Вечерняя Москва. Мороз. Метель.
Автобусная остановка. На ней только люди. Автобусы, видно, застряли где-то в пробке.
Замерзшая, злая толпа топчет грязную кашу из снега и реагентов, вспоминая всякие нехорошие слова. Некоторые их даже в слух произносят.
Особо нетерпеливые пытаются ловить пролетающие мимо попутки. Машины обдают их грязью, и мчатся дальше. Час пик - всем некогда, все спешат домой.
На кромку дороги выходит молодая китаянка.
Джинсики в обтяжку, высокие ботфорты, белоснежная норковая курточка, длинные черные волосы запорошены снегом - фарфоровая статуэточка среди глиняной посуды.
Небрежно поднимает затянутую в лайковую перчатку ручку и первая же машина, визжа тормозами от предвкушения, останавливается рядом.
Девушка открывает дверь, переговаривается с водителем, оглядывается и делает призывный взмах той же ручкой.
Из-за остановки вываливается замороженная группа китайцев: пожилая пара в пуховиках своего производства и коренастый парень в потертой кожаной куртке. У всех в руках огромные "челночные" сумки.
Машина, взвизгнув тормозами от ужаса, берет с места в карьер. Дверцу шофер захлопывает на ходу.
- Воть уй инь я! - бормочет девушка. Китайцы молча скрываются за остановкой.
Толпа на остановке никак не реагирует на эту сценку.
Все повторяется.
- Воть уй инь я! - уже громче говорит китаянка во второй раз.
Когда в N-й раз все происходит с запрограммированной точностью, и девушка уже почти кричит в отчаянии: " Та сто са унь инь я?!!!!", до заиндевевшей толпы наконец доходит смысл ее фразы, и все соседние остановки дружно поворачивают головы на неожиданный взрыв хохота.