Я никого сегодня не поздравляла - и не собиралась.
В детстве мама в этот день заставляла звонить бабушке и поздравлять ее с праздником.
Бабушка бежала из Восточной Польши в первые дни войны с папой, которому было 5 лет, и больной сестрой (я так и не поняла, почему деда вынудили остаться - он не был военным, к тому же отступавшие советские войска уже в первый же день обогнали беглецов, передвигавшихся в основном пешком); оккупация застала их под Минском, где они прожили 4 года, работая за ржаную муку на местном хлебокомбинате. После бабушкиных (как правило сдержанных) рассказов симпатии у меня не было ни к кому - ни к немцам, ни к партизанам, ни к воинам-освободителям - разве что к тем австрийцам, которые подкармливали ее семью и не дали им умереть с голоду. Скелет деда, кстати, нашли на советско-польской границе только в 1988 году. При нем был медальон и нож.
Бабушка на мои и так маловнятные поздравления (будучи антисоветчицей, она и из меня взрастила латентного диссидента) спасибо не говорила, реагировала скептически и тему старалась закрыть.Военных фильмов и парадов она не смотрела, на перезахоронение останков деда не поехала.
Еще был дед с маминой стороны - он умер, когда мне было 4, но я смутно помню его застольные военные рассказы - он хотел, чтобы они звучали смешно и занимательно, но именно за этим смехом скрывался ужас. И его младший брат, добрейший дядя Витя (медали и ордена носил, 9 мая праздновал, но про войну не говорил). Оба вернулись с осколками.
Еще была тетя Вера из Омска - жена старшего брата "польского" деда. Она, если я помню, тоже успела повоевать, а потом сразу же отправилась на 25 лет в лагеря как жена врага народа. Муж и ребенок (дети?) из лагерей не вернулись - только она одна. Я была единственной внучкой, она приезжала один раз, когда мне было лет 10 - высокая худая женщина с седыми волосами и тихим спокойным голосом; потом писала письма, звала на лето в Омск, но родители не пускали. В письмах (где они, интересно?) она охотно описывала, как ребенком видела из подвального окошка штурм Смольного в 1917 году, но про войну в них не было ни слова.
Поэтому каждый раз, когда я слышала или видела лозунг "никто не забыт, ничто не забыто", я смутно, а потом все более отчетливо понимала, что эти люди хотели забыть. Но не могли. ИХ я помню. И многие их рассказы - даже недосказанные, про еврейского мальчика из минского гетто, папиного друга. Поэтому и фильмы про войну не смотрю. И мне, может быть, хотелось бы, чтобы при виде низколетящего военного самолета я, как мои английские друзья, радовалась и махала шапкой, а не боролась с мучительным желанием заползти под куст, потому что в 1941-м был такой же летний день, и летел такой же самолет над таким же пшеничным полем, и оттуда - тратата - строчил пулемет по прячущимся под кустом бабушкой и папой, и папа просил: "мама, шевели мне уши, чтобы этого не слышать". Я, наверно, тоже хотела бы забыть, потому что я и паука-то убить не могу - выношу на улицу. И я не уверена, что воспитание человечности должно идти именно таким путем, поэтому, наверно, не буду переживать, что для моих детей и внуков, буде такие, Вторая Мировая встанет в один ряд с норманским завоеванием и Куликовской битвой.