ТАЙНОЕ ИМЯ
Когда дочке было три года, у нас появилась новая игра. Мы валились на диван, открывали книжку из тех, что появились недавно, и я предлагал Асе «прочитать» сказку или стишок. Прелесть игры состояла в том, что ни я, ни дочка не знали, запомнился ли текст, и приступая к «чтению», Ася волновалась, но не из боязни, а скорее, в артистическом трепете и предчувствии чуда.
Действительно, когда оказывалось, что русские потешки или английские песенки с четвертого-пятого раза выучены наизусть, чтение вслух превращалось в декламацию и одновременно в цирковой номер. Если в комнату входила мама, дочка просила ее встать или сесть поодаль. То есть, соблюдать зрительскую дистанцию. Мне как ассистенту позволялось лежать на сцене.
И вот однажды мы прочитали сказку «Три медведя». Сказка маленькая, сюжет построен на повторах: то и дело мелькает тройная иерархия героев и их вещей. Медведь большой, медведица поменьше, дальше «маленький медвежонок» Мишутка. Стулья, чашки, ложки, кровати - по той же схеме. Кстати, медведи-супруги спят в разных постелях. Медведи-дворяне.
Все большое и среднее характеризуется только разницей масштабов, а все маленькое показывается с личной симпатией и умилением. У взрослых просто «чашки», а у Мишутки - «синенькая чашечка». У медведей-родителей стулья, а у Мишутки - маленький стул «с синенькой подушечкой». Чувствуется, что Толстому страшно нравится это соответствие человеческого ребенка и медвежонка. Понятно, что и читателю оно тоже по душе.
На третий раз я предложил дочке «прочитать» сказку самой. Она немедленно согласилась. Начала рассказывать. Слово в слово, как обычно. Но вдруг, дойдя до имени медведя, споткнулась. А надо сказать, что Ася любит все делать сама, терпеть не может, чтобы ей помогали. Потому что помощь некоторым образом отнимает у нее часть заслуженной славы. Подсказывать нельзя! И вот она пытается произнести медвежье имя-отчество. Раз. Потом второй. Нервничает, повышает голос и вдруг на третий раз звонко говорит: «Звали его Михалвин Ивановычич». Все-таки поправляю и подсовываю настоящего «Михайлу Ивановича». А тем временем чувствую, какое это прекрасное имя: Михалвин! И как мне хочется, чтобы меня тоже звали Михалвином. Потому что тут тебе и «медведь», и «халва», и собственно «Михаил» - а это гораздо точнее, чем просто «Михайла». Хотя «Михайла» мне тоже нравится.
Прошло много лет. Четверть века! А я все еще помню это имя и время от времени вздыхаю:
- Звали его Михалвин!
Действительно, когда оказывалось, что русские потешки или английские песенки с четвертого-пятого раза выучены наизусть, чтение вслух превращалось в декламацию и одновременно в цирковой номер. Если в комнату входила мама, дочка просила ее встать или сесть поодаль. То есть, соблюдать зрительскую дистанцию. Мне как ассистенту позволялось лежать на сцене.
И вот однажды мы прочитали сказку «Три медведя». Сказка маленькая, сюжет построен на повторах: то и дело мелькает тройная иерархия героев и их вещей. Медведь большой, медведица поменьше, дальше «маленький медвежонок» Мишутка. Стулья, чашки, ложки, кровати - по той же схеме. Кстати, медведи-супруги спят в разных постелях. Медведи-дворяне.
Все большое и среднее характеризуется только разницей масштабов, а все маленькое показывается с личной симпатией и умилением. У взрослых просто «чашки», а у Мишутки - «синенькая чашечка». У медведей-родителей стулья, а у Мишутки - маленький стул «с синенькой подушечкой». Чувствуется, что Толстому страшно нравится это соответствие человеческого ребенка и медвежонка. Понятно, что и читателю оно тоже по душе.
На третий раз я предложил дочке «прочитать» сказку самой. Она немедленно согласилась. Начала рассказывать. Слово в слово, как обычно. Но вдруг, дойдя до имени медведя, споткнулась. А надо сказать, что Ася любит все делать сама, терпеть не может, чтобы ей помогали. Потому что помощь некоторым образом отнимает у нее часть заслуженной славы. Подсказывать нельзя! И вот она пытается произнести медвежье имя-отчество. Раз. Потом второй. Нервничает, повышает голос и вдруг на третий раз звонко говорит: «Звали его Михалвин Ивановычич». Все-таки поправляю и подсовываю настоящего «Михайлу Ивановича». А тем временем чувствую, какое это прекрасное имя: Михалвин! И как мне хочется, чтобы меня тоже звали Михалвином. Потому что тут тебе и «медведь», и «халва», и собственно «Михаил» - а это гораздо точнее, чем просто «Михайла». Хотя «Михайла» мне тоже нравится.
Прошло много лет. Четверть века! А я все еще помню это имя и время от времени вздыхаю:
- Звали его Михалвин!