Уистен Хью Оден Город без стен
Город без стен
“Фантастические формы, остры, как клыки,
до кости обнажены, что в живописи византийской
было знаком Дикости, Беспредела,
вне государства, дикие земли,
где драконы жили и демоны бродили,
населенные лишь неотмирными,
кающимися софистами и содомитами,
они зримы теперь на переднем плане,
реальные конструкции из стекла и стали,
отшельники ныне выселены все
в пронумерованные пещеры в огромных тюрьмах,
отели построены для вырожденья
мрачных уже порченых постояльцев;
фабрики, где налажено массовое производство
функционального человека Гоббса».
«У всех заключенных есть ключ от дверей,
но в Асфальтовых Землях - марш беззаконья,
где банды сшибаются и копы становятся
бандо-баронами: безрассуден тот,
кто выйдет ночью в эту пустыню».
«Но электрический свет позволяет
ночные сборища в камерах, где могут
перетереть на фене субкультуры
братки о пороке или о деле,
которое их и сплотило;
и злачные кафе открыты,
где в духоте чревовещатели,
худосочные бездельники, могут
извергать чушь, жестокую веру,
проповедуя десятку лохов до зари».
«Каждый рабочий день Ева идет
в магазин за продуктами,
пока Адам охотится за легким долларом:
не потея, ввечеру оба
едят скучая свой хлеб.
Приходит выходной, некогда святой,
все еще отдых, но уже не праздник,
времяпрепровожденье просто,
когда никому нет дела, что делает сосед;
теперь газеты и новости нужнее всего.
То, что они видят - вульгарный мусор,
слушают они безмозглый шум,
но он их укрывает, давая приют
от Воскресной Отравы, ядовитого, как василиск,
блеска Ничто, нашего злейшего врага.
Ибо что ответят ничтожества Ничто?
Супермускулистость в почёте до сих пор,
фотографируют и привечают,
но рядовая плоть нежеланна:
лучше мускулов двигатель машины.
Довольно скоро компьютеры смогут
изгнать из мира всех, кроме горстки
интеллектуалов - останется другим
выкапывать ценность и добродетель
из незримых недр хобби, секса, потребленья,
смутной схватки с призраками. Против
кого там восставать Сыновьям,
где Тролль-Отец и с Бивнями Мать -
монстры из грез, как динозавры,
запрограммированный исчезающий вид?
Век Гаджетов, но такой же необетованный,
как во времена, когда смутный свет
сочился на первых людей в Темнолесье,[1]
ожидающих очереди на водопое
с магическими зверями, протоптавшими тропу.
Немудрено, что многие выбирают
рак как единственную достойную
профессию, что палаты полны
господ, верящих, что они Иисус Христос
или совершили Непрощенный Грех:
когда бы лужайки аркадские стали античными плечами,
барочными задами, превратившись в beaux gestes,[2]
это было бы слишком робкой мечтой для свихнувшихся,
если их низкие фантазии лишь об обезображенной плоти,
жертвы ущерба, унижений, сквернословия -
если немногие сейчас рукоплещут пьесе,
заканчивающейся теплом и прощением всех,
когда счастливы новобрачные, которых не надули,
селяне и горожане кружатся в танце,
воображая звезды статным хороводом,
если бы все пошло прахом в будущем, что рисуем,
где простерлись ядовитые пространства и пустыри,
окружая крошечные случайные клочки
низин и лесов, дающих еду и кров,
свой дом, человеческим остаткам, -
низкорослы, плюгавы, с дефектами странными,
в шеренгах по пять но без нулей,
поклоняясь фетишному генералу Mo,
группками, которыми правят Бабули,
волосатые ведьмы, кто зимними ночами
рассказывают им басни о прекраснокудрых Эльфах,
чья магия загородила гору,
о Гномах, изощренных мастерах,
кто выковал сокровища из консервных жестянок,
разгладив их для крыш своих хижин;
у них ни выбора нет, ни перемен теперь,
судьба их праотцами предопределена,
Старейшины, мудрейших духи,
устами колдунов в масках, они
дают благословенье или взыскуют крови.
Но Мегаполис неуязвим пока, богат:
счастливцы, кто надеется на лучшее, но то
что ждет его, быть может много хуже…»
Так думал я в три ночи
в центре Манхэттена, пока
не перебил меня вдруг резкий голос:
«Какую в играх ты находишь радость,
Разыгрывая Исайю вкупе с Ювеналом -
Быть Schadenfreude[3] постыдись».
«О Боже, - я взорвался, - морализируем.
Pococurante?[4] Допустим,
что с того, когда слова мои верны?»
А после утомленный, третий голос:
«Идите, ради Бога, спать сейчас!
Обоим к завтраку вам станет лучше».
1967 Перевод Яна Пробштейна
[1] В оригинале - Mirkwood, слово, которое употребил Дж. Р. Р. Толкин (профессор Одена в Оксфорде) в своей эпопее «Властелин колец».
[2] Прекрасными жестами (франц.)
[3] Быть злорадным, злорадствовать (нем.).
[4] Равнодушный, безразличный человек (итал.)