(no subject)
(продолжение, начало - здесь)
Русская поэтика, по мнению Гаспарова, располагает всего тремя центонами: анонимным центоном, составленным из басен Крылова, знаменитым четверостишием пушкиниста Лернера
Лысый, с белой бородою, (Никитин)
Старый русский великан (Лермонтов)
С догарессой молодою (Пушкин)
Упадает на диван. (Некрасов)
и эпиграммой Сельвинского:
Буду петь, буду петь, буду петь (Есенин)
Многоярусный корпус завода (Блок)
И кобылок в просторе свободы, (Некрасов)
Чтоб на блоке до Блока вскрипеть. (Кирсанов)
Добавлю к этому свой центон, иллюстрирующий жалостные мотивы в стихах с дактилической рифмой (как-нибудь расскажу об этом подробнее):
Доля печальная, жизнь одинокая, (Апухтин)
Сумерки бледные сердца мятежного... (Фофанов)
Вырыта заступом яма глубокая, (Никитин)
Небо нависло - уныло-безбрежное. (Брюсов)
Что же находим мы? В чувствах - страдания, (Апухтин)
Сжавшие сердце мне многолюбивое. (Северянин)
Как еще можешь сдержать ты рыдания! (Некрасов )
Жизнь бесприютная, жизнь терпеливая. (Никитин)
И замыкаю я в клетку холодную (Блок)
Полную смерть твою, смерть непробудную... (Ростопчина)
Мысли бесплодные, век безысходные. (Бальмонт)
С давнего времени молодость трудная, (Некрасов)
Горькой разлуки картины печальные, (Ап. Коринфский)
Дети вельмож, худосочные, бледные. (Минаев из Дюпона)
... Звуки кругом раздались погребальные: (Апухтин)
Чуть над тобой не заплакал я, бедная. (Некрасов)
Изредка серое, в сером упорное (Зин.Гиппиус)
Плотно сырою землею придавится, (Никитин)
Сердце покинет кручинушка черная, (Некрасов)
Мысли с рыданьями ветра сплетаются. (Волошин)
Cлавься, Отечество наше свободное - (Михалков)
Вот моя клетка, стальная, тяжелая. (Блок)
Холод, недуги да старость голодная, (Минаев из Дюпона)
Чудо, что есть еще лица веселые. (Некрасов)
Пусть же слепые жнецы, бессознательно (Северянин)
Грудь наполняют тоской непонятною... (Ратгауз)
Ямою грудь, что на заступ старательно - (Некрасов)
Сходит порою отрада невнятная. (Ап. Коринфский)
Жаль нам допеть нашу песню унылую, (Апухтин)
Трудно нам... / О, возврати меня вечности… (Гиппиус)
Лебедь седой над осенней могилою... (Вяч. Иванов)
... можно продолжить так до бесконечности.
Но вот на тоталитарной почве центоны расцвели, дав возможность "читать между строк", благо там, между строк, и был весь наш мир. Михаил Сухотин, знаменитый своим центоном "Однажды в студеную зимнюю пору сплотила навеки великая Русь. Гляжу - поднимается медленно в гору единый, могучий Советский Союз...", написал и такой:
Мы говорим одну сонату вечную
подразумеваем одну молитву чудную
Мы говорим кремнистый путь из старой песни
подразумеваем выхожу один я на дорогу...
Мы говорим на меня уставлен сумрак ночи
подразумеваем московская интеллигенция, Скрябин и Рубинштейн...
А какой иронией стал звучать Пушкин в (невольной?) переделке Лебедева-Кумача из-за одного только слова "как" ("Мы делаем вид, что работаем, а они делают вид, что платят"):
Вот наш Онегин сельский житель,
Заводов, вод, лесов, земель
Хозяин полный...
Широка страна моя родная,
Много в ней лесов, полей,
морей...
Человек проходит как хозяин...
(А вот пародия Иртеньева уже на второе:
Россия родина моя,
Притом, что я еврей,
В ней рек различных дохуя,
Лесов, полей, морей,
Коров, гусей и лебедей
Несметные стада,
Но больше в ней всего людей,
И в этом вся беда.
К слову, замечательная догадка Юли Фридман про источник "Широка-страна-моя-родная" - Шиллер в переводе Курочкина:
Широка страна моя родная,
Нет на карте той страны счастливой,
Много в ней лесов, полей и рек!
Где цветет златой свободы век,
Я другой такой страны не знаю,
Зим не зная, зеленеют нивы,
Где так вольно дышит человек.
Вечно свеж и молод человек.
...
От Москвы до самых до окраин,
Пред тобою мир необозримый!
С южных гор до северных морей
Мореходу не объехать свет!
Человек проходит, как хозяин
Но на всей земле неизмеримой
Необъятной Родины своей.
Десяти счастливцам места нет. )
А ещё есть постмодернизм, в котором, как в палимпсесте, смытый старый текст просвечивает сквозь вновь написанный. Анна Герасимова (ака Умка) говорила о центоне как о способе "спрятать откровение в остранение", подкрасив его иронической интонацией. В постсоветском постмодернизме, этом двойном "пост-", перечень родных цитат - ещё и заклинание, пароль в наше общее прошлое:
Идеалы
Убежали,
Смысл исчезнул бытия,
И подружка,
Как лягушка,
Ускакала от меня.
Я за свечку,
(в смысле приобщения к ортодоксальной церковности)
Свечка - в печку!
Я за книжку,
(в смысле возлагания надежд на светскую гуманитарную культуру)
Та - бежать
И вприпрыжку
Под кровать!
(то есть - современная культура оказалась подчинена не высокой
духовности, коей взыскует лирический герой, а низменным страстям)
(Кибиров)
***
Она в этом кайфа не ловит,
но если страна позовет,
коня на скаку остановит,
в горящую избу войдет!
Малярит, латает, стирает,
за плугом идет в борозде,
и северный ветер играет
в косматой ее бороде.
(Ерёменко)
Жил пророк со своею прорухой
у самого белого моря,
про Рок ловил поводом дыбу...
<...>... вот теперь лежи и не вякай,
ибо сказано у Екклесиаста:
"Лучше жить собачьею жизнью,
чем посмертно быть трижды Героем,
хоть бы и по щучьему веленью."
(Строчков)
***
На даче сырость и бардак.
И сладкий запах керосина.
Льет дождь... На даче спят два сына,
допили водку и коньяк.
С крестов слетают кое-как
криволинейные вороны.
И днем и ночью, как ученый,
по кругу ходит Пастернак.
И я там был, мед-пиво пил,
изображая смерть, не муку,
но кто-то камень положил
в мою протянутую руку.
(Ерёменко)
***
Чуден Днепр в погоду ясную
Кто с вершин Москвы глядит
Птица не перелетит
Спи родная, спи прекрасная
Я, недремлющий в ночи
За тебя перелечу
Все, что надо
(Пригов)
Это то самое "по выражению Лиала́, люблю тебя безумно", о котором писал Умберто Эко, это щербаковский шмель, который "не летит, а выполняет "Полёт шмеля"". Весь постмодернизм - один сплошной центон.
И забавным образом этот постмодернистский центон возвращается к своему исходному, буквальному значению: Рембрандт, разрезанный на лоскутки и насмешливо сшитый вновь, уже не в картину, а в юбку. Рембрандт, на котором сидеть хотели.
