Кенигсберг, амарилисы и любовник
Сегодня записывала под диктовку часть статьи ЕЛ для ее новой книжки.
Речь, в частности, шла об амариллисах на подоконнике, и о том, что еще до всех голландских поставок во многих домах луковицы эти хранились, цветущие амариллисы и гипераструмы и другие "городские" цветы украшали окна многих квартир и 30 и 40 и 100 лет тому назад.
Я вспомнила, как мы со старшей прабабушкой, весной в Калининграде, периодически под ванной проверяли цветочные горшки - не показалась ли стрелка, не пора ли вынимать амариллисы наши на свет божий.
Под огромной чугунной, на лапах ванной - в ванной комнате с окном, в старом, еще немецком, из уцелевших, калининградском доме. Газовая колонка, явно немецкий, это я теперь понимаю, выкрашенный белой краской стул, на растопыренных ногах и с вырезанным в спинке сердечком...
И как потом я с трепетом наблюдала за таинственной метаморфозой: стрелка становится все выше, правда о цвете гадать не приходилось -у нас все были белые. Но количество цветков - всегда интрига! Горшки выставляли на подоконники окон, смотрящих на переулок (как он на самом деле назывался? кто знает? какой нибудь Gasse?), а еще были окна на внутренний двор.
А во внутренний двор приезжал каждый день "любовник". Помойная машина въезжала, водитель звонил в колоколец и женщины восклицали - "любовник приехал!" скорей!! - хватали помойные ведра и сбегали вниз по лестнице. Нерасторопных любовник не ждал...
Особая атмосфера этого города, для меня чужого вдвойне. Мне всегда очень хотелось обратно домой, в Москву. И странное тягостное чувство свое я приписывала все детство этому желанию вернуться к маме. Когда ж я попала в Калининград взрослой, то отчетливо уловила эту ноту - это не наш город, это принадлежит не нам, он терпит нас, нашу речь, наш образ жизни, наши постройки, но и только.
Нечто подобное потом чувствовала и в немцах, с которыми сталкивалась по работе - как они смотрят на нас. С каким непередаваемым выражением одна немецкая барышня, как объяснение какой-то ситуации, сказала - Я - НЕМКА! (А мы - нет, и это никак не исправить, - это сквозило в словах ее).
А цветы на подоконниках - это для меня очень московская вещь. С детства помню - зима, идешь по улице и вдруг в каком-нибудь окошке на первом этаже - о чудо! райский сад! нездешнее мерцание зелени и нежных красок... На заднем плане можно разглядеть и буфет в дальнем углу, люстру на потолке, лепной карниз по стене... таинственная чужая жизнь...
Старые вещи. Наверное те, кто предпочитают новую одежду и мебель, и даже брезгуют "старьем", просто не имели возможности общаться с бабушкиной шубкой или прабабушкиным бальным веером, или прадедушкиным кожаным пальто и сапогами. Не получали в новое жилье Зингер, приданое прабабушки, и того же происхождения сундук. Дедушкиного перочинного ножа. Другой прабабушки тетрадку с переписанными стихами (и щемящими и какими-то очень чистыми и бесхитростными комментариями к этим стихам). Фотографий, на которых уже далеко не всех можно идентифицировать. И прочих обаятельных вещей и вещиц.
И правда же, те кто недавно стали городскими жителями, не так уж много наследуют годных к использованию вещей. Когда мой спортзальный тренер, не так давно приехавший в Москву с наших гористых территорий, жаловался мне на то, что в Москве эмоционально тяжелая жизнь, я сказала ему, что моя прабабушка приехала сюда без малого 100 лет назад. И он не понял, что это значит, пришлось объяснить. В ответ узнала интересное - он не знал, что в Москве есть люди, которые тут же родились и выросли, а не приехали сюда жить с родины.
Понятно, ведь среди его знакомых нет москвичей, все приезжие. Еще лет через 50 сами будут передавать какие-нибудь "реликвии" по наследству. Нажитое, так сказать...
Фрагменты прошлого в настоящем и будущем, детали, оставшиеся от "старого режима, "коренного населения", "советского прошлого", да какая разница от чего! Сколько силы в них, притягательности. Может это чем -то похоже на известную японскю историю, о том, как поэт (не буду врать, что знаю какой) пригласил императора любоваться цветением вишни. И к его визиту оборвал с ветвей все цветы, кроме одного - чтоб гость мог во всей полноте оценить прелесть и уникальность явления.