(no subject)
Невидимы нити людской зависти, но осязаемы и ровные следы оставляют капроновой нитью без борозды странгуляционной. Я только могу, что менять цвет волос, наслаждаться часами мягкими мотивами энной выдержки годами музыки, сомневаться в людях и сжимая крепче свою камеру, забиваться в закоулки своего холерика-экстраверта. Проприоцептивная и головная боль придает мне шарма, желание закончить этот диалог, равно как и любой другой приносит мне бодрости. Речитативом озвучиваю желание ввести в свой организм немного спокойствия или глюкозы или эндорфинов с энкефалинами, хоть этилового спирта на худой конец, если больше предложить совсем нечего...
Трудно дышать, город исхудал, но брызжит словно масло на сковородке температурными истериками.
Нужно ткнуть себя лицом в книги, вышивку и фильмы, выныривать за фотографией и пробкой пера, избегать диалогов по душам, избегать отравления сисетематического своего истощенного эго и тела. Я одна из многих, Ман, ты поверь, никто не бывает единственным друг для друга, Ман, я же никуда не клоню и никого не кляну. Мне бы на дно, не спрятаться в чьем-то теплом диалоге, а единоличной тишине, скорбящей кумуляции.
Мои кармические долги кудрями свисают с мокрого высокого лба загнивающей обрюзгшей морали и стремительного неповиновения.
Бездонное и желанное одиночество. Где же ты, моя стальная нить, когда важно быть прогнувшейся, рвешь позвоночник мне... Распрямляешь меня, ни вдохнуть, ни екнуть, ни охнуть, ни сдохнуть.