Эхо войны
- Один мой дед пропал без вести в 42-м на Калининском фронте. 1910-й год рождения, по призыву пошёл почти сразу. После краткосрочных фельдшерских курсов был прикомандирован к 317-й стрелковой дивизии. По поводу противоречивых версий о том, насколько плохо или же, наоборот, хорошо были в 42-м вооружены бойцы Красной Армии, высказываться не берусь. Личного оружия деду не полагалось в принципе, ему в качестве оружия бинты полагались... Деревня, сарай, взрыв, контузия, плен... Когда всё кончилось, бабушка (работница текстильной фабрики) строго-настрого запрещала детям задавать отцу вопросы про войну, особенно в присутствии бутылки. Но из рассказов папы (ему в 41-м было 4, брату - 7) картина сложилась такая. Был бой за деревню, дед в сарае оазывал раненым первую помощь, взрыв, контузия, немцы, плен. К семье вернулся в 47-м (плен, стройбат, газопровод Саратов-Москва). В Москве оставались жена и два пацана. В 47-м он вернулся к семье. Вроде как измену Родине отрабатывал. Так понял мой папа, которому в 41-м было 4, а в 47-м, соответственно, 10. И 19 в 56-м... Его слова: "Если бы среди сидевших с ним в лагере хоть один засвидетельствовал предосудительное поведение, могло быть много хуже". Значит, А: дед себя ничем в плену не запятнал; Б: товарищи по несчастью тоже были приличные люди, как минимум не запятнавшие себя ложными доносами. Юрий Николаевич, мой дядя, в 7 лет в школу не пошёл, а пошёл в 8 (здание школы занял госпиталь, а зима на дворе стояла 41-42). Бабушка, из рязанских крестьян, перед семьёй которой остановилась коллективизация, читать так во всю жизнь и научилась (двоюродный брат, потом я, потом двоюродная сестра пытались её обучить, но ей это было категорически не нужно). Документы же все приходили на её имя (не на малолетних же сыновей!). Год или два назад я докопалась до приказа ГКО 45-го года. Когда советские войска активно освобождали Восточную Пруссию, где дед пребывал в одном из лагерей и откуда его на расстрел выводили. Там была чёткая градация - воинское звание, год призыва и куда девать из плена. По всем параметрам - кто-то возвращался на фронт, кого-то усылали домой, кто-то в стройбате свою воинскую повинность отрабатывал...
А история с расстрелом выглядела так. Дед происходил из крестьян-отходников с Рязанщины, а рос и самоутверждался в подмосковной фабричной слободе имени бельгийскоподданного Катуара, ныне Нагорная улица. Парни, желавшие себя ославить крутыми, идентифицировались татуировками. Так на груди Николая Семёновича образовался агромадный православный крест ещё до женитьбы. И вот попал он в плен. Комендант лагеря был немецкий полковник и фанатик гигиены. Военнопленным запрещалось под угрозой расстрела менять пайку на другую пайку. Мыло на хлеб или наоборот. Вот на этом дед и попался. "Нихт шиссен", сказал полковник. Полковник был грамотный, он знал разницу между православными и коммунистами.
Другому деду, оператору кинохроники, было приказано за месяц до войны в Пермь снимать, как живёт советский Урал. По тем временам - это был военный приказ. Бабушка привычно взяла отпуск, маму, чемоданчик и поехала к мужу. А оказалось - в эвакуацию. "И у детской кроватки тайком..." Она вообще-то была железная женщина, моя бабушка Муза Аристарховна Гильген, по мужу Ногина, худышка 158 см ростом, голубоглазая брюнетка, наполовину нерусская (в роду - обрусевшие немцы и датчане). В то время работа оператора кинохроники предполагала фигуру ассистента - желательно дюжего мужика, ибо аппаратура, носимая им за оператором, была в основном чугунная и тяжеленная. Ассистент у деда был из местных - младой красавец и атлет, классический русак, кровь с молоком, 1920-го года рождения. Виталий Иванович Горбунов, впоследствии - пожизненный друг всей нашей семьи. Призвали его практически сразу, и возникла проблема: дед остался без ассистента. И кто, вы думаете, взялся? А бабушка. Первое время в модельных туфельках с каблучками московскими таскала за дедом эту дуру (уезжали-то в летнем, зимние вещи все дома остались). Через некоторое время ей выписали валенки. Да, по тем временам просто прийти в магазин и купить нужное на честно заработанные было нельзя. Нужны были талоны, запись и очередь. К зиме проблему с валенками как-то решили.
Кстати: знаете, кто меня сделал искусствоведом, и менее совершенным, чем бабушка? А бабушка же и сделала. При виде картины Лактионова "Письмо с фронта" (классика соцреализма) точно назвавшая стоимость ситчика, в платье из которого была одета центральная женская фигура.
...Тем временем мама стала заикаться. Бабушка сняла комнату на Мотовилихе (пермяки знают), хозяйка где-то с утра до ночи работала, бабушка дневала и ночевала на корпункте. И где-то около полудня в комнате наступало время крыс. Они окружали хороводом железную кровать с мамой, грамотно отодвинутую ото всех стен. Они были сплочены, разумны и целенаправленны. Их было много, пятилетняя Светлана была одна. В 1977-м, когда маме предстояла защита диссертации, она лечилась у логопеда за приличные деньги. Помню, как летом 67-го или 68-го на даче я поймала мышку - очаровательную, с розовыми ушками. "Вы хоть посмотрите, какая хорошенькая!.." И мамину реакцию. И как папа меня молча выпорол. Это было для него нетипично, потому и помню. Он ничего не имел против мышей.Он просто знал про маму. Что стало с мышкой - я не помню. Скорее всего, она просто убежала.