День писателя
Назвался груздем - полезай в кузов, так да?
В конце концов, можно представить, что писатели отмечают свой праздник примерно так - разбрасывают по площадям листы со своими рукописями, декламируют наизусть алфавит и литрами хлещут кофе. Кофе у меня есть, алфавит я подекламирую, когда кофе начнет хлестать из ушей, а отрывок рукописи вот.
***
- Как ты живешь тут, Лилу? - спрашивает. - Тут же в одну сторону посмотришь - холмы, в другую - холмы, вверху небо, внизу земля. Ни реки тебе, ни моря, ни большого города. Дорога да деревни вокруг.
- И перекресток, - напомнил я.
- Да, и перекресток, - кисло улыбнулась Анна. - Здесь же ничего не происходит, машины едут, за весной наступает лето, потом осень, потом зима.
- Я не большой знаток географии, - сказал я. - Да только ни разу не слышал, чтобы были такие места, где за летом сразу зима или после зимы идет осень. Есть места, где одно только лето или зима.
- Да я не о том! Ты же понимаешь, что я хочу сказать! - крикнула она.
Я покачал головой.
- Откуда же мне знать, пока ты этого не сказала? Я мыслей читать не умею.
Она вздохнула и раскурила еще одну свою тонкую сигарету со сладковатым запахом. Проводила взглядом очередную прядь дыма и сказала.
- Но ведь скучно, Лилу. Скучно ведь так жить. Что ты видишь? Дорогу да холмы. Машины, дорогу да холмы. Хлеб свой, кофе да омлеты с утра до вечера. Разве жизнь это, скажи мне, разве это жизнь?
Она молчала, будто в самом деле ждала ответа, и я ответил.
- Я вижу холмы и деревни, и тропинки, и дорогу. И машины на ней. И птиц в небе. Весна сменяет зиму, потом приходит лето, а за летом осень. Собирают яблоки - для меня событие. На перекресток съезжаются крестьяне, каждый со своей бочкой сидра и встречают первый день осени. Для меня это событие. Выпадает первый снег, снежинки тают в желтом свете фар. Из Триведья приносят моченые ягоды, Картен Мик с Северной дороги заезжает погреться, мы варим глинтвейн и пьем его вечером. Приезжает зимний заказ со свечками, сладостями, орехами и сушеным можжевельником. Альвар с южной дороги привозит травы, я переписываю меню, начинаю печь пироги и заваривать чай. Я закрываю кафе за час до полуночи и иду домой, вижу холмы слева и холмы справа, а иногда не вижу ничего кроме тьмы и мрака. А бывает, вижу стену дождя или белую круговерть метели. И это все для меня события, мои праздники и будни, моя хроника жизни. На самом деле все, что происходит, - оно происходит внутри нас.
- Да ты солипсист, Лилу!
Я покачал головой.
- Ты не поняла. Вот это все, - я обвел рукой дорогу, холмы, крыльцо, на котором мы сидели, - это все происходит. Сейчас, каждую минуту. Но ты можешь это видеть или не видеть. Пропускать через себя или нет. Это как время. Оно есть и будет, даже когда мы умрем. Ты можешь носить часы или нет, но время все равно будет.
- Вот именно! Оно не имеет к тебе отношения. Ко мне. Все это происходит само по себе. Не было бы нас, оно бы все равно случалось.
- Да, конечно.
- Но это же скучно! Это же невыносимо скучно, Лилу: день за днем, год за годом - наблюдать за всем этим со стороны. Быть только наблюдателем, ничего не делать, ни во что не вмешиваться!..
- Я пеку пироги, - поправил я. - А фермеры давят сидр, например.
- Ну какое же это событие! Испечь сладкий пирог с орехами! Тебе самому не смешно? Не тошно? Лилу, я тебя не узнаю!
- Мне не смешно, - сказал я. - И не тошно. Я вписался в эту жизнь, вплелся в ее ткань, я стал ее частью, я стал таким, как надо быть, чтобы жить здесь. Жизнь не проходит мимо меня, я не наблюдаю ее. Я ее живу.
- Не будет тебя, разве перестанет падать снег зимой?
- Говорят, раньше здесь были бесснежные зимы.
Анна рассмеялась.
- Не много ли ты возомнил о себе?
- Много, - согласился я. - Но как мне не мнить, когда я знаю, что если выдерну из твоего чулка всего одну нитку, то он порвется весь, тебе это не понравится. Может быть, ты попытаешься его заштопать, но скорее всего, выбросишь.
- Не знаю, что сказать тебе. - Анна вздохнула. - С чулком ты прав, но я все равно не смогу жить так, как ты.
- Просто ты еще очень молодая, - ответил я.
В конце концов, можно представить, что писатели отмечают свой праздник примерно так - разбрасывают по площадям листы со своими рукописями, декламируют наизусть алфавит и литрами хлещут кофе. Кофе у меня есть, алфавит я подекламирую, когда кофе начнет хлестать из ушей, а отрывок рукописи вот.
***
- Как ты живешь тут, Лилу? - спрашивает. - Тут же в одну сторону посмотришь - холмы, в другую - холмы, вверху небо, внизу земля. Ни реки тебе, ни моря, ни большого города. Дорога да деревни вокруг.
- И перекресток, - напомнил я.
- Да, и перекресток, - кисло улыбнулась Анна. - Здесь же ничего не происходит, машины едут, за весной наступает лето, потом осень, потом зима.
- Я не большой знаток географии, - сказал я. - Да только ни разу не слышал, чтобы были такие места, где за летом сразу зима или после зимы идет осень. Есть места, где одно только лето или зима.
- Да я не о том! Ты же понимаешь, что я хочу сказать! - крикнула она.
Я покачал головой.
- Откуда же мне знать, пока ты этого не сказала? Я мыслей читать не умею.
Она вздохнула и раскурила еще одну свою тонкую сигарету со сладковатым запахом. Проводила взглядом очередную прядь дыма и сказала.
- Но ведь скучно, Лилу. Скучно ведь так жить. Что ты видишь? Дорогу да холмы. Машины, дорогу да холмы. Хлеб свой, кофе да омлеты с утра до вечера. Разве жизнь это, скажи мне, разве это жизнь?
Она молчала, будто в самом деле ждала ответа, и я ответил.
- Я вижу холмы и деревни, и тропинки, и дорогу. И машины на ней. И птиц в небе. Весна сменяет зиму, потом приходит лето, а за летом осень. Собирают яблоки - для меня событие. На перекресток съезжаются крестьяне, каждый со своей бочкой сидра и встречают первый день осени. Для меня это событие. Выпадает первый снег, снежинки тают в желтом свете фар. Из Триведья приносят моченые ягоды, Картен Мик с Северной дороги заезжает погреться, мы варим глинтвейн и пьем его вечером. Приезжает зимний заказ со свечками, сладостями, орехами и сушеным можжевельником. Альвар с южной дороги привозит травы, я переписываю меню, начинаю печь пироги и заваривать чай. Я закрываю кафе за час до полуночи и иду домой, вижу холмы слева и холмы справа, а иногда не вижу ничего кроме тьмы и мрака. А бывает, вижу стену дождя или белую круговерть метели. И это все для меня события, мои праздники и будни, моя хроника жизни. На самом деле все, что происходит, - оно происходит внутри нас.
- Да ты солипсист, Лилу!
Я покачал головой.
- Ты не поняла. Вот это все, - я обвел рукой дорогу, холмы, крыльцо, на котором мы сидели, - это все происходит. Сейчас, каждую минуту. Но ты можешь это видеть или не видеть. Пропускать через себя или нет. Это как время. Оно есть и будет, даже когда мы умрем. Ты можешь носить часы или нет, но время все равно будет.
- Вот именно! Оно не имеет к тебе отношения. Ко мне. Все это происходит само по себе. Не было бы нас, оно бы все равно случалось.
- Да, конечно.
- Но это же скучно! Это же невыносимо скучно, Лилу: день за днем, год за годом - наблюдать за всем этим со стороны. Быть только наблюдателем, ничего не делать, ни во что не вмешиваться!..
- Я пеку пироги, - поправил я. - А фермеры давят сидр, например.
- Ну какое же это событие! Испечь сладкий пирог с орехами! Тебе самому не смешно? Не тошно? Лилу, я тебя не узнаю!
- Мне не смешно, - сказал я. - И не тошно. Я вписался в эту жизнь, вплелся в ее ткань, я стал ее частью, я стал таким, как надо быть, чтобы жить здесь. Жизнь не проходит мимо меня, я не наблюдаю ее. Я ее живу.
- Не будет тебя, разве перестанет падать снег зимой?
- Говорят, раньше здесь были бесснежные зимы.
Анна рассмеялась.
- Не много ли ты возомнил о себе?
- Много, - согласился я. - Но как мне не мнить, когда я знаю, что если выдерну из твоего чулка всего одну нитку, то он порвется весь, тебе это не понравится. Может быть, ты попытаешься его заштопать, но скорее всего, выбросишь.
- Не знаю, что сказать тебе. - Анна вздохнула. - С чулком ты прав, но я все равно не смогу жить так, как ты.
- Просто ты еще очень молодая, - ответил я.