(no subject)
Уже в который раз ловлю себя на слове, кусаю за что-нибудь чувствительное и вообще зарекаюсь, что больше не буду заглядывать в окна. Точнее, так - не буду смотреть на окна. Заглядывать нехорошо, да и не интересно: по ту сторону стекла своя, неприкрытая, навязчивая реальность грубо вторгается в придуманный хрупкий мир, разбивая его вдребезги. Выдумка тем и хороша, что ей не нужна подпитка, она живет сама по себе - в занавешенном ли окне, в сонных ли лицах пассажиров позднего метро или ярко освещенной витрине.
И делается обидно, когда на следующее утро из подъезда, где накануне вечером так тепло и уютно светились окна, выходит небритый хмырь или быковатый владелец черного джипа, способного вместить половину этого подъезда, и кричит:
- Я кому сказал убрать из-под колес свой драндулет?!
Он еще много чего кричит, что никак, ну просто никак не вяжется с мягким шифоном, отливающим голубым, зелеными фикусами и ни к селу ни к городу распустившимся декабристом.
Еще очень грустно нарушать чужое душевное равновесие. И не стоит говорить "я нечаянно", от нечаянного проступка как-то по-особенному неловко.
Какой-то юноша, старший школьник или младший студент, вливается в бурлящий у дверей поток пальто, шарфов и сумок, двери не выдерживают, раскрываются под давлением стихии и с облегчением вываливают всю массу на Киевской. Мы с юношей где лавируем между голов и спин, а иногда и животов, а где и прокладываем себе дорогу локтями - в самом прямом смысле.
Вдруг юноша резко тормозит и говорит в мою сторону:
- Мне вообще-то на Семеновскую.
- Так Вам в другую сторону, - отвечаю я, страшно гордая знанием схемы метро.
- Да я... того..., - юноша вдруг становится похожим на мальчика из песенки про Новый год, - девушка, я за Вами специально ехал, я познакомиться хочу.
Я готова броситься ему на шею, обнять, расцеловать, завязать ему шарф и накормить ужином. А после сделать с ним уроки и почитать на ночь "Гадкого утенка". Мне кажется, детям нужно читать на ночь "Гадкого утенка". Это очень жизнеутверждающая сказка. Как и весь Андерсен в принципе.
- Милый мой, - я задыхаюсь, мне почти до слез неловко. - Я уже большая тетка. Мне скоро двадцать восемь. Ты только представь!
Юноша бледнеет и смотрит на меня во все свои удивленные и перепуганные глаза. Мне даже кажется, что он ловит ртом воздух.
- Не может быть! - выдавливает он из себя с огромным трудом.
- Чесслово! - отзываюсь я, окончательно добивая своего поклонника.
Нас подхватывают два потока и разносят в разных направлениях. Последнее, что я слышу: "Ничего страшного! Бывает!". Но мы уже далеко друг от друга.
Все пятнадцать минут пути по кольцу я чувствую себя пожилой женщиной и все пытаюсь ответить себе, принесли ли мне что-нибудь годы или, как водится, преклонный возраст явился с пустыми руками.
И вправду - бывает...
А недавно я сняла на кухне шторы, оставив только тюлевую занавеску. И когда вечером подхожу к подъезду и смотрю на свои окна, мне страшно хочется к себе в гости, к своим сковородкам, тарелкам и большой кастрюле - благонравной и смиренной кухонной старожительнице. За окном город, подаривший самое дорогое - свет в окне и того, кто меня ждет, кому я готовлю по утрам завтрак и плачусь в жилетку. Кто терпит мою обидчивую гордость новоприбывшего. Они оба посмеиваются надо мной и имеют право - ведь они подарили мне друг друга. И оба убеждают, что все хорошо. А будет еще лучше.
Держите меня. Держи меня, свет в окне... Держи...
И делается обидно, когда на следующее утро из подъезда, где накануне вечером так тепло и уютно светились окна, выходит небритый хмырь или быковатый владелец черного джипа, способного вместить половину этого подъезда, и кричит:
- Я кому сказал убрать из-под колес свой драндулет?!
Он еще много чего кричит, что никак, ну просто никак не вяжется с мягким шифоном, отливающим голубым, зелеными фикусами и ни к селу ни к городу распустившимся декабристом.
Еще очень грустно нарушать чужое душевное равновесие. И не стоит говорить "я нечаянно", от нечаянного проступка как-то по-особенному неловко.
Какой-то юноша, старший школьник или младший студент, вливается в бурлящий у дверей поток пальто, шарфов и сумок, двери не выдерживают, раскрываются под давлением стихии и с облегчением вываливают всю массу на Киевской. Мы с юношей где лавируем между голов и спин, а иногда и животов, а где и прокладываем себе дорогу локтями - в самом прямом смысле.
Вдруг юноша резко тормозит и говорит в мою сторону:
- Мне вообще-то на Семеновскую.
- Так Вам в другую сторону, - отвечаю я, страшно гордая знанием схемы метро.
- Да я... того..., - юноша вдруг становится похожим на мальчика из песенки про Новый год, - девушка, я за Вами специально ехал, я познакомиться хочу.
Я готова броситься ему на шею, обнять, расцеловать, завязать ему шарф и накормить ужином. А после сделать с ним уроки и почитать на ночь "Гадкого утенка". Мне кажется, детям нужно читать на ночь "Гадкого утенка". Это очень жизнеутверждающая сказка. Как и весь Андерсен в принципе.
- Милый мой, - я задыхаюсь, мне почти до слез неловко. - Я уже большая тетка. Мне скоро двадцать восемь. Ты только представь!
Юноша бледнеет и смотрит на меня во все свои удивленные и перепуганные глаза. Мне даже кажется, что он ловит ртом воздух.
- Не может быть! - выдавливает он из себя с огромным трудом.
- Чесслово! - отзываюсь я, окончательно добивая своего поклонника.
Нас подхватывают два потока и разносят в разных направлениях. Последнее, что я слышу: "Ничего страшного! Бывает!". Но мы уже далеко друг от друга.
Все пятнадцать минут пути по кольцу я чувствую себя пожилой женщиной и все пытаюсь ответить себе, принесли ли мне что-нибудь годы или, как водится, преклонный возраст явился с пустыми руками.
И вправду - бывает...
А недавно я сняла на кухне шторы, оставив только тюлевую занавеску. И когда вечером подхожу к подъезду и смотрю на свои окна, мне страшно хочется к себе в гости, к своим сковородкам, тарелкам и большой кастрюле - благонравной и смиренной кухонной старожительнице. За окном город, подаривший самое дорогое - свет в окне и того, кто меня ждет, кому я готовлю по утрам завтрак и плачусь в жилетку. Кто терпит мою обидчивую гордость новоприбывшего. Они оба посмеиваются надо мной и имеют право - ведь они подарили мне друг друга. И оба убеждают, что все хорошо. А будет еще лучше.
Держите меня. Держи меня, свет в окне... Держи...