Метафизика марксизма
Существуют всего лишь два вида историй.
Просто истории. И истории духа.
- Карлос Кастанеда
Точка отсчета
Сегодня мы продолжаем разговор об идейных течениях Модерна, не вписывающихся в гегелевскую матрицу Бесконечное//Конечное, Разум//Чувства, внутри которой сосуществуют как виды знания философия, наука, религия и искусство. Но Модерн начался с изобретения пятого колеса в телеге, которое французский философ, экономист и политик Антуан Дестют де Трасси назвал «идеологией».
Идеология стоит вне логики, и не может быть признана философией или наукой, идеология отвергает духовный мир, и потому ей не место среди религий или в искусстве.
Это история, но просто история о том, что началом мира является атомарный индивид. Индивид может быть инстинктивно злым, как у изобретателя идеологии вообще Гоббса, либо инстинктивно нейтральным существом tabula rasa, как у отца либерализма Локка, но этот атом представляет собой чистую живую безмысленную сингулярность, а мир представляется идеологам последовательностью механических столкновений этих атомов, движущихся в пустоте, самодостаточных.
Когда спрашивают, как случайные события могли привести к появлению живого из неживого, а затем к появлению сознания, представляющего собой следующий значительный качественный скачок по отношению к живому, или когда спрашивают, как неразумные индивиды смогли составить общественный договор и дойти до сложно организованных интеллектуальных структур, по крайней мере, тех, что были уже известны Гоббсу и Локку в качестве «государства», «бухгалтерского учета», «международной торговли», церковной или цеховой организации, клубов или военных иерархий, как и почему эти индивиды могли изобрести геометрию (математики еще не было, и даже Декарт еще говорил о геометрии), или те же религии, или прекрасные искусства, - на все эти вопросы идеологи отвечают в идеологическом ключе.
Это, - говорят они, - результат естественного отбора. Это итог миллионов лет эволюции. Это результат человеческой практики. Практика, усложняясь, становится все более похожей на сознательную деятельность. Методом проб и ошибок было установлено, что воевать плохо, а торговать хорошо.
Почему тогда высшие приматы, сосуществующие с нами уже миллионы лет, такие же безмысленные атомы в начале эволюции, до сих пор не принимают участия в международной торговле и не выступают с идеологическими проектами?
Это потому, что у них был меньше мозг. То есть, большее количество неразумности в начале эволюции породило у человека разум, а с обезьянами что-то пошло не так. Или у них не было практики? Не было труда? Но почему труд возник у человека? У будущего человека? Наконец, что такое труд? Чем практика отличается от труда? Муравьи трудятся или нет?
Ясно, что идеологический дискурс помещает нас в такие области, где ничто не может быть проверено эмпирически, и где отсутствует логика. Где понятия не эксплицированы, ведь без логики это и невозможно. Заметив это, Дестют де Трасси отделил первую известную ему либеральную идеологию от всех прочих феноменов мысли и придумал ей особое название. Да, это идеи, но… какие-то новые.
Выйти за пределы идеологической матрицы Гоббса - Локка идеология не может, поскольку в этом случае потребуется предъявить либо эмпирику, либо логику. Эмпирика - будьте любезны, покажите воспитанную в духе либеральных идей говорящую обезьяну. Заметим, не просто говорящую, а говорящую осмысленно.
С другой стороны, встроить в либеральные идеи логику означало бы вернуть идеологический дискурс в русло философии и религии, утверждающих развитие сверху вниз, от импульсов божественного сознания, которые, остывая и рассеиваясь, материализуются - но никогда не становятся тем, что видели в XVII - XVIII вв. одни только либералы, «материей самой по себе», атомами.
А это уже не просто история, а история Духа.
Здесь, правда, есть логика, но выбор возможен лишь между философией Отца либо Сына, но обе они утверждают торговца как низменное третье сословие, как чрево, до которого не достигает божественный свет, и потому такому желудку нельзя доверить ни общественный договор, ни постижение Бога или наук (тут голова нужна!), ни даже защиту общества, состоящего из подобных желудков, от внешнего врага, поскольку в последнем случае требуется воля.
Но, смотрите, как все началось!
У меня не было денег. Я взял ссуду в банке.
Мне повезло - случайное столкновение атомов. Купил дешево, продал дорого.
Теперь у меня свой банк и пять депутатов в парламенте.
Вот, эволюция!
- В каких условиях состоялась эта «эволюция»? Откуда взялись идеи денег, банка, ссуды, торгового обмена, парламента?
- Да нет же, все это не важно. Начало было такое: я взял ссуду в банке…
Такова либеральная «логика». Она выглядит как логика, если только ее отсчитывать от уникального удачного стечения обстоятельств, и не учитывать тех общих условий, которые кто-то (но не сам либерал) обязан продумать и наладить в обществе в форме, прежде, философских идей, затем - политических, и наконец, экономических - и для того только, чтобы дойти до практики!
Эти кто-то суть Платон, Аристотель, Августин Блаженный, Фома Аквинский и их ученики - идеалистическая философия, политическая власть аристократии, церковь, искусство, ответственные, помимо прочего, за создание некой культуры, в которой возникает спрос на некие материальные вещи, включая деньги, существующие не kath auto, не сами по себе, а как манифест идей, и только потом возникает возможность торгового обмена и обогащения атомарного желудка.
Но либеральный желудок «начала времен» из опасения вернуть господство аристократии и религии повторял как мантру: я - Земля, я - Земля!
Я - точка отсчета.
В середине XIX века происходит взрыв сингулярности и точек отсчета в Модерне становится две.
Манифест коммунистической партии
Дестют де Трасси не дожил трех лет до появления первой работы Карла Маркса. Впрочем, эта юношеская философская работа его не заинтересовала бы: она называлась «Тетради по истории эпикурейской, стоической и скептической философии» (1839). Таких работ писалось и все еще пишется много, ничего революционного в изучении мыслей прошлого нет, хотя, вместе с докторской диссертацией Маркса, посвященной Демокриту и Эпикуру, его «тетради» демонстрируют философские симпатии молодого мыслителя, адресованные цинизму. О цинической философии см. наше «Краткое введение в историю цинизма».
http://civil-disput.livejournal.com/601279.html
Быть циником в античности означало сомнение в достоверности всего, что выходит за пределы собственного «Я» мыслителя. Да и в наше время цинизм, пожалуй, в первую очередь означает предельную концентрацию мысли на собственной индивидуальности. Эта позиция имеет, конечно, множество градаций: от тщеславия неумного человека, которому просто улыбнулась удача, до того, что называется «уходом от мира», и что приписывают истинным философам.
Мне никогда не приходило в голову заняться тщательным изучением личности Маркса. Но направление его мысли, на мой взгляд, выдает в нем как истинного философа, так и истинного циника, фигуру вполне античную. Такой философ легко схватывает суть любого философского сочинения, но лишь для того, чтобы высмеять его или высказаться о нем с презрением.
Такой философ, хотя и имеет в голове настоящие и глубокие философские мысли, даже свои собственные, не делает их своим страданием, не делает себя философией, для него философия лишь приятная игра ума. Она прекращается там, где начинается страдание, и там же прекращается и саморазвитие философа как философа. Он не делает себя иным через аристотелевское страдание, он предпочел бы веселить или заставлять страдать других. Это философ-игрок, философ-актер.
Если в поле созерцания такого философа попадает игра чужого ума, тогда, скорее всего, она удостоится какого-то циничного замечания.
А если это игра своего ума, то очень часто это великолепная, филигранная, безукоризненная игра выдающегося ума. Таким умом обладал Карл Маркс, но он продемонстрировал и выдающуюся степень цинизма в одном своем высказывании, которое я хочу здесь привести.
40-летний Маркс писал Энгельсу: «По части метода обработки материала большую услугу оказало мне то, что я по чистой случайности перелистал «Логику» Гегеля, - Фрейлиграт нашёл несколько томов Гегеля, принадлежавших прежде Бакунину, и прислал мне их в подарок. Если когда-нибудь снова наступит время для подобных работ, я охотно изложу на двух - трёх печатных листах в доступной обыкновенному человеческому рассудку форме то рациональное, что есть в методе, который Гегель открыл, но в то же время и мистифицировал», - Маркс К., Энгельс Ф. Письма о «Капитале». - М.: Политиздат, 1978.
Не зная этого наверняка, я вполне способен допустить, что Маркс действительно, играючи и между делом, «пролистал» книгу Гегеля и понял в ней больше, чем те многие и многие студенты философии, которые с великим трудом домучивают ее до какого-то зачета или экзамена. Если верить некоторым комментаторам, Маркс прочитал не только «Науку логики», но и всего Гегеля. Он совершенно точно многое из Гегеля усвоил.
Но… тут цинизм циника оборачивается против него - усвоил, не приложив стараний и страданий, не сделав чужую мысль полностью своей, или, как мог сказать бы Аристотель, не сделав себя этой мыслью.
А Гегель, потративший жизнь на то, чтобы прочитать других философов, сделал себя ими, стал в итоге тем Гегелем, которого мы любим, но не понимаем до конца - философом Конца Философии, Последним Философом, вобравшим ее всю в себя, - это не моя мысль, а Хайдеггера, тоже, между прочим, интересного мыслителя, но не циника.
И Гегель - очень непростой писатель, даже для гения Маркса.
Как мы постараемся показать далее, поверхностность Маркса в «пролистывании» Гегеля не позволила ему сделать открытие, лежащее на поверхности, и не позволило марксизму стать философией. Наверняка, не только это одно открытие! Я все же не Маркс, бог знает, что еще пришло бы в его гениальный ум, если бы Маркс сделал себя Гегелем.
Хотя все прочие интеллектуальные предпосылки к этому у Маркса были, он выше Гегеля не прыгнул. На Гегеле все и закончилось. Хайдеггер мог, в частности, иметь в виду и несостоятельность марксизма как философии.
Маркс, перефразируя его самого, изменил мир, … так и не объяснив его.
Первым шагом к переворачиванию, переизобретению мира Модерна стал не «Левиафан» Гоббса, а сочинение Карла Маркса «Манифест коммунистической партии», написанное, как всегда на том настаивал его автор, в соавторстве с Фридрихом Энгельсом. Это на самом деле не так, но Энгельс предложил название произведения.
Манифест был опубликован в Лондоне в 1848 г. Почти 25 лет текст работы оставался неизвестным за пределами марксистских кружков, пока в 1872 г. на процессе против социал-демократов Вильгельма Либкнехта, Августа Бебеля и Адольфа Хепнера в марте 1872 года обвинение не зачитало текст манифе¬ста в зале суда, что дало социал-демократам возможность опубликовать его легально, большим тиражом - как часть судопроизводства. Именно издание 1872 года стало основой для всех последующих версий манифеста.
Забавный факт состоит в том, что британское издательство Penguin в 2012 г. намеревалось выпустить юбилейное издание «Манифеста» тиражом всего 1700 экземпляров - стандартный тираж серии из 80 изданий, в которую вошли классические произведения эпохи Модерна. Но затем было выпущено еще 80 тыс. экземпляров, а через неделю, когда и их смели с прилавков, еще 100 тысяч. Подобный читательский интерес к другим предложениям в этой серии отмечен не был.
«Манифест коммунистической партии» остается самым влиятельным интеллектуальным достижением идеологии Модерна.
Да, именно идеологии, которую Маркс рассматривал как представление класса о самом себе.
В некоторых аспектах представление коммунистов о себе совпадет с представлениями либералов. В других аспектах коммунизм и либерализм различаются.
Скажем сначала о сходстве, а затем поговорим о различиях.
Общее в коммунизме и либерализме
Оба течения мысли являются идеологиями. Как и либерализм, коммунизм считает, что материю существует сама по себе. Не вещь, а именно материя.
Доказать это эмпирически или логически пока никому не удалось. Нет и, вероятно, не будет таких доказательств. Раз в отправной точке нет логики, именно идеология. И, как мы увидим далее, Маркс и марксисты с этим полностью согласны.
Оба течения мысли утверждают о материи, что она обладает качеством саморазвития от живого к неживому, от неразумного к неразумному.
И оба течения мысли не допускают возврата к конструируемой от духа, сознания, мысли картины мира, предлагаемой философией или религиями.
Логики нет, эмпирических научных доказательств нет, духовности нет - следовательно, это пятое колесо.
Но, что такое это пятое колесо, смог объяснить только Маркс. И он сделал это с предельной откровенностью.
Если либералы претендовали и претендуют на всеобщность своей картины мира, то Маркс утверждает: «нет».
Ни коммунисты, ни либералы не могут претендовать на всеобщность своих идеологических отправных точек. Это классовые точки зрения.
То есть, то, что для Локка было бессознательным выражением желательной с точки зрения буржуазии картины мира, Маркс переводит в формат сознательной деятельности. Он осознает себя в «Манифесте» не как философа или ученого (Локку, чего доброго, и такое могло прийти в голову!) а именно как идеолога.
Как пишет Маркс в «Манифесте», у коммунистов нет интересов, отдельных от интересов класса рабочих. Но идеология коммунистов предполагает организацию или воспитание рабочих как класса.
«Ближайшая цель коммунистов та же, что и всех остальных пролетарских партий: формирование пролетариата в класс, ниспровержение господства буржуазии, завоевание пролетариатом политической власти. Теоретические положения коммунистов ни в какой мере не основываются на идеях, принципах, выдуманных или открытых тем или другим обновителем мира. Они являются лишь общим выражением действительных отношений происходящей классовой борьбы, выражением совершающегося на наших глазах исторического движения».
То есть, коммунизм понимается Марксом не как какая-то «профессорская наука», а как сугубо утилитарная проповедь, необходимая для завоевания коммунистами политической власти.
И ни для чего более!
Нигде, насколько мне известно, Маркс не ставит вопрос о том, что коммунизм в какой-то форме потребуется рабочему классу уже после завоевания власти как теория управления.
Другое дело, что другие марксисты пытались развить «теорию» в этом направлении, но… не развили, и, оказывается, не для того она предназначена!
В другом случае, еще более откровенно, коммунист и друг Маркса Энгельс говорит об идеологии как о «ложном сознании». Это настолько великолепная философская мысль (и циничная), что она даже кажется бессмысленной. Почему же класс лжет себе? Или это коммунисты ему лгут?
А потому ложное, что это мысль класса о себе. Не о социальном мире, социум состоит из двух антагонистических классов - по Марксу, и тогда каждая классовая мысль становится неизбежно односторонней, неистинной, она о своем интересе, она обязательно враждебна антагонисту - будь то природа или другой класс.
«Идеология - это процесс, который совершает так называемый мыслитель, хотя и с сознанием, но с сознанием ложным. Истинные побудительные силы, которые приводят его в движение, остаются ему неизвестными, в противном случае это не было бы идеологическим процессом. Он создаёт себе, следовательно, представления о ложных или кажущихся побудительных силах». - Ф. Энгельс в письме Францу Мерингу.
Эта мысль отсылает к написанной Энгельсом совместно с Марксом большой работе «Немецкая идеология», где вся наличествующая в обществе совокупность социального знания понимается как выражение интересов эксплуататорского, либо эксплуатируемого классов. Или - или.
Получается, что право, религии, философии лишены объективного содержания.
Таким содержанием обладает только конкретный опыт. Съел курицу - это истина. Факт. Но неужели курица, которую вы едите каждый день должна думать, что ваша потребность ее сожрать есть нечто истинное? Нет, эта потребность продиктована вашим антагонизмом по отношению к курице, и курица так и скажет: сволочь вы, эксплуататор.
А как быть с социологией, психологией, экономикой, то есть науками о мыслях людей? Если все мысли - так это вытекает из «Немецкой идеологии»
и даже утверждается там прямо - продиктованы бытием (знаменитое «бытие определяет сознание»), тогда социальные науки, включая и науки о мышлении, изучать должны только материальные факты бытия, но, ни в коем случае, не мышление. Если все идеология, и все содержание идеологии ложное и одностороннее, тогда мир ментальной человеческой деятельности непознаваем.
А раз так, не может быть и наук об обществе. Чем же тогда занимаются Энгельс и Маркс?
А они так и говорят о себе: мы не ученые, мы практики. Мы хотим захватить власть в интересах такого-то класса. Вы ведь знаете, что хотите питаться, размножаться? Вот и мы знаем, чего хотим.
Мы эгоисты? Да, безусловно!
Мы культивируем ложное сознание? Именно так!
Но, позвольте, господа буржуи, мы так поступаем именно потому, что ничто иное невозможно по определению. Бытие, материальный интерес определяет сознание. А все материальные интересы односторонни, эгоистичны, ложны каждый по отношению к каждому. Неантагонистического, неидеологического, объективного, истинного социального знания коммунизм не предполагает.
Как мы помним из прежней лекции, истинное, доказуемое, подтвержденное опытом социальное знание не предложили и либералы. Но те по наивности этого не понимают. А вот коммунисты понимают.
Коммунисты или, точнее, не все коммунисты (большинство их по сей день считает коммунизм наукой), а именно Маркс и Энгельс понимают свое знание как ложное благодаря Гегелю.
И, благодаря Гегелю же, это их нисколько не смущает.
Сейчас я приведу первую часть очень тонкого и глубокого высказывания - именно ту, которую, по мнению философов, прочитал Маркс.
Прочитал и усвоил, сделав метафизикой марксизма.
А вторая, неусвоенная марксизмом часть подождет.
Итак, о противоречии.
«Почка исчезает, когда распускается цветок, и можно было бы сказать, она опровергается цветком; точно так же при появлении плода цветок признается ложным наличным бытием растения, а в качестве его истины вместо цветка выступает плод.
Эти формы не только различаются между собой, но и вытесняют друг друга как несовместимые».
Сказано просто, и так же просто понято Марксом.
Несовместимые формы вытесняют друг друга.
Вот как эта мысль Гегеля развернута Марксом в учение коммунизма об истории.
«Свободный и раб, патриций и плебей, помещик и крепостной, мастер и подмастерье, короче, угнетающий и угнетаемый находились в вечном антагонизме друг к другу, вели непрерывную, то скрытую, то явную борьбу, всегда кончавшуюся революционным переустройством всего общественного здания или общей гибелью борющихся классов.
Вышедшее из недр погибшего феодального общества современное буржуазное общество не уничтожило классовых противоречий. Оно только поставило новые классы, новые условия угнетения и новые формы борьбы на место старых.
Наша эпоха, эпоха буржуазии, отличается, однако, тем, что она упростила классовые противоречия: общество все более и более раскалывается на два больших враждебные лагеря, на два большие, стоящие друг против друга, класса - буржуазию и пролетариат.
…средства производства и обмена, на основе которых сложилась буржуазия, были созданы в феодальном обществе. На известной ступени развития этих средств производства и обмена отношения, в которых происходили производство и обмен феодального общества, феодальная организация земледелия и промышленности, одним словом, феодальные отношения собственности, уже перестали соответствовать развившимся производительным силам. Они тормозили производство, вместо того чтобы его развивать. Они превратились в его оковы. Их необходимо было разбить, и они были разбиты.
Место их заняла свободная конкуренция, с соответствующим ей общественным и политическим строем, с экономическим и политическим господством класса буржуазии.
Подобное же движение совершается на наших глазах.
Производительные силы, находящиеся в распоряжении (общества), не служат более развитию буржуазных отношений собственности; напротив, они стали непомерно велики для этих отношений, буржуазные отношения задерживают их развитие; и когда производительные силы начинают преодолевать эти преграды, они приводят в расстройство все буржуазное общество, ставят под угрозу существование буржуазной собственности.
Оружие, которым буржуазия ниспровергла феодализм, направляется теперь против самой буржуазии.
Но буржуазия не только выковала оружие, несущее ей смерть; она породила и людей, которые направят против нее это оружие, - современных рабочих, пролетариев». - из «Манифеста коммунистической партии».
Эта длинная цитата подводит нас к разговору о различиях классовых идеологий буржуазии и рабочего класса, то есть либерализма и коммунизма.
Отличия либерализма и коммунизма
Это два разных материализма. Две отправные точки определяют самую суть этого отличия.
Коммунисты будут смеяться, но с точки зрения либералов, их буржуазия не является ни классом вообще, ни, тем более, эксплуататорским классом.
Буржуазия - это все люди, любые люди, добрые, злые, tabula rasa, которые берут ссуду в банке, а затем мирно торгуют. Мы же вам рассказывали: мир начался с меня в тот момент, когда я взял ссуду в банке. Какой же я класс? Я просто индивид. Возьми и ты кредит, будешь индивид.
Насколько состоятельна эта теория равных возможностей, устраняющая «классовые различия»?
Совершенно не состоятельна.
Взять ссуду, конечно, может каждый, но математическая теория «безопасных игр» ясно утверждает, что за конечное время более слабый игрок с вероятностью 100% разорится. Управленческая теория «кривой опыта» утверждает то же самое. Наконец, существуют многочисленные эмпирические исследования, подтверждающие факт концентрации капитала в руках очень ограниченного числа старых игроков, вне зависимости от того, сколько новых игроков приходит на рынок.
В отношении источников богатства либеральная идеология руководствуется теорией «ценового детерминизма». Товар, принадлежащий капиталисту, не имеет цены ни в момент его создания на фабрике, ни на складе, ни в торговом зале. Цена появляется лишь в момент обмена товара на деньги, в момент сделки. Только сделка представляет собой акт, в результате которого появляется богатство.
Если это так, то эксплуатации труда действительно не существует. Капиталист пользуется трудом и платит за труд столько, сколько труд стоит на рынке, но к созданию богатств капиталиста труд не имеет отношения. Рабочий продал труд капиталисту, но не создал его богатство. Рабочий физически создал товар, но без цены! А богатство создал свободный рынок и риск на нем самого капиталиста.
Насколько состоятелен ценовой детерминизм?
С эмпирической точки зрения возражений нет. Так и есть. Есть продажи - есть деньги. Нет продаж - нет денег.
Но есть логические возражения против цены обмена как отправной точки развертывания мира.
Капиталист не заказывает рабочим все, что угодно, в надежде, что эти товары случайно найдут покупателя. И покупатель не приходит на рынок в качестве «чистого листа» бумаги, на котором продавцы могут написать любую потребность.
До акта обмена должен быть спрос. Спрос же всегда имеет конкретную форму спроса. Вопрос в том, как эта формальность спроса возникает?
Достаточно очевидно, что спрос формируется культурой, а культура - идеями.
Получается, что источники создания богатства мы должны искать в мире идей. Но отнюдь не в той узкой материальной области, которую описывает либеральная идеология.
Цена - это в действительности мысль о цене.
С точки зрения коммунизма существует иная отправная точка создания богатства - труд. Любая вещь, даже не проданная, раз она произведена трудом, имеет… правильно, не цену (это буржуазное понятие!), а стоимость.
Когда капиталист рассчитывается с рабочими, он возмещает эту стоимость не полностью. Ту часть, которую коммунисты называют «прибавочной», капиталист присваивает себе, что и называется эксплуатацией труда.
Насколько состоятельна теория стоимости?
Эмпирически эта теория несостоятельна, пока мы ее рассматриваем в материалистическом ключе. Покажите мне вещное выражение прибавочной стоимости. Его нет.
Но если мы начинаем говорить о стоимости как о мысли, тогда теория прибавочной стоимости вполне состоятельна.
Получается, как и с ценой, что, стоит нам перевести дискурс в плоскость идеализма, стоит понять стоимость и цену как идеи, тогда и представления о возникновении богатства в результате обмена идеями (в символической форме!) и в результате производства идей (в символической форме!) обретают то, чего этим представлениям не хватало у либералов и коммунистов.
Логику.
Оказывается, что вполне можно исследовать общественные роли цены и стоимости не только как антагонизм, но и как проявления жизни целого. Но лишь при условии, что целое понимается как мысль.
Материалистические теории ценового и стоимостного детерминизма дают две принципиально разные картины мира.
И эти картины классовые, несовместимые!
И они обе ложные!
Но сейчас мы нащупали точку отсчета, лежащую далеко за пределами материализма.
Там, в единстве и антагонизме целого, которое есть мысль, и, одновременно, то, о чем эта мысль (Парменид) и стоит искать ответы на вопросы, касающиеся, казалось бы, случайных или пока не понятых нами событий материального мира.
Возможность и намерение
Из новой удаленной точки можно выстроить следующую метафизическую цепочку:
Возможность реализует себя в намерении (деньги → инвестиции). Намерение создает свою вещную форму через страдание (труд → стоимость). Форма получает признание через риск (стоимость → цена). Признание создает возможность (цена → деньги).
Является ли это знание истинным? Я этого не знаю. Но такое представление включает элементы противоречия Модерна как взаимно необходимые моменты развития.
Так что же мы не прочитали у Гегеля?
Теперь приведу цитату полностью, чтобы читатель мог в полной мере ощутить ее сложность.
(Истинное и ложное)
Противоположность истинного и ложного так укоренилась в общем мнении, что последнее обычно ожидает или одобрения какой-либо имеющейся философской системы, или несогласия с ней, а при объяснении видит лишь то, либо другое.
Общее мнение не столько понимает различие философских систем как прогрессирующее развитие истины, сколько усматривает в различии только противоречие.
Почка исчезает, когда распускается цветок, и можно было бы сказать, она опровергается цветком; точно так же при появлении плода цветок признается ложным наличным бытием растения, а в качестве его истины вместо цветка выступает плод.
Эти формы не только различаются между собой, но и вытесняют друг друга как несовместимые. Однако их текучая природа делает их в то же время моментами органического единства, в котором они не только не противоречат друг другу, но один так же необходим, как и другой; и только эта одинаковая необходимость и составляет жизнь целого.
Но, с одной стороны, по отношению к философской системе противоречие обычно понимает себя само не так, а с другой стороны, постигающее сознание сплошь и рядом не умеет освободить его от его односторонности или сохранить его свободным от последней и признать взаимно необходимые моменты в том, что кажется борющимся и противоречащим себе.
Как много тут всего!
Но, на мой взгляд, самое сногсшибательное, самое вгоняющее в ступор, это противоречие, которое само себя понимает не так. Само себя!
У Гегеля все есть сознание и все движется.
В общем виде схема движения сознания такова: в себе - для себя - для нас.
Ребенок в себе взрослый человек, но не для себя и не для нас.
Подросток для себя взрослый человек, но не для нас (взрослых).
Только взрослый человек, прошедший стадии в себе и для себя, и снявший, примиривший в своей взрослости противоречия между моментами истины 1, 2 и 3, становится взрослым также и для нас. Становится постигающим сознанием.
Ошибка Маркса
Не думаю, что Гегель нашел бы какие-то аргументы для либералов, ведь детям он ничего не преподавал.
Но к Марксу он мог бы обратиться с такими словами:
Дорогой Карл! Ты смог познать себя как часть противоречия, и это хорошо. Ты даже постиг свое одностороннее сознание как ложное, что еще лучше.
Пожалуй, ты стал для себя.
Тебе осталось сделать еще один шаг, но непростой. Пойми, что твое противоречие и, тем более, ты сам как одна из его сторон, не являетесь действительным началом.
Твое для себя действительно ложно, но совсем не так, как это тебе представляется. Ты всегда был. И был одним и тем же.
Когда ты это поймешь, ты станешь для меня. Мной.
Твой Георг Вильгельм Фридрих.
Оригинал взят у civil_disput в Метафизика марксизма