На отрывных страницах...
Когда кого-то переводишь, много, а главное, задумчиво (а переводишь так почти всегда), в голове происходит щелчок - наступает что-то вроде синхронизации с автором. Автор под рукой сейчас весьма ироничный, а местами и просто циничный… Позаимствованная колючесть проглядывает на отрывных страницах с путевыми заметками:
«Рига - суровый город, когда вы имеете наглость завалиться туда ночью в начале двенадцатого, из России, да еще и с «неродной» визой. На вашу не остывшую после полета голову градом сыплются вопросы: «Откуда?», «Зачем сюда?», «В какой город?», «Почему виза не наша?», «Сколько раз были?», «Где жить будите?» На что приходится размеренно, но точно отвечать: «В первый раз, из Москвы, путешествую, виза одна шенгенская есть - другую зачем, у вас в консульстве сказали, можно, жить - у друга, адрес не помню, он меня встречает».
- А туда, где виза, часто?
- Бывает…
- По работе?
- По работе.
- Ну и кем же?
- Словоплетом.
- И как пишется?
- Скорее говорится.
- Ладно (ставит штемпель).
И подуставшая порядком вереница недавних перелетных плетется по зеленому коридору. На нашем, помнится, ловят особо понравившихся, здесь - просвечивают всех.
Преодолели коридор без препятствий, благо из клади - рюкзак невнушительных размеров.
В аэропорту, как оказалось, два зала прибытия, второй совсем маленький, расположен внизу (не там, где «все обычно выходят»), он сокрыт он даже от самих рижан, так что имейте ввиду. Такси в это время поймать не проблема, они в достаточном количестве дежурят в приятной близости. В Риге ночь, небольшие домики, фонари, пустыри, самый старый дуб - грех пройти мимо, стоит постоять в тени раскидистых ветвей, вспомнить сказочные деревья из диснеевского «Винни Пуха», там прорисовка растений фору дает любому учебнику по ботанике).
За ночью следует утро, если повезет, солнечное. Но близость моря сказывается, солнце разогреется лишь к полудню, и поэтому апрель - ты ему еще не верь, шарф, перчатки, а то и шапка вовсе не будут лишними. Утренняя Рига пустынна, редкие машины, редкие пешеходы. Чисто и ухоженно, но без напускного лоска. Здесь можно бесконечно бродить по улочкам старого города, считать ногой булыжники, а если есть склонность, то наблюдать за людьми.
В людях угадываются все признаки столичных жителей. Те, кто постарше - либо озабоченно спешат, либо наоборот, совсем не поспешают. Помладше - деловито вышагивают на учебу. Велосипедов немного, и ролики тоже не в ходу. Мода не так радикально настроена, как московская. Меньше контрастов. Хотя пробивается иногда: и серьги в обоих ушах у парней, и смелые стрижки, и красные чулки под красную челку у девчонок. Латышский напевен. Он ненавязчиво преследует вас, доносясь отовсюду. Не надоедает. Хорошо сдобрен русским».
На этом записки обрываются, автор вернулся к ним лишь по возвращению. Да и этот вариант изрядно вычищен. Из него ушли некоторые детали, движения, сантименты… Дабы сохранить единство стиля.
Что до излишней сентиментальности. Есть грешок. Вспоминается несколько прелестных картинок из Ростока (выворачиваешь из-за угла, а там скатерть в клетку и столик на ножке прямо на мостовой, кофейник дымится утренним ароматом, и двое увлеченных друг другом, как тут не залюбоваться) или из Риги (подземелье-погребок, подсвечники на стенах и столах, девушки в старинных крестьянских платьях, перо на шляпе у привратника, терпкий вкус шоколада, разогретый бальзам со смородиновым соком - убежище кондитера-алхимика).