Задумаешься...
Это ведь мы победили. А теперь вынуждены всем и каждому это доказывать... Да хуже того! Ещё и своим приходится доказывать. Мы положили в землю больше всех, во всех видах исчислений. И более того! Вдумайтесь, мы своих не в землю положили, а в Землю. Может это враньё? Может фигура речи? Мы никого не спасли? Мы вложились своими людьми в Землю. Этого одного достаточно, чтобы всё их существование было оправдано. Всех их, кто был прежде нас с вами.
Вчера мы праздновали, вроде бы что-то вспоминали. Исполняли роль потомков, счастливых потомков. Исполнили. А через несколько недель будет 22 июня. И по новой. Скорбим, помним. Помним и скорбим. И "свои" снова будут говорить гадости, врать, унижать. А мы будем ждать светлое 9 мая, чтобы развеять мороки подлости. Так и живём. От 9 мая до 22 июня, от 22 июня до 9 мая. И всё меньше памяти, всё меньше ветеранов, всё меньше честности и страны. Планета забывает тех, кто пересилил страшное. Вот раскладка по нашей Родине.
Шестнадцать миллионов человек мы не уберегли. Они погибли безвинно.
Уберегли 170 миллионов.
Двадцать миллионов было ранено.
Десять миллионов погибло в боях. Сами пошли на смерть и честно её приняли.
Вся красота мира, все его надежды, всё самое светлое - вот что отдали те люди. Наши.
"Ничто на Земле не проходит бесследно..."
Наши жертвы не были бесследными. Мир перестал работать на войну. Перестал перемалывать жизни в трупы, одумался, зажил по-новому. Я упрощаю картину миру, чтобы не перейти в бесконечные перечисления, потому что нельзя перечислить мир.
Знаете, что такое был послевоенный Советский Союз? А я попробую дать очередное определение. Это было место абсолютного сопротивления массовому уничтожению. Сейчас поясню.
"Те, кто забывает историю обречены пережить её ещё раз" (с)
Вы забываете о наших жертвах? Никаких проблем, но это не обязаны делать мы. Советский Союз, как величина планетарного масштаба, не плохо улавливал сигналы о новых будущих бойнях. Бойни будут. Обязательно. Такова история человечества, таково свойство ослабевающей памяти народов. И вот Советский Союз строился (после войны), как место идеального сопротивления массовому планетарному безумию. Защититься с максимальной вероятностью. Около года назад, какой-то в прошлом военный - ныне аналитик рассказывал, что раньше Тихоокеанская группировка войск могла противостоять любому нападению с этого направления. А сейчас способна только ослабить его. Между двумя этими возможностями - расстояние в пропасть.
А всё же наши павшие дали время на размышление этой планете. Даже если мы (потомки) окончательно сойдём со сцены - думай, Планета, о своём будущем, тебе оплачено.
Майор привез мальчишку на лафете.
Погибла мать. Сын не простился с ней.
За десять лет на том и этом свете
Ему зачтутся эти десять дней.
Его везли из крепости, из Бреста.
Был исцарапан пулями лафет.
Отцу казалось, что надежней места
Отныне в мире для ребенка нет.
Отец был ранен, и разбита пушка.
Привязанный к щиту, чтоб не упал,
Прижав к груди заснувшую игрушку,
Седой мальчишка на лафете спал.
Мы шли ему навстречу из России.
Проснувшись, он махал войскам рукой...
Ты говоришь, что есть еще другие,
Что я там был и мне пора домой...
Ты это горе знаешь понаслышке,
А нам оно оборвало сердца.
Кто раз увидел этого мальчишку,
Домой прийти не сможет до конца.
Я должен видеть теми же глазами,
Которыми я плакал там, в пыли,
Как тот мальчишка возвратится с нами
И поцелует горсть своей земли.
За все, чем мы с тобою дорожили,
Призвал нас к бою воинский закон.
Теперь мой дом не там, где прежде жили,
А там, где отнят у мальчишки он.
Константин Симонов (1941)
Вчера мы праздновали, вроде бы что-то вспоминали. Исполняли роль потомков, счастливых потомков. Исполнили. А через несколько недель будет 22 июня. И по новой. Скорбим, помним. Помним и скорбим. И "свои" снова будут говорить гадости, врать, унижать. А мы будем ждать светлое 9 мая, чтобы развеять мороки подлости. Так и живём. От 9 мая до 22 июня, от 22 июня до 9 мая. И всё меньше памяти, всё меньше ветеранов, всё меньше честности и страны. Планета забывает тех, кто пересилил страшное. Вот раскладка по нашей Родине.
Шестнадцать миллионов человек мы не уберегли. Они погибли безвинно.
Уберегли 170 миллионов.
Двадцать миллионов было ранено.
Десять миллионов погибло в боях. Сами пошли на смерть и честно её приняли.
Вся красота мира, все его надежды, всё самое светлое - вот что отдали те люди. Наши.
"Ничто на Земле не проходит бесследно..."
Наши жертвы не были бесследными. Мир перестал работать на войну. Перестал перемалывать жизни в трупы, одумался, зажил по-новому. Я упрощаю картину миру, чтобы не перейти в бесконечные перечисления, потому что нельзя перечислить мир.
Знаете, что такое был послевоенный Советский Союз? А я попробую дать очередное определение. Это было место абсолютного сопротивления массовому уничтожению. Сейчас поясню.
"Те, кто забывает историю обречены пережить её ещё раз" (с)
Вы забываете о наших жертвах? Никаких проблем, но это не обязаны делать мы. Советский Союз, как величина планетарного масштаба, не плохо улавливал сигналы о новых будущих бойнях. Бойни будут. Обязательно. Такова история человечества, таково свойство ослабевающей памяти народов. И вот Советский Союз строился (после войны), как место идеального сопротивления массовому планетарному безумию. Защититься с максимальной вероятностью. Около года назад, какой-то в прошлом военный - ныне аналитик рассказывал, что раньше Тихоокеанская группировка войск могла противостоять любому нападению с этого направления. А сейчас способна только ослабить его. Между двумя этими возможностями - расстояние в пропасть.
А всё же наши павшие дали время на размышление этой планете. Даже если мы (потомки) окончательно сойдём со сцены - думай, Планета, о своём будущем, тебе оплачено.
Майор привез мальчишку на лафете.
Погибла мать. Сын не простился с ней.
За десять лет на том и этом свете
Ему зачтутся эти десять дней.
Его везли из крепости, из Бреста.
Был исцарапан пулями лафет.
Отцу казалось, что надежней места
Отныне в мире для ребенка нет.
Отец был ранен, и разбита пушка.
Привязанный к щиту, чтоб не упал,
Прижав к груди заснувшую игрушку,
Седой мальчишка на лафете спал.
Мы шли ему навстречу из России.
Проснувшись, он махал войскам рукой...
Ты говоришь, что есть еще другие,
Что я там был и мне пора домой...
Ты это горе знаешь понаслышке,
А нам оно оборвало сердца.
Кто раз увидел этого мальчишку,
Домой прийти не сможет до конца.
Я должен видеть теми же глазами,
Которыми я плакал там, в пыли,
Как тот мальчишка возвратится с нами
И поцелует горсть своей земли.
За все, чем мы с тобою дорожили,
Призвал нас к бою воинский закон.
Теперь мой дом не там, где прежде жили,
А там, где отнят у мальчишки он.
Константин Симонов (1941)