ДОСТОЕВСКИЙ ИЗ ШТАТА МЭН... (часть 2)
(Начало статьи)
* * * * *
Но свобода - вещь крайне опасная. Потому что, если она понята и воспринята неверно, если не сплетена неразрывно с высокой степенью ответственности - то превращается в собственную противоположность: становится не созидательной, а разрушительной сущностью. Ложная идея "свободы" овладевает умами и массами, приводя к деградации личности и к губительным общественным процессам.
Каждое произведение Достоевского так или иначе рассказывает об этом. Верховенский и "его люди" в "Бесах", Ипполит в "Идиоте", попавшие под власть политических идей - которые, впрочем, столь же сводимы к внутренней потерянности, надлому и самообману, как и истории Ставрогина, Шатова, Кириллова или Рогожина. Подпольный человек, пожалуй, во всей полноте являет это ощущение "абсолютной свободы", которая на самом деле замыкает его в совершеннейшем рабстве - рабстве, для которого даже не нужен рабовладелец. Свободой растлителя наслаждается Смешной человек, ощущая себя благодетелем совращённого им мира. Родион Раскольников упорно глушит всё лучшее в себе, пытаясь "освободиться" через следование ницшеанскому идеалу сверхчеловека, не связанного никакими моральными и нравственными обязательствами перед другими людьми и самостоятельно устанавливающего критерии приемлемого и должного. Слава Богу! - ему это так и не удаётся. Ребёнок, живущий в нём во всей обнажённости своей детской души (вспомните сон о лошади!), побеждает идею предоставления полноты свободы собственным похотям и желаниям. А если происходит наоборот, если идея побеждает ребёнка?..
Повесть "Способный ученик" - одно из кинговских произведений, в котором нет ни грана мистики. Но от этого изображаемое в ней не становится менее ужасным.
Мальчик-подросток Тодд, узнав, что старик-сосед - никто иной, как нацистский преступник, принуждает того страхом разоблачения... рассказывать ему, Тодду, о казнях и пытках, газовых камерах и абажурах из человеческой кожи. Паренёк от всех этих пикантных тем "прямо балдеет... В смысле ловит кайф. Получает удовольствие". Пройдёт полгода - и малыш заставит старика, чтобы тот ему на удовольствие маршировал по комнате в фашистском мундире...
И кто же из них большее чудовище: скрывающийся от возмездия нераскаявшийся палач, или этот юный бесчувственный изувер?.. Но ведь во всех прочих отношениях Тодд - обычный ребёнок: воспитанный, любящий свою маму...
Собственно говоря, было бы странно, если бы писатель масштаба Стивена Кинга не написал ничего об этой страшной разрушительности превратно понятой свободы. Для Соединённых Штатов эта проблема сегодня актуальнейшая.
Главная разница между Родей и Тоддом не в возрасте, стране или эпохе (российский студент второй половины XIX века и американский подросток конца ХХ столетия). Раскольников, нырнув в пучину лжесвободы, всё же продолжает стремиться к свободе подлинной. Цель, к которой он стремится - изначально морально окрашена: Родион хочет поступить так, как ПРАВИЛЬНО. Преступление границы запретного для него мучительно; и благодаря этой муке он и оказывается способным на последующее возрождение. То, к чему стремится Тодд, - это сам процесс пре-ступления, выхода за рамки дозволенного. Свобода греха - для него не средство, а самоцель, несущая удовлетворение и наслаждение. И на этом пути (если только не броситься назад, осознав в ужасе, что ты сотворил с собой) - надежды на спасение нет.
Когда через несколько лет старик умирает и вся история с мальчиком становится известной, Тодд (уже юноша) расстреливает из винтовки своего бывшего школьного воспитателя, а потом занимает позицию около шоссе и пять часов (пока его не "снимет" снайпер) ведёт огонь по проезжающим автомобилям. Но это не просто акт отчаяния. Когда Тодд совершил первое убийство, "ему вдруг стало так хорошо, как не было много-много месяцев, а то и лет... его лицо, ещё минуту назад совершенно неживое, озарила какая-то первобытная радость... "Я властелин мира!" - выкрикнул он в высокое прозрачное небо и вскинул над головой винтовку обеими руками".
Так Тодд получил, что хотел, к чему стремился. Страшную свободу повелителя судеб. Собственно говоря, именно это чудовищное представление о свободе и легло в основу Первого Соблазна: "Будете, как боги..." Расплатой же за эту "свободу-беспредел" стала смерть абсолютная - и духовная, и физическая. Тодд испытал это на себе в полной мере.
* * * * *
Благополучный мальчик Тодд страстно искал в своём чистеньком мире немножко дерьма для утончённости удовольствия. Энди Дюфресн, просидевший в тюрьме Шоушенк двадцать семь лет за убийство, которого он не совершал, "прошёл через дерьмо и вышел чистым" (С.Кинг, "Рита Хейуорт и спасение из Шоушенка"). Человека оболгали, осудили, посадили в узилище - а он ощущает себя свободным. И хоть ты что с ним делай!
Побег, к которому готовится Энди, - это для него такое же СЛУЖЕНИЕ, как и многолетняя работа в тюремной библиотеке. Потому что справедливость должна побеждать, и людям в бессрочном заточении очень важно знать это. Им жизненно необходима прививка подлинной свободы. "Я привык к своей несвободе, - признаётся Рэд, собрат Энди по пожизненному заключению, когда тот заводит речь о "мире за стеной". - Там... просто непонятно, с чего начать... у меня нет даже диплома высшей школы". - "Не бумажка создаёт человека, - спокойно отвечает Энди. - И не тюрьма его уничтожает". Впрочем, это - слова. Дюфресн не ограничивается словами, он действует. Энди знает, что не совершал преступления, за которое был осуждён судом человеческим - и этого ему достаточно, чтобы реализовать собственную свободу. Десятилетиями (!) он долбит стенку камеры и в конце концов проходит через неё. Не чтобы мстить кому-то. А чтобы реализовать своё моральное право невиновного человека быть свободным.
Кинг гениально почувствовал это, хотя сам никогда не попадал в тюрьму. Для Достоевского опыт свободы в кандалах явился частью его собственной жизни. Не совершивший, как и персонаж повести СК, никакого преступления, он пережил восьмимесячное заключение в Петропавловской крепости, ужас стояния на эшафоте и выслушивания смертного приговора, четыре года каторги и пятилетний срок ссылки (рядовым в одном из сибирских батальонов). Находясь в Сибири, в одном из своих писем (датированном 1857 годом), Фёдор Михайлович упомянул, что считает года на каторге "за время, в которое был похоронен живой и закрыт в гробу". Тем не менее, мы знаем, с какой твёрдостью вынес писатель это страшное испытание. Он дал себе слово оставить каторгу не калекой (во всех смыслах), а здоровым человеком - и сделал всё, чтобы предохранить себя от физической и нравственной гибели в невыносимой атмосфере каторжной жизни, в которой человек подвергается ежеминутной возможности быть оскорблённым, избитым, опозоренным [9].
"Записки из Мёртвого дома" - это даже не рассказ не очевидца о каторге, а фиксация процесса переформирования личности автора в условиях заключения, причём - несправедливого. Сопоставление "Мёртвого дома" с кинговским "Шоушенком" ошеломляет. Если немного отвлечься от конкретных реалий, возникает ощущение, что читаешь про одно и то же, но изображенное с разных сторон: тот, кто в повести Кинга выбран объектом изображения - в книге Достоевского является субъектом повествования.
Через пять лет после возвращения в столицу Фёдор Достоевский создаёт роман "Преступление и наказание". Раскольников, как мы знаем, осуждён на каторгу не безвинно, а за совершённое им убийство. Но и для него каторга становится местом нравственного переворота и возрождения: тот самый внутренний стержень, про который мы уже вели речь, помогает ему в бесчеловечных обстоятельствах не потерять себя, но напротив - найти собственную систему ценностей и смыслов, состояться как человеку. Этот же путь проделали и реальный автор Родиона, и его литературный собрат Энди Дюфресн.
* * * * *
Проблема формирования или краха человеческой личности в её взаимоотношении с миром - неразрывно связана с экзистенциальной проблематикой. Пожалуй, нет никакой необходимости рассуждать здесь о экзистенциальном характере книг Достоевского; об этом написано и сказано столько, что незачем и напоминать. Поэтому пробежимся глазами по текстам, принадлежащим перу СК.
Экзистенциализм во взглядах Кинга не является абсолютной доминантой, но составляет неотделимую часть его мировидения. Причём эти его взгляды сродни в большей степени именно убеждениям Достоевского, а не Камю, Сартра или Хайдеггера.
Барьер между "мной" и "другим", который замыкает нас в тюрьму нашей собственной личности, возник в момент Грехопадения наших прародителей. И любые попытки прорваться через этот барьер - иллюзорны. В основе многих кризисных явлений лежит именно это непреодолимое одиночество в стенах собственной личности. Ибо оно порождает чудовищ.
Может быть, наиболее ярко из всего творчества Стивена Кинга это раскрывается в кульминационной сцене романа "Куджо". Бешеная собака лежит рядом с отказавшимся заводиться автомобилем, в котором заперты погибающие от жары и жажды женщина и ребёнок. Донна Трентон сквозь лобовое стекло видит перед собой ужасного монстра, который гипнотизирует её, в глазах которого она читает хладнокровный и бесстрастный приговор себе и своему сыну. Чудовище не уйдёт, пока не добьётся своего. В отчаянии и маленький Тэд. "Я его ненавижу, - говорит он. - Хочу, чтобы он сдох". А Куджо наблюдает за ними через лобовое стекло, и Донне кажется, что она отчётливо слышит его мысли: "Я до вас доберусь, крошки мои..."
Но вот писатель делает то, что в его власти - помогает нам увидеть мир глазами пса. И в этом взгляде - мучение и боль: "...болезнь разрушала его нервную систему, как степной пожар, и уничтожала его привычные мысли и ощущения...". В бреду Куджо кажется, что он нашёл виновника всего случившегося с ним зла. Эта Женщина за стеклом автомобиля смотрит на него и словно говорит: ""Да, да. Это я заставила тебя заболеть. Я сделала тебе больно. Я загнала тебе боль в голову, и в лапы, и в мышцы". О, убить её, убить!.."
Две пары глаз смотрят друг на друга, и видят каждый - чудовищного Врага. И что поделать с этим?.. [10]
В экзистенциальном одиночестве природы человека - источник его одиночества и трагедий. Но в ней же (а в чём же ещё, если за пределами собственного существования человека попросту нет?..) заключена великая потенция. Каким бы ни был вызов, бросаемый жизнью, самим процессом бытия и фактом существования - человек способен достичь цельности, состояться в своём предстоянии мирозданию и Богу. [11]
Роман "Зелёная Миля" - это возвращение Кинга к тюремной теме. Более того - вхождение в блок смертников и в ту крохотную комнатку-кладовку, где приговорённые покидают сей мир верхом на "Старой Замыкалке" - электрическом стуле. Повествование ведётся от лица одного из охранников по имени Пол Эджкум. Согласно должностных функций, на охранников блока "Г" было возложено и приведение приговоров в исполнение. Сам СК в предисловии к роману говорит, что с самого момента возникновения замысла его интересовали, помимо прочих, вопросы: "Как себя... чувствует тот, кто привязывает осуждённого или включает рубильник? Что такая работа отнимает у человека? И ещё ужаснее, что она может добавить?"
Казалось бы, благодатнее сюжета для романа ужасов, чем жизнь и смерть блока осуждённых "к высшей мере", и представить трудно. Тем неожиданнее оказывается результат: "Зелёная миля" ни по каким параметрам не является произведением-"ужастиком". Более того, эта книга умудрилась стать одним из самых светлых произведений Кинга!
Пожалуй, одно из самых потрясающих открытий, которое делает читатель "Мили", таково: даже исполнение обязанностей палача не накладывает однозначного отпечатка на судьбу человека. И в этой ситуации он имеет возможность нравственных выборов.
Все смена Пола (разумеется, кроме Перси Уэтмора) - это люди, назвать которых "палачами" не поворачивается язык. Они не говорят громких слов - но каждый из них воспринимает как часть своей должности СЛУЖЕНИЕ тем, кто совершили чудовищные преступления, уже приговорены к справедливой каре, но в свои последние дни также нуждаются в человеческом к себе отношении. Фактически, они, сами не до конца отдавая себе в том отчёт, ежедневно проникают через стену экзистенциального одиночества к людям, для которых близость смерти сделала их существование вдвойне непроницаемым. И это удаётся им - Полу, Дину, Бруту, Харри... Удаётся, поскольку в каждом из них живо сострадание и готовность принять человека в его полноте, каков он есть. Даже преступника. Даже убийцу, осуждённого на смерть. Именно в силу этого они сами являются натурами удивительно цельными. А это, в свою очередь, помогает им сохранять себя в крайне суровых ситуациях. Сначала - ужасная казнь Делакруа, фактически сгоревшего заживо по вине Перси. Затем - казнь невиновного человека; причём человека, которого Пол называет Даром Божьим...
Совершенно потрясающим является само участие охранников в казни Джона Коффи. Они знают о его невиновности; однако добиться пересмотра дела не удалось. Более того - Джон сам высказал желание умереть: "Я так устал..." Казалось бы, самым правильным и естественным было бы под любым предлогом отказаться от участия в исполнении приговора. Но - тогда Коффи в последние минуты жизни останется совершенно один, в руках чужих и равнодушных исполнителей... "Ты не говори, что болен, когда наступит та ночь, - требует от Пола его жена. - Никто из вас не должен. Вы не можете". - И Эджкум соглашается: "Да, не можем. Если мы будем там, то по крайней мере сделаем всё быстрее. Хоть это в нашей власти. Чтобы не получилось, как с Делакруа..." Вся смена принимает на себя эту тяжесть - поддержать Джона Коффи в его последних шагах по Зелёной Миле. Впрочем, Джону самому пришлось во многом поддерживать их в этот день...
Нет, Пол - не некий "идеальный человек". Постоянное столкновение с миром не может не оставлять сильных шрамов на человеческой личности; боль столь сильного и трагичного сопереживания уходящим по Зелёной Миле людям остаётся с человеком навсегда. Но это не приводит к личностной деградации, к нравственному краху - если человек хочет оставаться собой, хранить верность избранным моральным принципам, даже когда обстоятельства, казалось бы, не оставляют никаких возможностей для реализации этих принципов.
Этим Пол Эджкум, персонаж романа Стивена Кинга "Зелёная Миля" очень близок и Соне Мармеладовой, и Алёше Карамазову - героям романов другого автора.
...Впрочем, идеальный человек в "Зелёной Миле" тоже присутствует.
* * * * *
Существует шутка, что Достоевский по праву может считаться автором первого фантастического романа о пришельце. Правда, это не НАУЧНАЯ фантастика, потому что пришелец этот является не с другой планеты и даже не из параллельного пространства. Он ненадолго выныривает в наш мир из болезни, из хаоса безумия, из глубин, где не существовал доселе, как личность. Князь Лев Мышкин - ребёнок, неожиданно осознавший себя посреди человечества; человек, неожиданно пришедший в мир уже взрослой, сформированной личностью. Пришедший, будучи изначально обречённым; пришедший, чтобы стать Божьим Даром и нравственным мерилом для тех людей, с которыми он недолгий срок был рядом.
Фёдор Достоевский назвал свой роман об идеальном человеке словом, обозначающим неизбежный трагический исход князя: "Идиот". Ему - пожалуй, впервые в литературе, - удалось изобразить полностью положительного персонажа так, что образ получился не резонёрским и не слащавым, а ЖИВЫМ. Причина этому - именно в ИНАКОВОСТИ Мышкина, в его неотмирности по самой природе своей. В силу этой же неотмирности - и неизбежность, обречённость быть вновь исторгнутым из мира и из жизни.
Роман о Джоне Коффи Стивен Кинг озаглавил в соответствии с той же логикой: "Зелёная Миля" - отрезок тюремного коридора, ведущий к электрическому стулу; последний путь смертника. Всё сказанное в предыдущем абзаце о князе Мышкине, относится к Коффи в полной мере. Как он возник в нашей реальности - мы не знаем, но что он НЕЗДЕШНИЙ - очевидно. Немыслимого роста гигант, совершеннейший ребёнок (впрочем, Перси трактует его наивность как состояние идиота), обладающий уникальными способностями. Благодаря этим способностям Коффи, подобно своему тёзке Джону Смиту из "Мёртвой зоны", несёт на себе всю боль, ненависть, страдания мира, в который он ввергнут. Детское восприятие и огромная духовная сила позволяют ему, очевидно, продержаться дольше, чем удалось Смиту. Но падший мир неизбежно отторгает Праведника. Как мы уже упоминали, дело не только в том, что Коффи приговорён к смерти за преступление, которого он не совершал. У него самого уже нет сил жить:
"Я так устал от боли, которую слышу и чувствую... Я устал от дорог, устал быть один, как дрозд под дождём... Я устал от ненависти людей друг к другу. Она похожа на осколки стекла в мозгу. Я устал от того, что столько раз хотел помочь и не мог. Я устал от темноты. Но больше всего от боли. Её слишком много ... И вот так каждый день... по всему миру..".
Но между Коффи и Смитом есть очень серьёзная разница. Способности героя "Мёртвой зоны" - это неожиданно вручённый ему свыше дар. Дар мучительный, страшный - и святой. Будучи обычным человеком, Джон Смит сгорает под этой непосильной ношей, но за то время, пока он нёс её, он успел сделать многое.
Коффи - не обладатель некоего дара, он сам - Дар Божий, вручённый этому миру. На его месте невозможно представить кого-то другого; он - нездешний, второго такого быть не может. Но тяжесть, которую он несёт на себе, от того ничуть не легче.
И когда люди, подобные Мышкину и Коффи, уходят, лучшие из тех, кто были рядом с ними, понимают: хуже стало не им, покинувшим нас навсегда. Это НАМ стало хуже...
Но даже краткое пребывание этих людей в мире является победой - их и Господа Бога. Потому что мир вновь и вновь терпит поражение от добровольно приносящих себя в жертву за своих ближних... От тех, чья невероятная, немыслимая сила - в их детской незащищённости и слабости.
* * * * *
В "Дневнике писателя" за 1876 год Достоевский пишет:
"В конце концов, торжествуют не миллионы людей, не материальные силы..., не деньги, не меч, не могущество, а незаметная вначале мысль и часть какого-нибудь по-видимому ничтожнейшего из людей".
Роман "Регуляторы" - не самый известный русскоязычным читателям Кинга. Тем не менее, книга эта весьма примечательна - по целому ряду обстоятельств. Нам сейчас она интересна тем, что повествует о победе малейшего и "ничтожнейшего" из людей как над абсолютным злом, так и над злом, живущем в нём самом.
Главный персонаж романа - Сет Гейрин. Восьмилетний мальчик, страдающий тяжёлой формой аутизма. Именно в него, по воле случая и автора текста, вселяется Тэк - ментальный паразит, мыслящая сущность, обожающая жестокость и насилие. Тэк полностью овладевает телом малыша, чья собственная личность лежит в руинах. А затем, освоившись, начинает заполнять улицы города, в котором происходит действие, смертоносными фантомами и убивать, убивать... И разве можно догадаться обезумевшим людям, спасающим свои жизни из-под огня материализовавшихся персонажей вестернов и мультфильмов, что причина наступившего бедствия - в голове у психически больного ребёнка?
Паразит во всей полноте использует специфику аутизма: изолированность человека от других, склонность к агрессивности... Тэк уверен, что благодаря Сету победить его уже просто невозможно. По сути, он прав. Единственный, кто был бы в силах это совершить - лишь сам Сет. Но что он сможет сделать, безвольная жертва болезни, ставший вдобавок вдвойне безвольной игрушкой в лапах Зла?
Сет - смог. Он обнаруживает Тэка, осознаёт свою отличность от него, выносит моральное суждение и начинает действовать. И восьмилетний малыш одерживает победу, принеся в жертву собственную жизнь - и жизнь самого близкого ему человека, тёти Одри...
Так тема детского страдания получает у Кинга, как и у Достоевского, еще одно звучание. Да, единая слеза одного из малых сих - суд и приговор этому миру. Но в тех, кто по-детски шагает вперёд, принимая на себя нескончаемые, невыносимые потоки зла и беды, - надежда мира и его спасение.
* * * * *
Как мы и предупреждали вначале, разговор о творчестве двух великих писателей из двух великих стран в данной статье только начат. Но хочется надеяться, что этот беглый обзор все же в состоянии передать те мотивы и темы, которые и Фёдор Достоевский, и Стивен Кинг полагают важнейшими, вокруг которых выстроено всё их творчество. И если попытаться сделать невозможное - выразить самую суть этого творчества в короткой фразе, - то получится что-то вроде этой:
"Человек, стремящийся навстречу Богу, неизбежно следует путём испытаний и страданий, в одиночестве, но он всегда имеет возможность выстоять и победить; главное, что нужно для этого - стать ребёнком и обрести ту слабость, которая в конечном итоге окажется сильнее всех сил мироздания".
На этом - закончим, потому что добавить к этому, собственно, нечего.
[1] В частности, в и без того объёмный текст статьи не вошло сопоставление романов Достоевского "Бесы" и Кинга "Буря столетия". Даже краткому, пунктирному изложению этого вопроса необходимо посвятить отдельную работу.
[2] "Действие развивается у Д. чрезвычайно быстро; события нагромождаются массами в самые незначительные промежутки времени, они неудержимо рвутся вперёд, не давая читателю опомниться, остановиться на внешних, бытовых особенностях, характеризующих обыденные настроения людей известного круга в известную эпоху". (Большая Энциклопедия. Под ред. С.Н.Южакова. - Спб, Типография Т-ва "Просвещение", 1092. - Т.8. - Стр.684, прав.ст.)
[3] Впрочем, творчество Достоевского также насквозь мистично. Говоря словами той же статьи из Энциклопедии Южакова, "реальное и мистическое постоянно сопоставляются в романах Д., иногда до того, что исчезает граница между рассказом автора и галлюцинирующей особенностью изображаемого героя" (Там же) Примеров тому - масса: приход чёрта к Карамазову, цепочка снов Свидригайлова в ночь перед самоубийством, всё целиком содержание "Белых ночей"...
[4] Эту мысль Достоевский высказывает во многих своих произведениях, устами совершенно несхожих друг с другом персонажей. Так, Подпольный человек утверждает: "Человек до страсти любит страдание" (Ф.Достоевский, "Записки из подполья").
[5] Кстати сказать, и само мистическое, внешнее зло в лучших произведениях Кинга оказывается неспособным повредить человеку, пока он сам не позволит злу проникнуть внутрь его души, стать составной частью его личности. Одна из лучших книг СК на эту тему - "Кладбище домашних животных", или, в более точном переводе, "Кладбище домашних любимцев" (довольно известный фильм, снятый по этой повести, крайне слаб, в отличие от самой книги).
[6] "Но все произошло именно так, как я это запомнил, я был в этом уверен. Джордж Стауб остановил мне свой Мустанг, и этот безголовый ублюдок потребовал, чтобы я сделал выбор. И я сделал свой выбор - ... продав жизнь своей матери после затянувшейся паузы. Это можно было понять, но от этого бремя моей вины не становилось легче" (С.Кинг, "Верхом на пуле").
[7] Конечно же, помимо многочисленных ассоциаций с творчеством Достоевского, невозможно не вспомнить в связи с этой повестью и последний фильм Андрея Тарковского - "Жертвоприношение", в котором, по сути, ставится та же проблема: зависит ли ответственность человека за принятое им решение или данное обещание от того, произошло это наяву, или в ирреальности сна, видения, галлюцинации?
[8] С. Кинг, "Верхом на пуле".
[9] См.: Большая Энциклопедия.... - Т.8. - Стр.683, лев.ст.
[10] То, что в этой паре одно из существ - собака, особого значения не имеет; это, по сути, символическое изображение совершенно человеческих проблем. Всякий раз, перечитывая "Куджо", я не могу отделаться от ощущения, что на месте пса в книге могла бы быть... Кэрри Уайт.
[11] Здесь, по-хорошему, нужно было бы подробно остановиться ещё на одной книге Стивена Кинга - на, может быть, самой "экзистенциалистской" из всего, что им написано. Я имею в виду роман "Долорес Клейборн". Но увы! - объём статьи опять не позволяет это сделать...