Нейво-Рудянка в рассказе Мамина-Сибиряка.
Иногда встречаешь упоминания о своей малой родине Нейво-Рудянке в довольно неожиданных местах. И открывается какой-то совсем новый кусочек истории родного края.
Например, читаю я рассказ Мамина-Сибиряка "Самоцветы". О том, как писатель ездил в самоцветную Мурзинку. Ездил он туда со своим приятелем Василием Васильевичем, небогатым дельцом-золотоискателем. От Екатеринбурга до Невьянска ехали по железной дороге, потом на лошадях.
И вот, когда поезд подошёл к Рудянке, в вагон вошёл молодой человек. Небогато одетый парнишка кержацкого вида. А ехал он не куда-нибудь, а в Париж на выставку. С камнями. Дорога в "цивилизованный мир" была тогда одна. Из Екатеринбурга через Нижний Тагил в Пермь. А в Перми нужно было сойти с поезда и плыть на пароходе до Нижнего Новгорода. А уж оттуда опять на поезде в Москву, Петербург, Европу. Прямая дорога из Екатеринбурга в Пермь была построена позже.
Получается, что уже тогда, в конце 19-го века, наши земляки из уральского захолустья, из Рудянки, ездили в Европу со своими камнями. И их камни, найденные в лесах нашей округи не стыдно было показать даже в Париже.
А это рудянский вокзал. Само здание вокзала новое. Но его построили в семидесятых годах точно там же, и такого же размера, как и старый вокзал, помнивший ещё Мамина-Сибиряка.
Вот что пишет об этой встрече сам Мамин-Сибиряк.
В Рудянке к нам в вагон ввалилась целая толпа кожанов и простых деревенских баб. Народ всё такой крепкий, сыромятный,- сейчас видно, что кержаки, как называют на Урале старообрядцев. Главным действующим лицом был молодой парень с ястребиным носом и ястребиными глазами. Другие только провожали его. Меня заинтересовало, что парень в числе пожитков втащил отличный кожаный саквояж, который и поставил в уголок около себя.
- Так ты, Якунь, уж тово, мотри... - наговаривала какая-то старуха, оглядывая подозрительно всю публику; у ней были такие же ястребиные глаза. Дорога не близкая, так уж ты поберегайся... Тоже всякий народ попадает...
- Да уж будьте спокойны... Не впервой! - бойко отвечал парень.
Кожаны тоже дали путешественнику несколько хороших советов, и он отвечал им так же стереотипно. Видимо, что эта сцена родственного расставания происходила довольно часто, и все проделывали одну и ту же церемонию, как по нотам. В заключение Якунь снял свой кожан и начал кланяться в ноги поочерёдно всей провожавшей его родне.
- Родимая матушка, прости и благослови... - говорил он, кланяясь бабе с ястребиным лицом.
- Бог тебя простит, бог благословит... Мотри, Якунька, не обмиршись, а то лучше и глаза тебе не показывать домой... Лестовкой запорю...
Изнемогавшая дробь станционного колокола прекратила эту сцену, и Якунька опять мог залезать в свой кожан. Когда поезд тронулся, он собрал свои пожитки в одно место, - какой-то потник, вместо постели, выбойчатое одеяло и подушку, а сам сел наверх, как ястреб, точно боялся, что сейчас же кто-нибудь из публики посягнёт на его добро. Я напрасно старался припомнить, где видел это ястребиное лицо, а, между тем, оно было совсем знакомое.
- Да это Якунька из Токовой, едет с камнями в Париж на выставку, объяснил Василий Васильич, знавший всех и всё. - На нашей выставке в Екатеринбурге в кустарном отделе у него была своя витрина, - помните?
- Ах, да...
- И дошлый только народ - удивлялся Василий Васильич. - А дорогу им Самошиха показала... Она первая и в Москву, и в Петербург проникла с мурзинскими камнями, а за ней уж бросились другие, из соседних деревень. Будем в Мурзинке, так завернём и в Южакову к Самошихе в гости.
Нужно было видеть удивление Якуньки, когда Василий Васильич подошёл к нему и прямо спросил:
- В Париж, видно, на выставку едете?
Якунька остолбенел и только ворочал глазами.
- А ты как знаешь? - спросил он, наконец.
- Сорока на хвосте принесла... - шутил Василий Васильич. - Ведь, видно птицу по полёту! Из Токовой? Ну, вот видишь... С камнями тебе сейчас некуда ехать, потому что Нижегородская ярмарка ещё далёко, столичная публика по дачам разъехалась,- ну, некуда тебе, кроме как в Париж. Пронька Самошихин, ведь, ездил в Копенгаген на выставку?
- Это точно, Пронька был.
- Ну, так гладкой дороги. Кланяйся там нашим, как увидишь своих.
Вот таким упоминается у писателя наш земляк Якунька. Полное имя его значит будет Яков. Фамилии этого человека автор нам не приводит. Упоминает лишь, что у него была витрина на выставке. Выставка в те годы была одна. Сибирско-Уральская научно-промышленная выставка 1887-го года в Екатеринбурге.
Где-то там, за тремя широченными дверями и притаилась витрина с камными Якуньки.
И если наш земляк имел на этой выставке витрину, то в её каталоге он обязательно должен быть упомянут. Там должна быть и фамилия, и экспонаты, которые он выставлял. Те самые камни. Из текста правда неясно, был ли Якунька камнерезом, гранильщиком самоцветов или просто искал их в окрестных лесах. Но это вполне можно выяснить, ознакомившись с каталогом выставки. Каталог же скорее всего сохранился.
А ещё у Мамина-Сибиряка говорится, что тот самый Якунька был из деревни Токовой. Где она, эта самая деревня в окрестностях Рудянки - этого я не припомню. Тепловая есть, а вот Токовой нету. Тут или автор что-то перепутал, или деревня такая всё ж была, но не сохранилась до наших дней. Но она явно была где-то рядом, иначе не пришла бы на вокзал провожать Якуньку целая толпа родственников.
Не знаю, обращали ли внимание на эти строки Мамина-Сибиряка наши местные краеведы. Пытались ли разыскать следы рудянского парня, проторившего дорогу в Европу. Дожил ли он до революции и как сложилась его судьба? А может быть у них где-то и записано про таинственного Якуньку, только я этого не знаю.
Там же у Мамина-Сибиряка упомянута и Самошиха из деревни Южаково. Именно с её лёгкой руки и поехали наши земляки с камнями по Европам. Не дочитал я ещё до южаковской Самошихи. Как дочитаю, напишу.
Например, читаю я рассказ Мамина-Сибиряка "Самоцветы". О том, как писатель ездил в самоцветную Мурзинку. Ездил он туда со своим приятелем Василием Васильевичем, небогатым дельцом-золотоискателем. От Екатеринбурга до Невьянска ехали по железной дороге, потом на лошадях.
И вот, когда поезд подошёл к Рудянке, в вагон вошёл молодой человек. Небогато одетый парнишка кержацкого вида. А ехал он не куда-нибудь, а в Париж на выставку. С камнями. Дорога в "цивилизованный мир" была тогда одна. Из Екатеринбурга через Нижний Тагил в Пермь. А в Перми нужно было сойти с поезда и плыть на пароходе до Нижнего Новгорода. А уж оттуда опять на поезде в Москву, Петербург, Европу. Прямая дорога из Екатеринбурга в Пермь была построена позже.
Получается, что уже тогда, в конце 19-го века, наши земляки из уральского захолустья, из Рудянки, ездили в Европу со своими камнями. И их камни, найденные в лесах нашей округи не стыдно было показать даже в Париже.
А это рудянский вокзал. Само здание вокзала новое. Но его построили в семидесятых годах точно там же, и такого же размера, как и старый вокзал, помнивший ещё Мамина-Сибиряка.
Вот что пишет об этой встрече сам Мамин-Сибиряк.
В Рудянке к нам в вагон ввалилась целая толпа кожанов и простых деревенских баб. Народ всё такой крепкий, сыромятный,- сейчас видно, что кержаки, как называют на Урале старообрядцев. Главным действующим лицом был молодой парень с ястребиным носом и ястребиными глазами. Другие только провожали его. Меня заинтересовало, что парень в числе пожитков втащил отличный кожаный саквояж, который и поставил в уголок около себя.
- Так ты, Якунь, уж тово, мотри... - наговаривала какая-то старуха, оглядывая подозрительно всю публику; у ней были такие же ястребиные глаза. Дорога не близкая, так уж ты поберегайся... Тоже всякий народ попадает...
- Да уж будьте спокойны... Не впервой! - бойко отвечал парень.
Кожаны тоже дали путешественнику несколько хороших советов, и он отвечал им так же стереотипно. Видимо, что эта сцена родственного расставания происходила довольно часто, и все проделывали одну и ту же церемонию, как по нотам. В заключение Якунь снял свой кожан и начал кланяться в ноги поочерёдно всей провожавшей его родне.
- Родимая матушка, прости и благослови... - говорил он, кланяясь бабе с ястребиным лицом.
- Бог тебя простит, бог благословит... Мотри, Якунька, не обмиршись, а то лучше и глаза тебе не показывать домой... Лестовкой запорю...
Изнемогавшая дробь станционного колокола прекратила эту сцену, и Якунька опять мог залезать в свой кожан. Когда поезд тронулся, он собрал свои пожитки в одно место, - какой-то потник, вместо постели, выбойчатое одеяло и подушку, а сам сел наверх, как ястреб, точно боялся, что сейчас же кто-нибудь из публики посягнёт на его добро. Я напрасно старался припомнить, где видел это ястребиное лицо, а, между тем, оно было совсем знакомое.
- Да это Якунька из Токовой, едет с камнями в Париж на выставку, объяснил Василий Васильич, знавший всех и всё. - На нашей выставке в Екатеринбурге в кустарном отделе у него была своя витрина, - помните?
- Ах, да...
- И дошлый только народ - удивлялся Василий Васильич. - А дорогу им Самошиха показала... Она первая и в Москву, и в Петербург проникла с мурзинскими камнями, а за ней уж бросились другие, из соседних деревень. Будем в Мурзинке, так завернём и в Южакову к Самошихе в гости.
Нужно было видеть удивление Якуньки, когда Василий Васильич подошёл к нему и прямо спросил:
- В Париж, видно, на выставку едете?
Якунька остолбенел и только ворочал глазами.
- А ты как знаешь? - спросил он, наконец.
- Сорока на хвосте принесла... - шутил Василий Васильич. - Ведь, видно птицу по полёту! Из Токовой? Ну, вот видишь... С камнями тебе сейчас некуда ехать, потому что Нижегородская ярмарка ещё далёко, столичная публика по дачам разъехалась,- ну, некуда тебе, кроме как в Париж. Пронька Самошихин, ведь, ездил в Копенгаген на выставку?
- Это точно, Пронька был.
- Ну, так гладкой дороги. Кланяйся там нашим, как увидишь своих.
Вот таким упоминается у писателя наш земляк Якунька. Полное имя его значит будет Яков. Фамилии этого человека автор нам не приводит. Упоминает лишь, что у него была витрина на выставке. Выставка в те годы была одна. Сибирско-Уральская научно-промышленная выставка 1887-го года в Екатеринбурге.
Где-то там, за тремя широченными дверями и притаилась витрина с камными Якуньки.
И если наш земляк имел на этой выставке витрину, то в её каталоге он обязательно должен быть упомянут. Там должна быть и фамилия, и экспонаты, которые он выставлял. Те самые камни. Из текста правда неясно, был ли Якунька камнерезом, гранильщиком самоцветов или просто искал их в окрестных лесах. Но это вполне можно выяснить, ознакомившись с каталогом выставки. Каталог же скорее всего сохранился.
А ещё у Мамина-Сибиряка говорится, что тот самый Якунька был из деревни Токовой. Где она, эта самая деревня в окрестностях Рудянки - этого я не припомню. Тепловая есть, а вот Токовой нету. Тут или автор что-то перепутал, или деревня такая всё ж была, но не сохранилась до наших дней. Но она явно была где-то рядом, иначе не пришла бы на вокзал провожать Якуньку целая толпа родственников.
Не знаю, обращали ли внимание на эти строки Мамина-Сибиряка наши местные краеведы. Пытались ли разыскать следы рудянского парня, проторившего дорогу в Европу. Дожил ли он до революции и как сложилась его судьба? А может быть у них где-то и записано про таинственного Якуньку, только я этого не знаю.
Там же у Мамина-Сибиряка упомянута и Самошиха из деревни Южаково. Именно с её лёгкой руки и поехали наши земляки с камнями по Европам. Не дочитал я ещё до южаковской Самошихи. Как дочитаю, напишу.