"Ведомости" о книге Буковского
Игорь Федюкин. Возвращение в СССР
Ведомости-Пятница. 2007. 23 ноября. № 45(82).
Сравнения дня сегодняшнего с советской эпохой стали совсем уже общим местом - особенно после легендарного выступления ульяновской ткачихи на съезде «Единой России». Сравнивать, однако, трудно: советскую историю мы знаем мало - во многом она еще и не написана. 1960-е, например, - это Гагарин, «хрущевская оттепель», в лучшем случае «косыгинские реформы». Но вот такой факт: только с ноября 1962-го по июль 1963 года в разных городах СССР прошло более 80 процессов по делам о хозяйственных преступлениях и только расстрельных приговоров было вынесено более полутора сотен. По сути, власти в 1960-х вели настоящую кампанию по уничтожению «зарождавшегося подпольного капитализма», пишет диссидент Владимир Буковский в своих воспоминаниях, наконец изданных в России (впервые на Западе - в 1978 году).
Книга Буковского интересна именно как историческое свидетельство: в ней почти нет идеологических рассуждений, зато очень много непарадных деталей из жизни позднесоветского общества. Привычными стали рассуждения о «порядке», царившем в СССР, так что тем более неожиданной становится картина всеобщей коррупции в тюрьмах и лагерях, через которые прошел автор. Уже в 60-х продажными были все: начальство грузовиками вывозило «налево» изготовлявшуюся зэками продукцию, а конвой торговал водкой и чаем. Расстрелянные же в 1960-х подпольные миллионеры оказываются и вовсе даже не мошенниками: решение быть хозяйственными и деятельными превращает их едва ли не в «экономическую оппозицию». «Тесть-покойник много раз говорил: “Миша, брось, зачем тебе эти мелочи? Я ворую - нам всем хватит, еще внукам останется”, - рассуждает сокамерник Буковского из таких вот “хозяйственников”. - Нет, не послушал. Жалко было - пропадает добро». За закрытыми дверями тем временем шла глухая борьба между «экономистами» и «идеологами», между государственным и партийным аппаратом. «Экономисты» призывали не сковывать хозяйственную инициативу, но это означало ограничение роли партии; победили, как известно, партийцы.
Центральный мотив книги, охватывающей период до 1976 года, - обманчивость впечатления незыблемости режима. Уже в 1960-х автор не встречает никого, кто был бы действительно доволен советской властью. Одни смирились с ней, другие и не задумывались о том, что может быть иначе, колхозники под дождем материли Хрущева - но не было никого, кому нравилось происходящее вокруг.
Так и степень общественной поддержки сегодняшнего режима, говорит Буковский в беседе с «Пятницей», сильно переоценена: просто недовольство несколько уравновешивается возможностью зарабатывать деньги и, если станет совсем невмоготу, уехать из страны. Однако повсеместная ажиотажная коррупция объясняется именно неверием в долговечность строя. Буковский говорит и о стремлении руководства страны возродить советскую систему, как о том, что совершенно его не удивляет: по мнению диссидента, демократия в России потерпела поражение еще в 1993 году. Однако возродить систему полностью не удастся при всем желании, уверен он: отъединить страну от мира, ввести абсолютную цензуру невозможно. Впрочем, по прочтении книги трудно не прийти к выводу, что основные сближения между жизнью сегодняшней и жизнью советской состоят не столько в риторике, сколько в устройстве общества с его цинизмом «начальства», бессмысленной жестокостью исполнителей и безразличием обывателей. На перспективы политического протеста в сегодняшней России, впрочем, Буковский смотрит скорее с пессимизмом: «Коммунистическая идеология вторгалась в повседневность, заставляла жить по своим правилам, а сейчас кажется, что можно отгородиться в своей жизни», - говорит он. С другой стороны, и неприятие советского строя вырастало в большинстве случаев из неприятия не идеологии, а бытовых деталей режима, из повседневных столкновений с властью.
Ведомости-Пятница. 2007. 23 ноября. № 45(82).
Сравнения дня сегодняшнего с советской эпохой стали совсем уже общим местом - особенно после легендарного выступления ульяновской ткачихи на съезде «Единой России». Сравнивать, однако, трудно: советскую историю мы знаем мало - во многом она еще и не написана. 1960-е, например, - это Гагарин, «хрущевская оттепель», в лучшем случае «косыгинские реформы». Но вот такой факт: только с ноября 1962-го по июль 1963 года в разных городах СССР прошло более 80 процессов по делам о хозяйственных преступлениях и только расстрельных приговоров было вынесено более полутора сотен. По сути, власти в 1960-х вели настоящую кампанию по уничтожению «зарождавшегося подпольного капитализма», пишет диссидент Владимир Буковский в своих воспоминаниях, наконец изданных в России (впервые на Западе - в 1978 году).
Книга Буковского интересна именно как историческое свидетельство: в ней почти нет идеологических рассуждений, зато очень много непарадных деталей из жизни позднесоветского общества. Привычными стали рассуждения о «порядке», царившем в СССР, так что тем более неожиданной становится картина всеобщей коррупции в тюрьмах и лагерях, через которые прошел автор. Уже в 60-х продажными были все: начальство грузовиками вывозило «налево» изготовлявшуюся зэками продукцию, а конвой торговал водкой и чаем. Расстрелянные же в 1960-х подпольные миллионеры оказываются и вовсе даже не мошенниками: решение быть хозяйственными и деятельными превращает их едва ли не в «экономическую оппозицию». «Тесть-покойник много раз говорил: “Миша, брось, зачем тебе эти мелочи? Я ворую - нам всем хватит, еще внукам останется”, - рассуждает сокамерник Буковского из таких вот “хозяйственников”. - Нет, не послушал. Жалко было - пропадает добро». За закрытыми дверями тем временем шла глухая борьба между «экономистами» и «идеологами», между государственным и партийным аппаратом. «Экономисты» призывали не сковывать хозяйственную инициативу, но это означало ограничение роли партии; победили, как известно, партийцы.
Центральный мотив книги, охватывающей период до 1976 года, - обманчивость впечатления незыблемости режима. Уже в 1960-х автор не встречает никого, кто был бы действительно доволен советской властью. Одни смирились с ней, другие и не задумывались о том, что может быть иначе, колхозники под дождем материли Хрущева - но не было никого, кому нравилось происходящее вокруг.
Так и степень общественной поддержки сегодняшнего режима, говорит Буковский в беседе с «Пятницей», сильно переоценена: просто недовольство несколько уравновешивается возможностью зарабатывать деньги и, если станет совсем невмоготу, уехать из страны. Однако повсеместная ажиотажная коррупция объясняется именно неверием в долговечность строя. Буковский говорит и о стремлении руководства страны возродить советскую систему, как о том, что совершенно его не удивляет: по мнению диссидента, демократия в России потерпела поражение еще в 1993 году. Однако возродить систему полностью не удастся при всем желании, уверен он: отъединить страну от мира, ввести абсолютную цензуру невозможно. Впрочем, по прочтении книги трудно не прийти к выводу, что основные сближения между жизнью сегодняшней и жизнью советской состоят не столько в риторике, сколько в устройстве общества с его цинизмом «начальства», бессмысленной жестокостью исполнителей и безразличием обывателей. На перспективы политического протеста в сегодняшней России, впрочем, Буковский смотрит скорее с пессимизмом: «Коммунистическая идеология вторгалась в повседневность, заставляла жить по своим правилам, а сейчас кажется, что можно отгородиться в своей жизни», - говорит он. С другой стороны, и неприятие советского строя вырастало в большинстве случаев из неприятия не идеологии, а бытовых деталей режима, из повседневных столкновений с властью.