Ещё нет
Всё было прозрачно. Или так казалось.
Я ломился сквозь дни, будто опаздывал. Оставлял ошмётки на колючках и в ловушках.
Не оборачивался, дальше, дальше. Взахлёб, давясь, заглатывал добычу.
***
Теперь я хожу в своём сказочном лесу на цыпочках. Как в музее хрусталя.
Теперь передо мной цветастый ворох обрывков, бумажек, облезлых перьев и ниток неясной этимологии, прицепившихся по дороге. Пара мутных пуговиц.
Иногда я тяну за торчащие края, вооружённый очередной «теорией всего», и запутываюсь ещё сильнее. Нет, у меня есть несколько ярких клубочков, опознанных, рассортированных и промаркированных. Но подлые воспоминания всё время меняют цвет, и даже в том, в чём, кажется, разобрался, постоянно приходится наводить порядок. Перфекционист во мне исходит ядовитой пеной от бессилия, а Хаотик хлопает в ладошки и играет в «классики» вокруг кучи-малы.
А Пофигист сидит и улыбается.
***
Почему я до сих пор здесь?
Я ломился сквозь дни, будто опаздывал. Оставлял ошмётки на колючках и в ловушках.
Не оборачивался, дальше, дальше. Взахлёб, давясь, заглатывал добычу.
***
Теперь я хожу в своём сказочном лесу на цыпочках. Как в музее хрусталя.
Теперь передо мной цветастый ворох обрывков, бумажек, облезлых перьев и ниток неясной этимологии, прицепившихся по дороге. Пара мутных пуговиц.
Иногда я тяну за торчащие края, вооружённый очередной «теорией всего», и запутываюсь ещё сильнее. Нет, у меня есть несколько ярких клубочков, опознанных, рассортированных и промаркированных. Но подлые воспоминания всё время меняют цвет, и даже в том, в чём, кажется, разобрался, постоянно приходится наводить порядок. Перфекционист во мне исходит ядовитой пеной от бессилия, а Хаотик хлопает в ладошки и играет в «классики» вокруг кучи-малы.
А Пофигист сидит и улыбается.
***
Почему я до сих пор здесь?