Дядюшка Ашот
Доводилось ли вам слышать укороченные вариации басен дедушки Крылова? Я расскажу вам еще одну. Называется она «Стрекоза и муравей», и дело было так:
В доме, где я жила, приткнулась маленькая каморка, снабженная вывеской «Ремонт обуви». Там, едва помещаясь в тесном пространстве, заполненном, к тому же, разного рода инструментарием и расходными материалами, с восьми утра до шести вечера находился дядюшка Ашот. Это был великий мастер, гений обувного ремонта. Он вдыхал жизнь в убитые казаки, возвращал из мертвых супинаторы, делал пластические операции разбитым носам, вживлял новые молнии косметическим швом. К тому же он был добрый и веселый. Сыпал прибаутками, смешно хихикал (не выпуская из рук текущей работы), а внешне напоминал доброго пузатого паучка, мохнатого и кривоногого. И конечно, все его за это очень любили. И постоянные клиенты, и многочисленная армянская родня. Наиболее широко родня была представлена в теплые солнечные дни - она толпилась, волновалась и жестикулировала у входа в мастерскую, ибо поместиться целиком в ней не умела. Среди толпы наиболее выделялся племянник Ашота - модный, высокий, видный юноша лет двадцати. Только у него были такие отглаженные спортивные штаны с лампасами, такие востроносые туфли, начищенные до зеркального блеска и такая кожаная куртка, запах и скрип которой можно было ощутить и прослышать в другом конце двора. Только его кудрявые волосы сверкали гелем для укладки, а зубы - почти негритянской белизной. Сразу становилось видно, что он - модник, красавец, а возможно и мачо. Звали его просто - Племянник Ашота. И я неспроста так много рассказываю о нем, потому что и мне довелось как-то менять у сапог набойки. С тем я и пришла к Ашоту, явно пребывавшему не в лучшем расположении духа. Он не шутил, не хихикал, а напротив - был мрачен и шумно выдыхал через ноздри, отчего они раздувались, и паучок внезапно приобретал сходство с толстеньким рассерженным дракончиком. Молча он взял мои сапоги короткими мохнатыми лапками, сел на табуреточку, расставив коленки, прикрытые подкатанным фиолетовым трико и положив на них свое пузико. Работа заспорилась в его невероятно ловких, хоть и вовсе не изящных руках, но что-то продолжало терзать его изнутри. Тут-то я и решила проявить участие - никогда еще добродушный Ашот на моей памяти не пыхал такой злобой.
- Ашот, у Вас что-то случилось? - спросила я аккуратно, стараясь не выглядеть человеком, лезущим в душу. Однако Ашот словно только и ждал этого вопроса. Он тут же вскочил, стандартным кавказским жестом швырнул мой сапог на пол, всплеснул руками, поднял брови до самых волос и заголосил:
- Этат..Надаел! Ходит, ходит…Денег дай, дай. Работать - нихачу, учица - нихачу, хачу телки-клубы-тачка.
На этом, видимо, первая порция пара была выпущена, поскольку Ашот тут же подобрал сапог, сел на стульчик и продолжил стучать молотком, хотя и достаточно нервно.
Почему-то я сразу поняла, что речь идет именно о Племяннике. Конечно, - такой лоск требует достаточных вложений. Пока я обдумывала эту мысль, Ашот снова вскочил, мой сапог опять полетел на пол, а в уши ворвалось:
- Севодня пришел! Знаиш, што гаварит?
- Что? - Вежливо поддержала я беседу.
В этом месте Ашот еще сильней поднял брови, и, отчаянно жестикулируя перед моим лицом обеими руками, закричал охрипшим голосом, цитируя Племянника:
- «ЖРАТЬДАВАЙ!»
И тут же снова занялся набойкой, подобрав мой многострадальный сапог и плюхнувшись на скамеечку. Он заметно успокоился, его ноздри уже не раздувались так часто, удары молотка стали менее агрессивными. Но он уже разбудил во мне живой интерес, и я, подождав немного продолжения, и не получив его, осторожно спросила:
- Ну…а Вы-то что ему сказали?
И тут Ашот, как будто снова на миг вернувшись в ту злополучную беседу, яростно брякнул об пол мой сапог, резко встал, согнув и расставив свои толстые волосатые ножки. И без того выпуклые зеленые глаза вытаращил так, что казалось, они вот-вот выпадут. И закричал хрипло и сдавленно, вложив в вопль все свое негодование, одновременно приседая и разводя в стороны руки:
- ИДИНАХУЙ!
Я замерла от восторга. В голове моей крутилось: «Попрыгунья стрекоза…лето красное пропела…». Определенно, сейчас я наблюдала современную версию этой бессмертной басни. Краткую и хлесткую. Поучительную настолько, насколько не получилось у Крылова - там муравей был неоправданно вежлив с наглой стрекозой. Уже покидая каморку, с обновленными сапогами подмышкой, я вдруг поняла, что дело не только в самой сцене, а еще и в даре рассказчика. Ведь не могли они беседовать две секунды, и семейный разговор велся, определенно, по-армянски. И я сразу увидела, как наяву, следующее:
Вот приезжает племянник. Заходит к Ашоту, садится напротив, и долго молчит, качая ногой в отполированной туфле, глядя на дядю за работой. Ашот нервничает - сценарий ему ясен, но не подает вида. Племянник тоже знает, что Ашот в курсе, для чего и зачем здесь этот гость. Так они сидят какое-то время, и у Племянника созревает хитрый план.
- Дядя, - начинает он издалека. - Жить стало непросто. Особенно молодым красивым парням.
- Да, да. - Эхом, словно бы соглашается Ашот.
- Дядя, я теперь уже не помышляю даже о клубах и телках. Совсем непросто стало жить.
- Конечно, что уж простого. - Принимает участие Ашот в разговоре.
- Я к тому, дядя, что даже и кушать мне стало нечего. Вот. Кусок хлеба купить не на что. Дай уж ты мне денег, дядя.
Дальнейшее могло пойти по любому сценарию - краткому или длинному, с озвучением полного списка причин отказа.
С тех пор я учусь краткости. И не могу. Я не могу рассказать басню Крылова двумя односложными фразами.
УПД. Дамным-дамно я начала Ашота рисовать. Но не смогла закончить. Потому повешу сырую картинку, очень уж она нравится Зведочке tyotasofa
В доме, где я жила, приткнулась маленькая каморка, снабженная вывеской «Ремонт обуви». Там, едва помещаясь в тесном пространстве, заполненном, к тому же, разного рода инструментарием и расходными материалами, с восьми утра до шести вечера находился дядюшка Ашот. Это был великий мастер, гений обувного ремонта. Он вдыхал жизнь в убитые казаки, возвращал из мертвых супинаторы, делал пластические операции разбитым носам, вживлял новые молнии косметическим швом. К тому же он был добрый и веселый. Сыпал прибаутками, смешно хихикал (не выпуская из рук текущей работы), а внешне напоминал доброго пузатого паучка, мохнатого и кривоногого. И конечно, все его за это очень любили. И постоянные клиенты, и многочисленная армянская родня. Наиболее широко родня была представлена в теплые солнечные дни - она толпилась, волновалась и жестикулировала у входа в мастерскую, ибо поместиться целиком в ней не умела. Среди толпы наиболее выделялся племянник Ашота - модный, высокий, видный юноша лет двадцати. Только у него были такие отглаженные спортивные штаны с лампасами, такие востроносые туфли, начищенные до зеркального блеска и такая кожаная куртка, запах и скрип которой можно было ощутить и прослышать в другом конце двора. Только его кудрявые волосы сверкали гелем для укладки, а зубы - почти негритянской белизной. Сразу становилось видно, что он - модник, красавец, а возможно и мачо. Звали его просто - Племянник Ашота. И я неспроста так много рассказываю о нем, потому что и мне довелось как-то менять у сапог набойки. С тем я и пришла к Ашоту, явно пребывавшему не в лучшем расположении духа. Он не шутил, не хихикал, а напротив - был мрачен и шумно выдыхал через ноздри, отчего они раздувались, и паучок внезапно приобретал сходство с толстеньким рассерженным дракончиком. Молча он взял мои сапоги короткими мохнатыми лапками, сел на табуреточку, расставив коленки, прикрытые подкатанным фиолетовым трико и положив на них свое пузико. Работа заспорилась в его невероятно ловких, хоть и вовсе не изящных руках, но что-то продолжало терзать его изнутри. Тут-то я и решила проявить участие - никогда еще добродушный Ашот на моей памяти не пыхал такой злобой.
- Ашот, у Вас что-то случилось? - спросила я аккуратно, стараясь не выглядеть человеком, лезущим в душу. Однако Ашот словно только и ждал этого вопроса. Он тут же вскочил, стандартным кавказским жестом швырнул мой сапог на пол, всплеснул руками, поднял брови до самых волос и заголосил:
- Этат..Надаел! Ходит, ходит…Денег дай, дай. Работать - нихачу, учица - нихачу, хачу телки-клубы-тачка.
На этом, видимо, первая порция пара была выпущена, поскольку Ашот тут же подобрал сапог, сел на стульчик и продолжил стучать молотком, хотя и достаточно нервно.
Почему-то я сразу поняла, что речь идет именно о Племяннике. Конечно, - такой лоск требует достаточных вложений. Пока я обдумывала эту мысль, Ашот снова вскочил, мой сапог опять полетел на пол, а в уши ворвалось:
- Севодня пришел! Знаиш, што гаварит?
- Что? - Вежливо поддержала я беседу.
В этом месте Ашот еще сильней поднял брови, и, отчаянно жестикулируя перед моим лицом обеими руками, закричал охрипшим голосом, цитируя Племянника:
- «ЖРАТЬДАВАЙ!»
И тут же снова занялся набойкой, подобрав мой многострадальный сапог и плюхнувшись на скамеечку. Он заметно успокоился, его ноздри уже не раздувались так часто, удары молотка стали менее агрессивными. Но он уже разбудил во мне живой интерес, и я, подождав немного продолжения, и не получив его, осторожно спросила:
- Ну…а Вы-то что ему сказали?
И тут Ашот, как будто снова на миг вернувшись в ту злополучную беседу, яростно брякнул об пол мой сапог, резко встал, согнув и расставив свои толстые волосатые ножки. И без того выпуклые зеленые глаза вытаращил так, что казалось, они вот-вот выпадут. И закричал хрипло и сдавленно, вложив в вопль все свое негодование, одновременно приседая и разводя в стороны руки:
- ИДИНАХУЙ!
Я замерла от восторга. В голове моей крутилось: «Попрыгунья стрекоза…лето красное пропела…». Определенно, сейчас я наблюдала современную версию этой бессмертной басни. Краткую и хлесткую. Поучительную настолько, насколько не получилось у Крылова - там муравей был неоправданно вежлив с наглой стрекозой. Уже покидая каморку, с обновленными сапогами подмышкой, я вдруг поняла, что дело не только в самой сцене, а еще и в даре рассказчика. Ведь не могли они беседовать две секунды, и семейный разговор велся, определенно, по-армянски. И я сразу увидела, как наяву, следующее:
Вот приезжает племянник. Заходит к Ашоту, садится напротив, и долго молчит, качая ногой в отполированной туфле, глядя на дядю за работой. Ашот нервничает - сценарий ему ясен, но не подает вида. Племянник тоже знает, что Ашот в курсе, для чего и зачем здесь этот гость. Так они сидят какое-то время, и у Племянника созревает хитрый план.
- Дядя, - начинает он издалека. - Жить стало непросто. Особенно молодым красивым парням.
- Да, да. - Эхом, словно бы соглашается Ашот.
- Дядя, я теперь уже не помышляю даже о клубах и телках. Совсем непросто стало жить.
- Конечно, что уж простого. - Принимает участие Ашот в разговоре.
- Я к тому, дядя, что даже и кушать мне стало нечего. Вот. Кусок хлеба купить не на что. Дай уж ты мне денег, дядя.
Дальнейшее могло пойти по любому сценарию - краткому или длинному, с озвучением полного списка причин отказа.
С тех пор я учусь краткости. И не могу. Я не могу рассказать басню Крылова двумя односложными фразами.
УПД. Дамным-дамно я начала Ашота рисовать. Но не смогла закончить. Потому повешу сырую картинку, очень уж она нравится Зведочке tyotasofa