот этой вот простой просьбой, что я невольно перестаю корчить рожи в объектив и громко заливисто хохочу. Она, проходя мимо, успевает лукаво мне подмигнуть и сказать "вот так хорошо!", а я продолжаю смеяться, как самый распоследний идиот и, очевидно, портить высокоинтеллектуальный кадр. И хорошо)
В зале, окружённом зеркалами от пола до потолка, на паркетном полу, по которому скользят лучи солнца, дюжина примерно пар сосредоточенно кружатся в замысловатом вихре танго, а потом все с замиранием сердца смотрят на танец двух преподавателей: они танцуют так, будто это - самое важное, что есть в их жизни, не сейчас, а вообще, и это - единственный, первый и последний шанс сказать что-то друг другу, сказать без слов, движением тела, улыбкой, глазами, следовать за музыкой и чувствовать друг друга. Когда они замирают на последнем такте, кажется, что воздух сверкает и звенит и что сейчас всё разлетится к чёртвой бабушке, потому что всё самое важное уже произошло - только что, на наших глазах. Произошло нечто самое прекрасное и самое безупречное, самое естественное и простое - танец для всех пришедших.
Но танец, тем не менее, продолжается - в полупустом вагоне метро, в тёмном переулке где-то в центре, дома на сквозняке... или поздно вечером - танец на небесах, когда небольшая группа удивительно разных людей - совсем уж древних старичков, неугомонных школьников, гламурных девушек и молодых семей - с упоением и интересом заглядывают в телескоп и вдруг видят сумрачную поверхность луны прямо у себя под носом или жирное пятно Юпитера с двумя крохотными смешными спутниками. Потом двое небесных гидов в кожаных куртках тычут пальцами в размытый небосвод, чертят невидимые линии и говорят: вон там Бетельгейзе в созвездии Ориона, возможно завтра она взорвётся и мы сможем видеть её даже днём, а чуть ниже Альдебаран, а прямо между Юпитером и Луной - глаз Тельца, а вот ещё Кастор и Поллукс в созвездии Близнецов, а с другой стороны чуть позже взойдёт Сатурн...
Очень неожиданно, на самом деле встретить весну в этом городе. Ещё неожиданней гулять по нему промеж дел, обходясь совершенно без камеры и совершенно не переживая по этому поводу. Вот безбрежное небо с кучерявыми облаками, вот сухой прошлогодний лист в густой реке, вот отсветы заходящего солнца на золотом куполе маленькой церкви в запутанных переулках, вот кто-то смеётся и бежит вприпрыжку - волосы колышатся на ветру, вот отражение в витрине очередной нелепой кофейни, вот огромное неказистое граффити, еле умещающееся на стене здания, того и гляди вывалится и убежит гулять по городу, радостно крича какую-нибудь нелепицу, вот две девушки, одетые как строгие офисные работницы, скинув тяжёлые яркие пальто, перекатывают на плечах по ярко-красному шару, а другая - на вид такая же строгая, семенит на высоких тонких каблуках - несёт на плече огромный стафф, деловито разговаривая по мобильнику.
Ох. Да чего ж вам ещё?
По бульвару друг за другом идут: а) долговязый темноволосый мальчишка с вихрами на кудрявой голове, кажется, что вместе с ним плывёт по воздуху невидимый маленький оркестр, но оказывается, что всю эту тихую, но яркую какофонию он издаёт своим собственным ртом - уверенно, торжественно и очень возвышенно; б) стильный молодой человек, одетый безупречно и с иголочки с головы до ног, но вот на ногах-то как раз красуются совершенно разноцветные кеды - зелёный и ярко-красный; в) старушка, в одной руке везя дребезжащую тележку с мотками пуховой пряжи, а другой рукой держа огромного, в пол её роста, вязаного полосатого разноцветного кота с длинными лапами и широкой улыбкой.
Из какого-то жутко крутого, обитого гранитом и решётками и очень официального здания на крылечко выходит суровый седобрысый дядька в бесформенном чёрном пальто. Я в этот момент хохочу до слёз, натурально до всхлипываний и рыданий, пытаясь не уронить не мою камеру на каменный пол. Моя модель в этот момент лыса, бородата, бешено вращает глазами и честно пытается принять те странные позы, которые я ей показываю. На нас - двоих совершенно счастливых придурков - вполне благожелательно с удовольствием смотрят выходящие на перекур из здания шикарные дамы в подбитых мехом пальто, тонких жакетах и юбках-карандашах. Между двумя приступами моего хохота седобрысый тихонечко вставляет: "а не шли бы вы снимать своё кино в другое место?" и угрожающе добавляет, беря в рот небольшую, но изящную трубку: "а то я к вам в кадр влезу". "Влезайте!" - с утроенным энтузиазмом говорим мы, завидев его трубку и сверкая, должно быть, очами. Седобрысый, не найдясь что ответить, некоторое время ещё смотрит на нас, попыхивая трубкой, и скрывается в здании.
А я, между прочим, действительно жалею, что он так и не влез в кадр!
Говорят, в местных кофейнях чуть ли не всюду запретили курить трубки. Однако же уже который раз за чашечкой кофе в попсовой кофейне никто и бровью не ведёт, видя меня с трубкой. Это всё потому что магия стописятдвадцатьседьмого уровня и, конечно же, душеспасительные разговоры (причём, зачастую обоюдные). Ради душеспасительных разговоров, кажется, можно вообще многое простить человеку, не только трубку. Ну, вы же понимаете, мы тут человеков спасаем самым натуральным образом, а не просто так, поэтому трубка здесь - настолько мелочные частности, что не гоже обращать внимание. Ну и не обращают.
По дороге к метро, в конце одного из залитых серыми лужами и ярким тёплым солнцем бульваров я вдруг вижу прекрасного персонажа: мужчина под пятьдесят в распахнутом чёрном пальто, в чёрных очках на пол-лица, с широкой улыбкой и ужасно вкусно пахнущей сигарой в правой руке. Мы вдруг очень хитро друг другу улыбаемся - каждый о своём, но в целом об одном - и начинается беседа длиною часа в полтора, брождения с прекрасным, неожиданным и от этого немного опасным собеседником, который сыплет байками на каждом повороте, рассказывает про здания, про какие-то исторические казусы, обсуждаем фотографию и вообще - как дальше жить, непонятно, но сегодня вечер пятницы, греет солнце и вообще у вас такая улыбка прекрасная, давайте я вас на кофе приглашу? Но кофе не хочется, мы тепло (и всё так же хитро улыбаясь) расстаёмся у входа в метро и идём дальше своими дорогами. Впрочем, не удивлюсь, если этот удивительный дядька внезапно обернулся шерстяным городским оборотнем за ближайшим углом или вовсе растворился в уже нагретом звенящем воздухе.
Улыбнитесь, - говорит мне тихонечко крохотная старушка с паутинкой улыбчивых морщинок на лице. Она настолько прекрасна в своём брусничном полупальто, с озорными карими глазами и вот этой вот простой просьбой, что я невольно перестаю корчить рожи в объектив и громко заливисто хохочу. Она, проходя мимо, успевает лукаво мне подмигнуть и сказать "вот так хорошо!", а я продолжаю смеяться, как самый распоследний идиот и, очевидно, портить высокоинтеллектуальный кадр. И хорошо)
В зале, окружённом зеркалами от пола до потолка, на паркетном полу, по которому скользят лучи солнца, дюжина примерно пар сосредоточенно кружатся в замысловатом вихре танго, а потом все с замиранием сердца смотрят на танец двух преподавателей: они танцуют так, будто это - самое важное, что есть в их жизни, не сейчас, а вообще, и это - единственный, первый и последний шанс сказать что-то друг другу, сказать без слов, движением тела, улыбкой, глазами, следовать за музыкой и чувствовать друг друга. Когда они замирают на последнем такте, кажется, что воздух сверкает и звенит и что сейчас всё разлетится к чёртвой бабушке, потому что всё самое важное уже произошло - только что, на наших глазах. Произошло нечто самое прекрасное и самое безупречное, самое естественное и простое - танец для всех пришедших.
Но танец, тем не менее, продолжается - в полупустом вагоне метро, в тёмном переулке где-то в центре, дома на сквозняке... или поздно вечером - танец на небесах, когда небольшая группа удивительно разных людей - совсем уж древних старичков, неугомонных школьников, гламурных девушек и молодых семей - с упоением и интересом заглядывают в телескоп и вдруг видят сумрачную поверхность луны прямо у себя под носом или жирное пятно Юпитера с двумя крохотными смешными спутниками. Потом двое небесных гидов в кожаных куртках тычут пальцами в размытый небосвод, чертят невидимые линии и говорят: вон там Бетельгейзе в созвездии Ориона, возможно завтра она взорвётся и мы сможем видеть её даже днём, а чуть ниже Альдебаран, а прямо между Юпитером и Луной - глаз Тельца, а вот ещё Кастор и Поллукс в созвездии Близнецов, а с другой стороны чуть позже взойдёт Сатурн...
Очень неожиданно, на самом деле встретить весну в этом городе. Ещё неожиданней гулять по нему промеж дел, обходясь совершенно без камеры и совершенно не переживая по этому поводу. Вот безбрежное небо с кучерявыми облаками, вот сухой прошлогодний лист в густой реке, вот отсветы заходящего солнца на золотом куполе маленькой церкви в запутанных переулках, вот кто-то смеётся и бежит вприпрыжку - волосы колышатся на ветру, вот отражение в витрине очередной нелепой кофейни, вот огромное неказистое граффити, еле умещающееся на стене здания, того и гляди вывалится и убежит гулять по городу, радостно крича какую-нибудь нелепицу, вот две девушки, одетые как строгие офисные работницы, скинув тяжёлые яркие пальто, перекатывают на плечах по ярко-красному шару, а другая - на вид такая же строгая, семенит на высоких тонких каблуках - несёт на плече огромный стафф, деловито разговаривая по мобильнику.
Ох. Да чего ж вам ещё?