Хитрости механизма денежной реформы
Большой социальный эксперимент, начатый премьер-министром Наредрой Моди, помимо внимания к Индии, вызывал нешуточный интерес к самому понятию финансовой реформы как инструмента преобразования экономики государства.
Правда, если судить по большинству комментариев, все обычно сводится к оценке степени решительности конкретного реформатора, в то время как сама по себе реформа воспринимается чем-то вроде везде одинакового молотка или гаечного ключа, которым просто нужно найти смелость воспользоваться. Спору нет, решительность в деле преобразований требуется нешуточная, но вовсе не она является ключевым элементом, отделяющим успех от провала. Более того, сама реформа есть не более чем абстрактный термин, за которым обычно скрывается очень сильно разный смысл.
Ту же Индию взять. Как только Моди объявил о внезапном выводе из обращения купюр ключевых номиналов, комментаторы тут же вспомнили другую реформу - Валентина Павлова в 1991 в СССР. Однако следует отметить, что она не являлась единственной «похожей» и даже единственной значимой за прошедшие сто лет. Уж если проводить параллели, то к ней следует добавить денежную реформу канцлера ФРГ Конрада Аденауэра и реформу французского франка генерала де Голля. Как и в Индии, во всех трех случаях правительства столкнулись с примерно одинаковым кругом проблем, разрешить которые попытались, на первый взгляд, похожим способом. Вот только итоговый результат получился разным.
Германия за два года воспряла из послевоенного пепла, добилась твердого курса и свободной конвертируемости марки, а также обеспечила себе стабильный экономический рост до конца 1970-х годов, впоследствии став одним из ключевых драйверов всей европейской экономики.
У французов вышло хуже. Хотя формально новый франк просуществовал до введения евро в 2002-м, относительно успешным можно считать только период момента отмены Бреттон-Вудской валютной системы в 1973 году. Причем в процессе Францию потрясли крупномасштабные гражданские волнения, вылившиеся в 1968 году в «красный май» и общенациональную забастовку, в которой приняли участие более 10 млн человек, или практически каждый пятый житель страны. Хотя социальный конфликт погасить удалось, самому де Голлю это стоило не только премьерского поста, но и места в политике в целом.
Впрочем, у Павлова получилось еще хуже. Спустя всего восемь месяцев после начала денежной реформы, в СССР вспыхнул «августовский путч», а 8 декабря 1991 года рухнул и сам Советский Союз. Как так вышло? Все просто. В каждом случае за внешне одинаковым термином скрывался совершенно разный смысл.
Реформа канцлера Конрада Аденауэра в ФРГ
По меткому выражению кого-то из американских журналистов, послевоенная Германия представляла собой кучу мусора, в которой копошились 40 млн голодных немцев, имевших слишком много еды, чтобы не умереть от голода, но слишком мало, чтобы жить. Как утверждали статистики того времени, оставшихся в западных оккупационных зонах промышленных мощностей хватало для обеспечения каждому немцу одной тарелкой на 5 лет, пары обуви на 10 лет и одним костюмом на 50 лет. А еще на руках у населения находилась прорва рейхсмарок, не обеспеченных вообще ничем. Безудержное печатание денег на протяжении семи лет войны привело к инфляции в 600%, и рейхсмарки в итоге вообще перестали выполнять функцию денег. Взаиморасчеты в послевоенной Германии в массовом порядке велись сигаретами и женскими чулками. И то и другое немцы разными правдами и неправдами получали, выменивали, а то и просто крали у оккупационных войск. Но в основном на рынке господствовал натуральный обмен, большинство вообще трудились только за еду, безработица достигала 50%, а и черной рынок охватывал 3/4 совокупной германской экономики.
В ночь на 21 июня 1948 года немецкая гражданская администрация трех западных зон оккупации объявила об отмене хождения рейхсмарок и полном переходе на новые деньги - дойчемарку. Каждый немец единоразово получал по 40 новых марок. Чуть позже было выдано еще по 20. Пенсии, зарплаты, аренда жилья, коммунальные услуги пересчитывались по курсу 1 к 1. Половина денег имевшиеся на руках у населения, а также все обязательства предприятий переводились в новые марки по курсу 1 к 10. Остальное замораживалось для обмена в будущем по курсу 1 к 20. На выдачу первой зарплаты все предприятия получили новые деньги, но дальше жить они должны были только со своей прибыли. Вместе с тем государство отменило карточную систему и жесткое регламентирование распределения большинства товаров. Также был принят ряд жестких законов по борьбе с необоснованным завышением цен и спекуляцией.
Конрад Аденауэр, 1949 г.
И чудо случилось! Практически буквально. До того хронически пустые, уже через считанные месяцы полки магазинов стали наполняться товарами. Черный рынок исчез за полтора года. По началу шоковая терапия вызывала активное неприятие. Осенью 1948 года профсоюзы пытались организовать всеобщую забастовку, но к 1951-му правительству ФРГ удалось переломить тенденцию к росту цен и кардинально снизить инфляцию. В 1952-м положение окончательно стабилизировалось, а со следующего года начался бурный экономический рост. Экономика заработала. К 1956 году уровень промпроизводства 1950-го был удвоен, к 1962-му - утроен. Среднегодовой темп роста ВВП составлял в среднем 7,8%.
Секрет чуда заключался в том, что тотальный дефицит буквально всего гарантировал стабильный огромный спрос на все, что только можно было произвести. Чтобы перезапустить систему, недоставало лишь денег. Их-то Аденауэр и сделал. Справедливости ради сказать, не сам. Идея немецкого экономического чуда принадлежит его соратнику Людвигу Эрхарду.
Впрочем, в значительной степени успеху немцев способствовал и американский План Маршалла, предусматривавший инвестирование для восстановления экономики Европы 17 млрд долл. (в нынешних ценах), десять из которых предназначались ФРГ, а также размещение на немецких заводах обширной программы военных заказов для нужд войны в Корее.
Однако все же главным секретом успеха реформы явилась ее основная цель, сформулированная в лозунге «благосостояние для всех», которое немцы должны были себе заработать сами. Государство к тому только создавало условия и тщательно следило за балансом цен и денег, аккуратно управляя учетной ставкой и контролируя направления вложения кредитов.
С французским акцентом
Во Франции у де Голля дело обстояло совершенно иначе. Впрочем, французы традиционно к бумажным деньгам относились весьма вольно. Еще в августе 1914 года там был принят закон, отменивший обмен банкнот Банка Франции на золото и давший ему право выпускать банкноты с принудительным курсом, впоследствии ставшие полностью неразменными и превратившиеся в привычные ныне деньги. Это позволило печатать купюры в любых количествах для покрытия бюджетного дефицита, не особенно заботясь какой-либо финансовой дисциплиной.
Всего за пять лет (с 1913 по 1918 год) денежная масса страны выросла в 5,5 раз, а индекс оптовых цен подскочил в 3,4 раза. Потом была реформа 1928 года, вернувшая франку золотое содержание.
Возник даже Золотой блок, объединивший Францию, Бельгию, Нидерланды и Швейцарию. Но счастье длилось недолго. Уже к середине 1930-х бюджетный дефицит раздулся с 4,6 до 16,9 млрд франков. В октябре 1936 года правительство социалиста Блюма девальвировало франк на четверть и опять отменило его обмен на золото. Позднее франк девальвировался еще дважды, в 1937 и 1938-м, а золотой запас страны начал стремительно усыхать, что неудивительно, учитывая то, что против национальной валюты в своих политических целях играли свои же французские олигархи. Вторая мировая война лишь еще больше усложнила положение. За пять лет количество франков в экономическом обороте увеличилось со 151 до 642 млрд.
Май 1945 года в этом смысле не изменил совершенно ничего. Бюджетный дефицит во Франции стал хроническим. Бороться с ним сменявшиеся правительства продолжали старым способом - денежной эмиссией. Лишние деньги вызывали инфляцию, требуя новых печатных вливаний, которые еще больше разгоняли инфляцию, и круг замыкался. После седьмой за послевоенный период девальвации 1958 года покупательская способность франка оказалась в 180 раз меньше, чем в 1928 году, а обменный курс вообще ушел в пике. Если в 1938 году за один доллар давали 37,5 фр., то в конце 1958 года он стоил уже 493,7 фр. В общем, даже после реформы 1958 года французский франк на столько обесценился, что это стало угрожать внешнеторговым расчетам и вынудило правительство де Голля его деноминировать в сто раз. Новый франк равнялся ста старым и стал называться «тяжелым».
По первости это дало позитивный результат. В течение следующих десяти лет внешнеторговый и платежный баланс страны удавалось закрывать с положительным сальдо, но успех носил в значительной степени внешний характер. Государство все больше погрязало в сложных схемах регулирования всех аспектов внутреннего рынка, делая это со стабильно падающей эффективностью. К примеру, за 9 лет, к 1971 году индекс розничных цен поднялся на 55%. И это при том, что с сентября 1963-го, в рамках «национального плана стабилизации», правительство Франции заморозило розничные цены и заработную плату, ограничило кредитование предприятий, подняло учетную ставку. Но победить дефицит бюджета не получалось. Тогда было решено сильно поднять налоги.
Шарль де Голль и его сограждане
Стоит ли удивляться, что результат этих реформ вызвал масштабное обострение социальной напряженности? К началу 1958 года безработица во Франции достигла 500 тыс. человек. Казалось бы, 2% трудоспособных - не так уж и много, однако еще по меньшей мере 2 млн занятых получали только минимально гарантированную оплату, а еще до 5 млн - немногим больше нее. Особенно высокой безработица стала среди молодежи.
В общем, правящие элиты Франции более-менее одумались только после того, как в мае 1968 года действительно полыхнуло. Не только 10-миллионная всеобщая забастовка трудящихся, но и форменные бои полиции и жандармерии с массовыми акциями протеста молодежи, имевшими место как в Париже, так и в других крупнейших городах страны. Де Голль был вынужден уйти в отставку и даже из политики совсем. На некоторое время монетарные власти страны успокоились, чем смогли обеспечить относительную стабильность национальной экономики до начала проекта «Союза Угля и Стали», в рамках которого начался процесс европейской интеграции, вынуждавший Францию идти серьезные ограничения своей денежной эмиссии. А в конце 1990-х, после жесткой привязки франка к экю (была такая общеевропейская валюта до евро), Банк Франции полностью утратил самостоятельность в вопросах денежно-кредитной политики. Для страны в целом это оказалось благом.
Павловская реформа
Денежная реформа в СССР 1991 года по сути являлась сильно ухудшенной версией экономического чуда Аденауэра при внешних условиях, схожих с французскими. Как и французы, советское правительство последние годы стало слишком активно прибегать к денежной эмиссии для латания экономических дыр. Еще с середины 1970-х в Союзе начал набирать темп рост объемов незавершенного строительства и сверхнормативных складских запасов на всей протяженности экономической цепочки - от заводов до розничных магазинов. К 1990-му году экономика фактически остановилась, накопившаяся лишняя денежная масса разгоняла инфляцию на колхозных рынках, где разница в ценах между свободной и регулируемой розницей превышала пять раз (в так называемых коммерческих магазинах она могла достигать и семи!), а также расширяла теневую экономику, рост которой уже с трудом сдерживался надзорными и карательными органами государства. Решить проблему правительство захотело «по-немецки», путем одномоментной отмены «старых» денег и мгновенного введения «новых». Но кроме экспроприации никаких других мер по оживлению экономики страны принято не было. Потому и результат получился почти как французский, только намного быстрее и значительно хуже.
Путч 1991 г.
В общем, не стоит думать, что реформа -это что-то вроде готового рецепта, при неукоснительном соблюдении которого гарантируется безусловно позитивный результат. Это, скорее, попытка разминирования нового взрывного устройства, хоть и местами частично знакомой, но в целом совершенно новой конструкции, способной взорваться буквально в любой момент, в том числе и с очень разрушительными последствиями. После павловской реформы не стало великой страны. Существует ненулевая вероятность, что если Моди в своей реформе где-то допустит ошибку, она может грозить Индии экономическим откатом примерно на полвека назад. Казалось бы, а нам-то до этого какое дело? Но не стоит забывать, что дальнейшее экономическое развитие России в значительной степени связано с перспективами расширения, в том числе, российско-индийского экономического сотрудничества. Так что их экономическое благосостояние к нам имеет самое непосредственное отношение.
Оригинал взят у alex_leshy в Хитрости механизма денежной реформы
Специально для ПОСТФАКТУМ