ДЯДЯ МИША И «БЕЛОЧКИ»
Всякий раз, видя Филиппа Нуаре, одного из самых любимых актеров, особенно в фильме «Откройте, полиция!», я вспоминаю про своего дальнего родственника, дядю Мишу Писаревского. Родители звали его Михаилом Соломоновичем.
Писаревские жили в отличной квартире, в так называемом «доме дирекции», где давали жилье руководителям УВЗ и другим важным людям района. Дядя Миша тоже, наверное, был важным человеком, но в каком-то своем собственном отдельном отношении. Дядя Миша Писаревский - немолодой (полагаю, тогда ему было лет пятидесяти, меньше, чем мне теперь), рыхловатый, при усах. Пожалуй, сильный, но не по-спортивному, не напоказ, а по природе и по складу личности. Одевался он без щегольства, как одеваются опрятные люди, не имеющие в виду нравиться, производить на кого-то впечатление. Он редко улыбался, но глядел на людей не то чтобы лукаво, а как бы не вполне всерьез.
Со мной он обходился так, как мало кто из взрослых. Обычно взрослые пытаются найти, с ходу настроить тон разговора с детьми, то ли снисходительный, то ли заигрывающий, то ли вроде бы тон на равных, но несколько натужный. А дядя Миша ничего не настраивал и не вырабатывал, он как-то сразу знал, как с кем разговаривать.
Когда меня приводили к Писаревским, дядя Миша задумчиво рассматривал меня и говорил:
- Ну-ка, что это у тебя, погоди?
- Что?
- Да вон, в голове.
Я хватался за голову, но без паники, а в предчувствии каких-то приятных находок. Но ничего не находил, конечно. Дядя Миша продолжал:
- Дай-ка я посмотрю.
Он заходил за спину и вдруг ерошил своими большими теплыми руками мои коротенькие волосы. Что-то щелкало, и он торжественно подносил мне добытые из моей головы две конфеты «Белочка». Любимые и так редко достававшиеся конфеты, к тому же две. Две - это больше, чем щедрость. Две - это уже благодать. К тому же выщелкнутая из моей головы.
Просто дядя Миша с первого взгляда понимал, кто есть кто, знал цену любому человеку. Немного циник, чуть-чуть хитрован, не чистоплюй и даже, пожалуй, не интеллигент. Пока такие как я, половину жизни проводят в мечтах, идеях, в максималистических приговорах, поэзии и воспоминаниях, дядя Миша ходит по земле и все подмечает. За это время он успевает узнать о людях столько, сколько мне не узнать никогда, по крайней мере, так трезво.
Да, именно это трезвое знание людей позволяло дяде Мише поглядывать на других без иллюзий и раздражения. И конечно, находить «Белочки» в моей глупой детской голове.
Писаревские жили в отличной квартире, в так называемом «доме дирекции», где давали жилье руководителям УВЗ и другим важным людям района. Дядя Миша тоже, наверное, был важным человеком, но в каком-то своем собственном отдельном отношении. Дядя Миша Писаревский - немолодой (полагаю, тогда ему было лет пятидесяти, меньше, чем мне теперь), рыхловатый, при усах. Пожалуй, сильный, но не по-спортивному, не напоказ, а по природе и по складу личности. Одевался он без щегольства, как одеваются опрятные люди, не имеющие в виду нравиться, производить на кого-то впечатление. Он редко улыбался, но глядел на людей не то чтобы лукаво, а как бы не вполне всерьез.
Со мной он обходился так, как мало кто из взрослых. Обычно взрослые пытаются найти, с ходу настроить тон разговора с детьми, то ли снисходительный, то ли заигрывающий, то ли вроде бы тон на равных, но несколько натужный. А дядя Миша ничего не настраивал и не вырабатывал, он как-то сразу знал, как с кем разговаривать.
Когда меня приводили к Писаревским, дядя Миша задумчиво рассматривал меня и говорил:
- Ну-ка, что это у тебя, погоди?
- Что?
- Да вон, в голове.
Я хватался за голову, но без паники, а в предчувствии каких-то приятных находок. Но ничего не находил, конечно. Дядя Миша продолжал:
- Дай-ка я посмотрю.
Он заходил за спину и вдруг ерошил своими большими теплыми руками мои коротенькие волосы. Что-то щелкало, и он торжественно подносил мне добытые из моей головы две конфеты «Белочка». Любимые и так редко достававшиеся конфеты, к тому же две. Две - это больше, чем щедрость. Две - это уже благодать. К тому же выщелкнутая из моей головы.
Просто дядя Миша с первого взгляда понимал, кто есть кто, знал цену любому человеку. Немного циник, чуть-чуть хитрован, не чистоплюй и даже, пожалуй, не интеллигент. Пока такие как я, половину жизни проводят в мечтах, идеях, в максималистических приговорах, поэзии и воспоминаниях, дядя Миша ходит по земле и все подмечает. За это время он успевает узнать о людях столько, сколько мне не узнать никогда, по крайней мере, так трезво.
Да, именно это трезвое знание людей позволяло дяде Мише поглядывать на других без иллюзий и раздражения. И конечно, находить «Белочки» в моей глупой детской голове.