Сон
Едва засыпает мусорная фея, становится слышно, как скрипит карандаш на моих зубах. Зубы желтые, карандаш чаще синий. Сигареты, алкоголь, проторенная дорожка, в цвет ее глаз окрашиваются поначалу невидимые буквы. Обходя запятые, стараясь не наступать на тире и двоеточия, набираю твой номер. Пять шагов налево и еще пять по параллельным прямым, пять вверх затем и, зацепившись руками за край горизонта, делаю выход силой, поворачиваюсь на триста шестьдесят градусов, кружиться начинает голова, поэтому - шаг назад и три направо, наконец, четыре - кубарем вниз. Сквозь ушибы слышу длинные гудки, которые, правда, становятся все короче и короче, стоит уняться боли.
Зашифровать в этих строках ее имя, запечатать твои губы индевелым поцелуем, делиться снами, что стало с нами. Мы стоим на карнизе. Руки переплетены, высоты, так думаю, боятся не меньше нашего. Под нами - каскадами - этажи, километры, годы, старые автомобили и едва приметные люди. Ты так долго смотришь вниз, что неминуемо оступаешься, и я едва успеваю схватить тебя за руку, вытащить и судорожно прижать к сердцу. Прячешь отсветы лукавой улыбки в моих ладонях и обнимаешь так крепко, что мне не хватает воздуха от радости, и я с сожалением просыпаюсь, чтобы не задохнуться. Инстинкт самосохранения - досадная, но необходимая помеха счастью.
Этот сон повторяется с пугающей регулярностью. С той лишь разницей, что, устав срываться, ты даешь и мне шанс оступиться. И вот я крошу пальцами кирпич, а где-то много ниже клаксоны играют джазовые этюды, которые пахнут сиренью, пчелами и маем. Сидишь, свесив некрасивые ноги, разглядываешь ногти или заполняешь какую-то анкету, разгадываешь крестословицу, или, не исключаю, вспоминаешь то самое первое запинающееся письмо, в котором я написал тебе о снежных лягушках и кальвадосе. Мои пальцы уже готовы разжаться, но тут ты замечаешь меня и в последний миг крадешь у бездны и ветра; не полагаясь на память, не выдавая волнения, перечитываешь мои страницы (самые сложные места несколько раз вслух), потом складываешь вчетверо и прячешь в карман.
Зашифровать в этих строках ее имя, запечатать твои губы индевелым поцелуем, делиться снами, что стало с нами. Мы стоим на карнизе. Руки переплетены, высоты, так думаю, боятся не меньше нашего. Под нами - каскадами - этажи, километры, годы, старые автомобили и едва приметные люди. Ты так долго смотришь вниз, что неминуемо оступаешься, и я едва успеваю схватить тебя за руку, вытащить и судорожно прижать к сердцу. Прячешь отсветы лукавой улыбки в моих ладонях и обнимаешь так крепко, что мне не хватает воздуха от радости, и я с сожалением просыпаюсь, чтобы не задохнуться. Инстинкт самосохранения - досадная, но необходимая помеха счастью.
Этот сон повторяется с пугающей регулярностью. С той лишь разницей, что, устав срываться, ты даешь и мне шанс оступиться. И вот я крошу пальцами кирпич, а где-то много ниже клаксоны играют джазовые этюды, которые пахнут сиренью, пчелами и маем. Сидишь, свесив некрасивые ноги, разглядываешь ногти или заполняешь какую-то анкету, разгадываешь крестословицу, или, не исключаю, вспоминаешь то самое первое запинающееся письмо, в котором я написал тебе о снежных лягушках и кальвадосе. Мои пальцы уже готовы разжаться, но тут ты замечаешь меня и в последний миг крадешь у бездны и ветра; не полагаясь на память, не выдавая волнения, перечитываешь мои страницы (самые сложные места несколько раз вслух), потом складываешь вчетверо и прячешь в карман.