Болевой порог Отечества
Опыт эмиграции глазами Михаила Шемякина.
Слово «эмиграция» вновь вошло в обиход, огорчая родителей и окрыляя детей, и спектакль Михаила Шемякина «Нью-Йорк. 80‑е. Мы», поставленный в Театре Стаса Намина, попал, как говорится, в болевую точку. Художник рассказывает драматическую историю советских изгнанников - ведь самый убежденный сионист и западник уезжал за границы родины не по своей, а по ее злой воле. «Где родился, там и пригодился» - это не про тех, кого угнетала тоска по свободе думать и творить так, как умеешь только ты. Но не у всех уехавших получилось. Шемякин вспоминает своих друзей, упавших с небес мечты на землю чужой реальности. Не случайно, поэт Константин Кузьминский половину спектакля проводит на полу, выкрикивая или бормоча стихи, призванные сдвинуть сознание мира, но раздражавшие даже его друзей. Талантливейший искусствовед и критик Геннадий Шмаков, конечно, получил свободу выбора, но выбора между жизнью и смертью ему не оставил СПИД - он стал одной из первых жертв этого мора, о котором тогда ничего не знали.
Спектакль начинается с попыток красавицы Леночки Щаповой, первой жены Лимонова, «героини» легендарного романа «Это я - Эдичка», обманом попасть в гей-клуб: ей хочется новых ощущений, чтобы переплавить их в поэтическое вещество. Удерживая ее от рискованного поступка (швейцар безошибочно улавливает запах женщины и расправляется с лазутчицами самым грубым манером), на сцене появляются главные герои спектакля: сам Шемякин, Шмаков, Лимонов. Немедленно становится ясно, какие непростые отношения связывают людей, зажатых в тиски эмиграции. Это потом Михаил Шемякин выйдет на мировой простор, а пока он рисует в своей тесной мастерской обнаженную Леночку Щапову, которая тоже прославится, но скорее благодаря красоте, чем своим стихам. (Графиня де Карли, урожденная Щапова, поднявшись во время поклонов на сцену, обняла актрису, самоотверженно раздевшуюся ради искусства.) Михаил Шемякин предварял почти каждую сцену своим мемуаром. Трудно сказать, от чего зависит убедительность образа - от понимания актера своего персонажа или от профессионализма, но Шемякину удалось заразить исполнителей собственным отношением к своим друзьям. Так очевидно, что Юрий Мамлеев, сыгранный без нажима и воплей, был ему много милее Сергея Довлатова, стоеросовой дубиной воздвигающегося посреди ресторанного угара на Брайтон-бич. Довлатов читает свою статью о Шемякине, а рядом поет и гуляет компания, в которой царит лично Вилли Токарев. Когда спектакль войдет в режиссерские берега, его репертуар наверняка сократится, но премьера оказалась бенефисом исполнителя. Тем драматичнее звучит пьяный монолог Шемякина, сидящего за соседним столиком: играющий его актер явно проникся ужасом жизни с вырванными корнями. Разумеется, чужая почва пропитана не только пьяными слезами бывших соотечественников, но и взрыхлена их трудом и талантом. Тот же Кузьминский впоследствии издал уникальную «Антологию новейшей русской поэзии у Голубой Лагуны» - обширное собрание поэзии самиздата 1950-1980‑х годов. Но этот спектакльне со счастливым концом.
Михаил Шемякин, в своих легендарных сапогах (см. фото Юрия Роста) с триумфом прошагавший по миру, хотел напомнить: чужбина - слово из старого лексикона, но без пометки «устар.». Не случайно бурное веселье гостей тети Хавы и надрывные монологи шемякинских друзей в конце спектакля сменяется Галичем: «Когда я вернусь» поется всеми вместе и с большим чувством. Предостережет ли эта печаль новых искателей просторной жизни - большой вопрос. Ее образ в их смелых мечтах - это Силиконовая долина, а не ресторан на Брайтон-Бич. Но даже если чужой опыт не пригодится, то спектакль-картинки Михаила Шемякина останется памятником времени, изменившему жизнь и уехавших, и оставшихся.
Ольга Тимофеева
Редактор отдела культуры
Слово «эмиграция» вновь вошло в обиход, огорчая родителей и окрыляя детей, и спектакль Михаила Шемякина «Нью-Йорк. 80‑е. Мы», поставленный в Театре Стаса Намина, попал, как говорится, в болевую точку. Художник рассказывает драматическую историю советских изгнанников - ведь самый убежденный сионист и западник уезжал за границы родины не по своей, а по ее злой воле. «Где родился, там и пригодился» - это не про тех, кого угнетала тоска по свободе думать и творить так, как умеешь только ты. Но не у всех уехавших получилось. Шемякин вспоминает своих друзей, упавших с небес мечты на землю чужой реальности. Не случайно, поэт Константин Кузьминский половину спектакля проводит на полу, выкрикивая или бормоча стихи, призванные сдвинуть сознание мира, но раздражавшие даже его друзей. Талантливейший искусствовед и критик Геннадий Шмаков, конечно, получил свободу выбора, но выбора между жизнью и смертью ему не оставил СПИД - он стал одной из первых жертв этого мора, о котором тогда ничего не знали.
Спектакль начинается с попыток красавицы Леночки Щаповой, первой жены Лимонова, «героини» легендарного романа «Это я - Эдичка», обманом попасть в гей-клуб: ей хочется новых ощущений, чтобы переплавить их в поэтическое вещество. Удерживая ее от рискованного поступка (швейцар безошибочно улавливает запах женщины и расправляется с лазутчицами самым грубым манером), на сцене появляются главные герои спектакля: сам Шемякин, Шмаков, Лимонов. Немедленно становится ясно, какие непростые отношения связывают людей, зажатых в тиски эмиграции. Это потом Михаил Шемякин выйдет на мировой простор, а пока он рисует в своей тесной мастерской обнаженную Леночку Щапову, которая тоже прославится, но скорее благодаря красоте, чем своим стихам. (Графиня де Карли, урожденная Щапова, поднявшись во время поклонов на сцену, обняла актрису, самоотверженно раздевшуюся ради искусства.) Михаил Шемякин предварял почти каждую сцену своим мемуаром. Трудно сказать, от чего зависит убедительность образа - от понимания актера своего персонажа или от профессионализма, но Шемякину удалось заразить исполнителей собственным отношением к своим друзьям. Так очевидно, что Юрий Мамлеев, сыгранный без нажима и воплей, был ему много милее Сергея Довлатова, стоеросовой дубиной воздвигающегося посреди ресторанного угара на Брайтон-бич. Довлатов читает свою статью о Шемякине, а рядом поет и гуляет компания, в которой царит лично Вилли Токарев. Когда спектакль войдет в режиссерские берега, его репертуар наверняка сократится, но премьера оказалась бенефисом исполнителя. Тем драматичнее звучит пьяный монолог Шемякина, сидящего за соседним столиком: играющий его актер явно проникся ужасом жизни с вырванными корнями. Разумеется, чужая почва пропитана не только пьяными слезами бывших соотечественников, но и взрыхлена их трудом и талантом. Тот же Кузьминский впоследствии издал уникальную «Антологию новейшей русской поэзии у Голубой Лагуны» - обширное собрание поэзии самиздата 1950-1980‑х годов. Но этот спектакльне со счастливым концом.
Михаил Шемякин, в своих легендарных сапогах (см. фото Юрия Роста) с триумфом прошагавший по миру, хотел напомнить: чужбина - слово из старого лексикона, но без пометки «устар.». Не случайно бурное веселье гостей тети Хавы и надрывные монологи шемякинских друзей в конце спектакля сменяется Галичем: «Когда я вернусь» поется всеми вместе и с большим чувством. Предостережет ли эта печаль новых искателей просторной жизни - большой вопрос. Ее образ в их смелых мечтах - это Силиконовая долина, а не ресторан на Брайтон-Бич. Но даже если чужой опыт не пригодится, то спектакль-картинки Михаила Шемякина останется памятником времени, изменившему жизнь и уехавших, и оставшихся.
Ольга Тимофеева
Редактор отдела культуры