Тотальгия
Лукавит снова фейс поэта, как беспробудный ореол в стакан полуденного света он естествами погружен. Блестит на дне бухое рыло, зовя на радужный пирок и мыслей звонкая секира оттачивает диалог.
Бог в помощь вам, мои глаголы, до слуха четкого, до дна вы отвратительны и голы, и нет вам, приторным, стыда. Храпит святая сверхдержава, тоска гнетет по существу, Европа лишь, как злая жаба, все квачет, падла, в пустоту. И ностальгии бы случиться под образами бытия, но всё пустяшно, и не спится, как не крути стаканом, бля. Отсюда и народ гнусавый сопит под взоры сытых рож. Тотальна жизнь и, Боже правый, никто в неё пока не вхож. Страданье, боль превозмогая, тоску бесцелостно гнетя, в стаканы зрит Россия злая, как неумытое дитя. Когда под старые обои влезаешь трепетной рукой, глядят забытые изгои с газет страны беспечной той. В них вечный зов, там смех и слёзы, А. Блок, и ранний Пастернак, там к Мандельштаму скромно розы кладет с Инессою Маршак. Там Быков маленький, кудлатый, орет в ветрам наперевес, глаголят там советским матом, возводят БАМ, и Днепрогэс. Там Хакамада громко плачет и Березовский сладко спит, там девки пьяные на даче распространяют гепатит. Забылись брежневские шутки, последний родины трамвай свалил в депо и уже сутки встречает он застойный рай. И серой утренней прохладой над вездесущием зари свербит отрадной серенадой под вечным пламенем любви.
Представь себе судьбу иную, держава, винтик колеса, одолевая ось земную, как верный друг на полчаса.
МН
Бог в помощь вам, мои глаголы, до слуха четкого, до дна вы отвратительны и голы, и нет вам, приторным, стыда. Храпит святая сверхдержава, тоска гнетет по существу, Европа лишь, как злая жаба, все квачет, падла, в пустоту. И ностальгии бы случиться под образами бытия, но всё пустяшно, и не спится, как не крути стаканом, бля. Отсюда и народ гнусавый сопит под взоры сытых рож. Тотальна жизнь и, Боже правый, никто в неё пока не вхож. Страданье, боль превозмогая, тоску бесцелостно гнетя, в стаканы зрит Россия злая, как неумытое дитя. Когда под старые обои влезаешь трепетной рукой, глядят забытые изгои с газет страны беспечной той. В них вечный зов, там смех и слёзы, А. Блок, и ранний Пастернак, там к Мандельштаму скромно розы кладет с Инессою Маршак. Там Быков маленький, кудлатый, орет в ветрам наперевес, глаголят там советским матом, возводят БАМ, и Днепрогэс. Там Хакамада громко плачет и Березовский сладко спит, там девки пьяные на даче распространяют гепатит. Забылись брежневские шутки, последний родины трамвай свалил в депо и уже сутки встречает он застойный рай. И серой утренней прохладой над вездесущием зари свербит отрадной серенадой под вечным пламенем любви.
Представь себе судьбу иную, держава, винтик колеса, одолевая ось земную, как верный друг на полчаса.
МН