Что может быть «не так»
с принятым бюджетом на 2023 год. Еще в начале осени, комментируя бюджет на 2023 год, министр финансов Антон Силуанов
назвал его самым сложным в своей карьере. Не наше дело спорить с начальником по финансам, но на первый взгляд ничего катастрофичного в параметрах бюджета нет. Да, он дефицитный, правительство давно не жило в ситуации, когда денег на его счета приходит меньше, чем уходит. Но дефицит в 10% расходов в принципе не критичен - в бюджет на 2023 г. заложены доходы - 26 120 млрд, расходы - 29 056 млрд, дефицит - 2925 млрд. Можно жить, и не такое видали.
Расходы без доходов
Что в этом случае могло тревожить министра финансов? Вряд ли бюджетные расходы сами по себе - да, они выросли, по некоторым статьям в полтора раза (и мы понимаем, что это за статьи), но зато по другим значительно сократились. Например, расходы по статье «национальная экономика» в 2023 году будут уменьшены почти на 20% по сравнению с суммой, заложенной в уточненную роспись бюджета-2022, - с 4,317 до 3,514 трлн рублей.
Финансирование госпрограммы «Развитие промышленности и повышение ее конкурентоспособности» в 2023 году сокращается на 30% - с 648,3 до 457,8 млрд рублей. На 29% уменьшаются расходы по госпрограмме «Развитие фармацевтической и медицинской промышленности» - с 5,236 до 3,715 млрд рублей. Сэкономят и на дорогах - финансирование госпрограммы «Развитие транспортной системы» уменьшается на 26% - с 1,653 трлн рублей до 1,229 трлн. Так что сокращать расходы правительство умеет - да и самих расходов правительство не боится - решения о них принимает более высокое руководство, а вот собрать деньги для обеспечения растущих расходов - это уже дело министров-капиталистов.
А дело это в нынешней ситуации непростое.
Дело в том, что доходы российского бюджета - это, в первую очередь, «нефть и газ», а потом уже все остальное.
А с углеводородами вот какая история - в бюджет на следующий год Минфин заложил сокращение нефтегазовых доходов на 23% - с 11,166 до 8,939 трлн рублей. При этом правительство «заложило» в проект бюджета-2023 нефть по $70,1 за баррель и курс доллара на уровне 68,3 рубля.
Однако с начала ноября российский сорт Urals подешевел на 30% - вдвое больше, чем Brent, поскольку оставшиеся покупатели - преимущественно из Турции, Индии и Китая - требуют значительных скидок.
В октябре, по данным Минфина, сборы НПДИ на нефть (508,4 млрд рублей) сократились до минимума мая 2021 года, а по сравнению с максимальными значениями апреля (1,152 трлн рублей) уменьшились более чем вдвое.
Поступления экспортной пошлины на нефть также уменьшились вдвое: если в марте и апреле они превышали 80 млрд рублей, то в октябре - чуть больше 40 млрд.
Фото: Алексей Андронов / ТАССНефть важнее всего
Но тут есть еще одно важное обстоятельство. Нефтегазовые доходы бюджета практически на 100% коррелируют с ценой нефти, выраженной в рублях. Как мы помним, 8,9 триллиона рублей, которые Минфин запланировал получить в 2023 году, - это доходы при цене Urals $70,1 и долларе по 68,3 руб. Но снижение цены до $60 при текущем курсе около 61 руб. за доллар при прочих равных приведет к сокращению нефтегазовых доходов до 570 млрд руб. в месяц, или 6,8 трлн руб. в год. В этой ситуации бюджетный дефицит может вырасти с 2,9 трлн до примерно 5 трлн рублей. Но дефицит может оказаться еще выше, потому что с падением доходов от нефти, бюджет может недополучить деньги по другим статьям.
Например, по данным Минфина налог на прибыль, поступающий в федеральный бюджет, в октябре 2022 года уменьшился на 26,3% (в федеральный бюджет поступает примерно 25% налога на прибыль, остальное - в региональные бюджеты). Резкое ухудшение динамики налога на прибыль наблюдается с июня, и за минувшие пять месяцев поступление налога на прибыль в федеральный бюджет сократилось на 20,6%.
А при чем тут нефть?
При том, что российская экономика гораздо сильнее зависит от нефти, чем это кажется при поверхностном знакомстве со статистикой.
Формально «нефть» - это примерно четверть ВВП, но остальные три четверти экономики тоже зависят от сырьевых доходов страны. Другая четверть ВВП РФ - это как раз бюджетные расходы, а они зависят от нефтяных доходов. Еще четверть ВВП - это торговля, а торговля наполовину обеспечивается импортом, а импорт покупается на валюту, которую зарабатывают в первую очередь нефтеэкспортеры - не важно, будут это евро, доллары или юани, - важно, что своим появлением в России эти товары обязаны существованию экспортной выручки. Кроме того, приток «нефтедолларов/евро/юаней» трансформируется в инвестиции сырьевых корпораций и их прямые расходы - вот вам и еще 5-10% ВВП, которые «обеспечивает нефть».
Так что нынешней ситуацией в российской экономике, которая сократилась в значительно меньшей степени, чем это прогнозировалось весной, мы обязаны в первую очередь экстремальным нефтяным доходам первого полугодия, активным действиям ЦБ, который фактически «закрыл» валютный рынок, и практической блокировке «потребительской экономики» - нет денег у людей, нет спроса на товары, вот и замедляется инфляция. Плюс - российская банковская система действительно работала как часы.
Банковский вопрос
Но как раз банковская система может принести неожиданности для экономики. Дело в том, что санкционные ограничения, кроме сокращения бюджетных и экспортных доходов, несут в себе множество издержек. Это и сбои в цепочках поставок, падение потребления и дополнительные издержки на организацию параллельного импорта и «структурную трансформацию», а также «неопределенность», о которой постоянно напоминают и Центральный банк и правительство и которые приводят к снижению инвестиций и сокращению производства.
Но тут есть и еще одна проблема, которую выявили экономисты Банка Норвегии в исследовании Trade Conflicts and Credit Supply Spillovers: Evidence from the Nobel Peace Prize Trade Shock. Экономисты изучали последствия торгового конфликта Норвегии и Китая, возникшего после того, как Норвежский Нобелевский комитет присудил Премию Мира китайскому правозащитнику Лю Сяобо, а китайское правительство выразило свое недовольство этим решением, запретив импорт в КНР норвежского лосося. Что произошло дальше - банки, кредитовавшие норвежских экспортеров лосося, сократили кредитование не только рыбопромышленников, но и всех остальных заемщиков. Почему это произошло? Потому что банки страховали и компенсировали свои возможные потери от убытков своих заемщиков- экспортеров. Страховали и компенсировали риски, снижая выдачи кредитов другим предприятиям. Нет кредитов - нет и инвестиций, причем не только в рыболовство, но и в другие отрасли.
Чем норвежский опыт важен для российской экономики? Тем, что бюджетные расходы (зависящие, как мы помним, в первую очередь от нефти) и правительственные гарантии обеспечивают кредитоспособность крупных и средних предприятий.
А страховать риски такого кредитования российские банки будут за счет чего - правильно, за счет сокращения кредитов или ужесточения условий для всех остальных заемщиков, хоть частных, хоть корпоративных.
Падение бюджетных доходов может потянуть за собой сокращение кредитования в отраслях, которые вроде и не зависят напрямую ни от бюджета, ни от государственного заказа, но зависят от кредитов - которые банки не захотят предоставлять.
Разумеется, у правительства есть в запасе сильнодействующее лекарство для бюджета - девальвация рубля, например, до уровня в 80 рублей за доллар, - но такой шаг обернется и всплеском инфляции, и падением реальных доходов людей - а это, что называется, «серьезные побочные последствия».
Кроме того, никто пока не может точно сказать, чем обернется для доходов бюджета РФ европейское эмбарго на покупку российской нефти. Но это уже другая история.
Дмитрий Прокофьев