Лишний партбилетик
Когда в КПСС, густо замешанную на лжи, добавили немного правды, в негодность пришла вся конструкция. К 30-летию выхода из партии Бориса Ельцина.
Борис Ельцин на ХХVIII съезде КПСС, 1990 год. Фото: Владимир Завьялов / ИТАР-ТАСС
30 лет назад, 12 июля 1990 года, на съезде партии слово попросил Председатель Верховного Совета России Борис Ельцин.
ОТРЫВОК ИЗ ВЫСТУПЛЕНИЯ
Борис Ельцин во время ХХVIII съезда КПСС
«Долго раздумывая, я пришел к выводу, и об этом решении хотел заявить после XXVIII съезда партии. Но, учитывая сегодня выдвижение моей кандидатуры в состав Центрального комитета партии, я должен сделать следующее заявление.
В связи с избранием меня Председателем Верховного Совета РСФСР и огромной ответственностью перед народом и Россией, с учетом перехода общества на многопартийность, я не смогу выполнять только решения КПСС.
Как глава высшей законодательной власти республики я должен подчиняться воле народа и его полномочных представителей. Поэтому я в соответствии со своими обязательствами, данными в предвыборный период, заявляю о своем выходе из КПСС, чтобы иметь большую возможность эффективно влиять на деятельность Советов. Готов сотрудничать со всеми партиями и общественно-политическими организациями республики».
Речь Бориса Ельцина на ХХVIII съезде КПСС
В стенограмме далее идет: «Аплодисменты, шум в зале».
Чему аплодировали? Чего шумели?
...Через полгода, 13 января, сразу после событий в Вильнюсе ко мне зашел секретарь известинского партбюро Игорь Абакумов - поделиться поразившей его новостью. «Знаешь, - спросил он, - сколько человек уже приходили ко мне сегодня заявления забирать? Шестеро!»
Заявления были - о выходе из партии. Игорь должен был относить их вместе с партбилетами в райком, но очень просил, чтобы «выходенцы» просто переставали платить взносы, а заявлений он официально никуда пока передавать не будет. Таким образом Абакумов, конечно, сильно облегчал себе жизнь, избегая неприятных объяснений.
И вот - дождался. Танки на улицах литовской столицы раздавили среди прочего и убеждения столь многих принципиальных коммунистов. Стоило только убедиться, что время повернуло назад...
Танки на улице Вильнюса. Январь 1991 года. Фото: РИА Новости
У Ельцина, надо признать, такой возможности уже не было.
Формально с упразднением «6-й статьи» Конституции КПСС была просто правящей партией, чей статус определялся итогами выборов, и ничем иным. Но это было только - формально, все решения как принимались в зданиях обкомов и горкомов, так и продолжали приниматься там же. Были, конечно, исключения - Москва, Ленинград, Прибалтика, Львов, где к власти пришла откровенная оппозиция...
В 90-м на выборах народных депутатов России более 80 процентов мандатов взяли коммунисты, но, как писал я тогда в «Известиях», это отнюдь не помешало российскому парламенту стать «самым многопартийным парламентом в мире» (что уже через три года и определило, скажу, кстати, его печальную судьбу).
Дело, правда, было не только в съезде. Создание Компартии РСФСР, по сути, противостоящей Горбачеву, вбило окончательный гвоздь в гроб «общей» КПСС, окончательно превращавшейся в «клуб по очень разным интересам».
«Партия на распутье. Куда повернет она? - от этого зависит не только ее собственная историческая судьба, но очень во многом и судьба всего общества, страны в целом. И хочется надеяться, что «коллективный разум» партии перестанет наконец быть лишь идеологическим клише и - восторжествует...»
Так мутно писал я тогда и действительно не понимал, что «историческая судьба» и партии, и Советского Союза уже давно не зависела от косметических изменений и даже самых решительных размежеваний. И партия, и Союз могли существовать только в единственном виде, «поправить» их было нельзя - перевести на вегетарианство, придать, как чехи в 1968 году, «человеческое лицо» нашему социализму все равно бы не получилось.
Партийный билет коммунистической партии. Фото: Алексей Филиппов / ИТАР-ТАСС
Не для того они создавались.
Весной 90-го года я был во Львове, на сессии только что избранного совета народных депутатов, где - впервые в стране! - коммунисты, какими бы они ни были, даже численно оказались в меньшинстве. Председателем был избран старый диссидент Вячеслав Черновол, а окончательно обезумевший от происходящего обком партии вынес решение выселить Совет из совместно занимаемого ими здания.
Большего подарка оппонентам и придумать было трудно. Здание старое, австрийской еще постройки, право коммунистов им распоряжаться было более чем сомнительным, и сессия Совета тут же - абсолютным большинством голосов - постановила освободить помещение от самого обкома. Я видел, как голосовали депутаты, недалеко от меня сидел генерал, командующий военным округом, «за» эту резолюцию он проголосовал тоже...
До глубокой ночи продолжались переговоры Черновола со вторым секретарем обкома партии, я терпеливо ждал на пороге его временного кабинета, куда был протянут - тоже временный - телефон, так что интервью председатель Совета давал мне перед рассветом. А в 9.00 у меня уже была назначена встреча в обкоме. Его «первый» (с хорошей партийной фамилией - Секретарюк) был раздражен и откровенен. Кричал: «Вы с Горбачевым довели до этого!.. Полюбуйтесь!.. Рады?!..» «Мы? С Горбачевым?» - вяло изумлялся я.
«Думаете, мне это надо?! - не слушал моих возражений Секретарюк. - Я был директором института, я получал в полтора раза больше, чем сейчас!..»
Он вскочил, подбежал к сейфу, достал оттуда партбилет, стал тыкать пальцем в графу «взносы». В общем-то «нас с Горбачевым» любить ему было действительно не за что.
А что он, Секретарюк, мог сделать?
У «них» всегда оставался единственный, но безотказный довод. В своей книге Егор Кузьмич Лигачев с ностальгией вспоминал, как требовал от генерала, строителя атомных оборонных объектов, поучаствовать в обустройстве дорог, мостов и птицефабрик Томской области. А тот попытался возразить: «Партия поставила мне другие задачи!» «Партбилет положите!» «Не вы мне его давали!» - и к дверям. «Минуточку!..» И звонит при нем Лигачев Славскому, министру: «Ваш генерал может возвратиться в Москву без партбилета...»
Член Политбюро ЦК КПСС Егор Лигачев выступает на XXVIII съезде КПСС. Фото: Sputnik
В общем, строптивого генерала Славский (от греха подальше) отозвал. И со сменщиком его первый секретарь Томского обкома зажил (за счет оборонного бюджета) душа в душу...
Чем не работа!
Без партбилета никакой генерал никакому Славскому нужен не был.
А век поджидает на мостовой,
Сосредоточен, как часовой.
Иди - и не бойся с ним рядом встать.
Твое одиночество веку под стать.
Оглянешься - а вокруг враги;
Руки протянешь - и нет друзей;
Но если он скажет: «Солги» - солги,
Но если он скажет: «Убей» - убей.
Так говорил «Дзержинский» герою многократно цитируемого стихотворения Багрицкого. Так и жили. Убивали и лгали.
Командарма Алксниса, члена специального судебного присутствия, приговорившего к расстрелу своих товарищей Тухачевского, Якира и других, через полгода первичная организация «за примиренческое отношение к врагам народа» исключила из партии. На параде Сталин обратил внимание: «Чего такой невеселый, товарищ Алкснис? Не расстраивайтесь, приезжайте ко мне на дачу, поговорим...»
На дачу Алкснис, как известно, съездил, очень хорошо поговорил, все вопросы решил, вернулся довольный и веселый. Арестован и расстрелян был сразу после этого.
Летчика, Героя Советского Союза Рычагова, после Испании Сталин лично произвел из лейтенантов в полковники, дал рекомендацию в партию, сделал командующим ВВС... Рычагов был, все говорят, никуда не годным командующим. За что в 41-м был тоже расстрелян, и тоже как участник военно-троцкистского заговора.
Партия не ошибается!
А если и ошибется, можно было быть уверенным, что коллективный ее разум, разлитый в Центральном комитете, все поправит, улучшит, восстановит.
Поразительно, что начавшиеся при Хрущеве возвращения из лагерей в знак окончательного «прощения» ознаменовывались восстановлением в рядах КПСС, а иных восстанавливали в рядах даже посмертно. И вернувшиеся полагали это высшим проявлением справедливости. И - практически никто - на партию вину за совершенное не возлагал.
Говорили (со слезами счастья на глазах): я верил, что партия разберется.
Для них, практически каждого из них, именно исключение из партии было главной трагедией, обессмысливавшей всю прожитую до того жизнь.
Не случайно ее называли не только «орденом меченосцев» (Сталин), но и «партией нового типа», каковой она и являлась, конечно.
Она предоставляла своим членам совсем не так много привилегий, как кому-то казалось (разве что тонкому слою вождей и руководителей); уже упоминавшийся Лигачев сказанул даже, в лихую минуту, что «единственная привилегия коммуниста, это - работать по 24 часа в сутки», и был в чем-то прав, кстати сказать. Но только членство в партии давало возможность не просто делать какую-никакую карьеру - просто заниматься любимым делом, просто приносить пользу людям.
На процессе по «делу КПСС» представлявший президента России Михаил Федотов своими вопросами и репликами окончательно достал все того же Лигачева, и Егор Кузьмич даже обратился к нему со словами увещевания: «Как же вы так, партия дала вам все, а вы, коммунист...» Профессор Федотов тут же ответил: «Я никогда в партии не состоял!» - что Егора Кузьмича до глубины души поразило. И после долгой паузы он наконец сказал вполголоса, сам себе объясняя этот невероятный феномен: «Ну да... В партию же принимали - лучших...»
В партии были - и лучшие тоже, а не одни подонки да карьеристы, иначе бы карьеристы и подонки 70 лет у власти не продержались ни за что, даже при наличии Ежова, Берии, Шелепина, Андропова.
Лучших, кстати сказать, это вовсе не украшает. А партию не оправдывает.
Горбачев почему-то решил, что партии не повредит, если в основу ее наряду с принципиальным единомыслием, густо замешанном на всеобщей лжи, будет добавлено хоть чуть - правды. И это «чуть» немедленно привело в негодность весь раствор.
Летом 1988-го в Ереване я видел самый большой в своей жизни митинг - у Матенадарана собралось более миллиона человек. И корреспондент тогдашней «Комсомолки» Сережа Козырев наивно написал в перечислении событий: «Продолжалось массовое сожжение партийных и комсомольских документов...» Накануне генерал Макашов совершил тогда свой единственный воинский подвиг, прилетел с десантниками, разогнал группу «экстремистов» (погиб один человек) и улетел восвояси.
Представители интеллигенции и студенты во время митинга общественности у Института древних рукописей - Матенадарана. Фото: М. Калантар / Фотохроника ТАСС
Город забурлил, было введено чрезвычайное положение, «Москву» представлял в Армении одетый в «афганский» комбинезон замзавотделом пропаганды ЦК Севрук, и Сережа в день выхода газеты им и был выслан в столицу.
ПРОДОЛЖЕНИЕ
Борис Ельцин на ХХVIII съезде КПСС, 1990 год. Фото: Владимир Завьялов / ИТАР-ТАСС
30 лет назад, 12 июля 1990 года, на съезде партии слово попросил Председатель Верховного Совета России Борис Ельцин.
ОТРЫВОК ИЗ ВЫСТУПЛЕНИЯ
Борис Ельцин во время ХХVIII съезда КПСС
«Долго раздумывая, я пришел к выводу, и об этом решении хотел заявить после XXVIII съезда партии. Но, учитывая сегодня выдвижение моей кандидатуры в состав Центрального комитета партии, я должен сделать следующее заявление.
В связи с избранием меня Председателем Верховного Совета РСФСР и огромной ответственностью перед народом и Россией, с учетом перехода общества на многопартийность, я не смогу выполнять только решения КПСС.
Как глава высшей законодательной власти республики я должен подчиняться воле народа и его полномочных представителей. Поэтому я в соответствии со своими обязательствами, данными в предвыборный период, заявляю о своем выходе из КПСС, чтобы иметь большую возможность эффективно влиять на деятельность Советов. Готов сотрудничать со всеми партиями и общественно-политическими организациями республики».
Речь Бориса Ельцина на ХХVIII съезде КПСС
В стенограмме далее идет: «Аплодисменты, шум в зале».
Чему аплодировали? Чего шумели?
...Через полгода, 13 января, сразу после событий в Вильнюсе ко мне зашел секретарь известинского партбюро Игорь Абакумов - поделиться поразившей его новостью. «Знаешь, - спросил он, - сколько человек уже приходили ко мне сегодня заявления забирать? Шестеро!»
Заявления были - о выходе из партии. Игорь должен был относить их вместе с партбилетами в райком, но очень просил, чтобы «выходенцы» просто переставали платить взносы, а заявлений он официально никуда пока передавать не будет. Таким образом Абакумов, конечно, сильно облегчал себе жизнь, избегая неприятных объяснений.
И вот - дождался. Танки на улицах литовской столицы раздавили среди прочего и убеждения столь многих принципиальных коммунистов. Стоило только убедиться, что время повернуло назад...
Танки на улице Вильнюса. Январь 1991 года. Фото: РИА Новости
У Ельцина, надо признать, такой возможности уже не было.
Формально с упразднением «6-й статьи» Конституции КПСС была просто правящей партией, чей статус определялся итогами выборов, и ничем иным. Но это было только - формально, все решения как принимались в зданиях обкомов и горкомов, так и продолжали приниматься там же. Были, конечно, исключения - Москва, Ленинград, Прибалтика, Львов, где к власти пришла откровенная оппозиция...
В 90-м на выборах народных депутатов России более 80 процентов мандатов взяли коммунисты, но, как писал я тогда в «Известиях», это отнюдь не помешало российскому парламенту стать «самым многопартийным парламентом в мире» (что уже через три года и определило, скажу, кстати, его печальную судьбу).
Дело, правда, было не только в съезде. Создание Компартии РСФСР, по сути, противостоящей Горбачеву, вбило окончательный гвоздь в гроб «общей» КПСС, окончательно превращавшейся в «клуб по очень разным интересам».
«Партия на распутье. Куда повернет она? - от этого зависит не только ее собственная историческая судьба, но очень во многом и судьба всего общества, страны в целом. И хочется надеяться, что «коллективный разум» партии перестанет наконец быть лишь идеологическим клише и - восторжествует...»
Так мутно писал я тогда и действительно не понимал, что «историческая судьба» и партии, и Советского Союза уже давно не зависела от косметических изменений и даже самых решительных размежеваний. И партия, и Союз могли существовать только в единственном виде, «поправить» их было нельзя - перевести на вегетарианство, придать, как чехи в 1968 году, «человеческое лицо» нашему социализму все равно бы не получилось.
Партийный билет коммунистической партии. Фото: Алексей Филиппов / ИТАР-ТАСС
Не для того они создавались.
Весной 90-го года я был во Львове, на сессии только что избранного совета народных депутатов, где - впервые в стране! - коммунисты, какими бы они ни были, даже численно оказались в меньшинстве. Председателем был избран старый диссидент Вячеслав Черновол, а окончательно обезумевший от происходящего обком партии вынес решение выселить Совет из совместно занимаемого ими здания.
Большего подарка оппонентам и придумать было трудно. Здание старое, австрийской еще постройки, право коммунистов им распоряжаться было более чем сомнительным, и сессия Совета тут же - абсолютным большинством голосов - постановила освободить помещение от самого обкома. Я видел, как голосовали депутаты, недалеко от меня сидел генерал, командующий военным округом, «за» эту резолюцию он проголосовал тоже...
До глубокой ночи продолжались переговоры Черновола со вторым секретарем обкома партии, я терпеливо ждал на пороге его временного кабинета, куда был протянут - тоже временный - телефон, так что интервью председатель Совета давал мне перед рассветом. А в 9.00 у меня уже была назначена встреча в обкоме. Его «первый» (с хорошей партийной фамилией - Секретарюк) был раздражен и откровенен. Кричал: «Вы с Горбачевым довели до этого!.. Полюбуйтесь!.. Рады?!..» «Мы? С Горбачевым?» - вяло изумлялся я.
«Думаете, мне это надо?! - не слушал моих возражений Секретарюк. - Я был директором института, я получал в полтора раза больше, чем сейчас!..»
Он вскочил, подбежал к сейфу, достал оттуда партбилет, стал тыкать пальцем в графу «взносы». В общем-то «нас с Горбачевым» любить ему было действительно не за что.
А что он, Секретарюк, мог сделать?
У «них» всегда оставался единственный, но безотказный довод. В своей книге Егор Кузьмич Лигачев с ностальгией вспоминал, как требовал от генерала, строителя атомных оборонных объектов, поучаствовать в обустройстве дорог, мостов и птицефабрик Томской области. А тот попытался возразить: «Партия поставила мне другие задачи!» «Партбилет положите!» «Не вы мне его давали!» - и к дверям. «Минуточку!..» И звонит при нем Лигачев Славскому, министру: «Ваш генерал может возвратиться в Москву без партбилета...»
Член Политбюро ЦК КПСС Егор Лигачев выступает на XXVIII съезде КПСС. Фото: Sputnik
В общем, строптивого генерала Славский (от греха подальше) отозвал. И со сменщиком его первый секретарь Томского обкома зажил (за счет оборонного бюджета) душа в душу...
Чем не работа!
Без партбилета никакой генерал никакому Славскому нужен не был.
А век поджидает на мостовой,
Сосредоточен, как часовой.
Иди - и не бойся с ним рядом встать.
Твое одиночество веку под стать.
Оглянешься - а вокруг враги;
Руки протянешь - и нет друзей;
Но если он скажет: «Солги» - солги,
Но если он скажет: «Убей» - убей.
Так говорил «Дзержинский» герою многократно цитируемого стихотворения Багрицкого. Так и жили. Убивали и лгали.
Командарма Алксниса, члена специального судебного присутствия, приговорившего к расстрелу своих товарищей Тухачевского, Якира и других, через полгода первичная организация «за примиренческое отношение к врагам народа» исключила из партии. На параде Сталин обратил внимание: «Чего такой невеселый, товарищ Алкснис? Не расстраивайтесь, приезжайте ко мне на дачу, поговорим...»
На дачу Алкснис, как известно, съездил, очень хорошо поговорил, все вопросы решил, вернулся довольный и веселый. Арестован и расстрелян был сразу после этого.
Летчика, Героя Советского Союза Рычагова, после Испании Сталин лично произвел из лейтенантов в полковники, дал рекомендацию в партию, сделал командующим ВВС... Рычагов был, все говорят, никуда не годным командующим. За что в 41-м был тоже расстрелян, и тоже как участник военно-троцкистского заговора.
Партия не ошибается!
А если и ошибется, можно было быть уверенным, что коллективный ее разум, разлитый в Центральном комитете, все поправит, улучшит, восстановит.
Поразительно, что начавшиеся при Хрущеве возвращения из лагерей в знак окончательного «прощения» ознаменовывались восстановлением в рядах КПСС, а иных восстанавливали в рядах даже посмертно. И вернувшиеся полагали это высшим проявлением справедливости. И - практически никто - на партию вину за совершенное не возлагал.
Говорили (со слезами счастья на глазах): я верил, что партия разберется.
Для них, практически каждого из них, именно исключение из партии было главной трагедией, обессмысливавшей всю прожитую до того жизнь.
Не случайно ее называли не только «орденом меченосцев» (Сталин), но и «партией нового типа», каковой она и являлась, конечно.
Она предоставляла своим членам совсем не так много привилегий, как кому-то казалось (разве что тонкому слою вождей и руководителей); уже упоминавшийся Лигачев сказанул даже, в лихую минуту, что «единственная привилегия коммуниста, это - работать по 24 часа в сутки», и был в чем-то прав, кстати сказать. Но только членство в партии давало возможность не просто делать какую-никакую карьеру - просто заниматься любимым делом, просто приносить пользу людям.
На процессе по «делу КПСС» представлявший президента России Михаил Федотов своими вопросами и репликами окончательно достал все того же Лигачева, и Егор Кузьмич даже обратился к нему со словами увещевания: «Как же вы так, партия дала вам все, а вы, коммунист...» Профессор Федотов тут же ответил: «Я никогда в партии не состоял!» - что Егора Кузьмича до глубины души поразило. И после долгой паузы он наконец сказал вполголоса, сам себе объясняя этот невероятный феномен: «Ну да... В партию же принимали - лучших...»
В партии были - и лучшие тоже, а не одни подонки да карьеристы, иначе бы карьеристы и подонки 70 лет у власти не продержались ни за что, даже при наличии Ежова, Берии, Шелепина, Андропова.
Лучших, кстати сказать, это вовсе не украшает. А партию не оправдывает.
Горбачев почему-то решил, что партии не повредит, если в основу ее наряду с принципиальным единомыслием, густо замешанном на всеобщей лжи, будет добавлено хоть чуть - правды. И это «чуть» немедленно привело в негодность весь раствор.
Летом 1988-го в Ереване я видел самый большой в своей жизни митинг - у Матенадарана собралось более миллиона человек. И корреспондент тогдашней «Комсомолки» Сережа Козырев наивно написал в перечислении событий: «Продолжалось массовое сожжение партийных и комсомольских документов...» Накануне генерал Макашов совершил тогда свой единственный воинский подвиг, прилетел с десантниками, разогнал группу «экстремистов» (погиб один человек) и улетел восвояси.
Представители интеллигенции и студенты во время митинга общественности у Института древних рукописей - Матенадарана. Фото: М. Калантар / Фотохроника ТАСС
Город забурлил, было введено чрезвычайное положение, «Москву» представлял в Армении одетый в «афганский» комбинезон замзавотделом пропаганды ЦК Севрук, и Сережа в день выхода газеты им и был выслан в столицу.
ПРОДОЛЖЕНИЕ