"Огни Наших Улиц". Тезис третий: "Ислам и наша культура"
"...кризис национализма глубинен также за счет ущербности определенного потолка его культурных устремлений: националисты целиком поглощены химерами того, что будет, когда они придут к власти, и потому пытаются создать проекцию новой арийской культуры, либо новой туземной культуры как хорошо забытого старого, на выходе при самом безобидном раскладе получая нечто близкое к лубку и гротескным образцам туземности в ее наинелепом виде, в худшем - совсем нежизнеспособные, но агрессивные культурные бастарды. Отсюда это комичное воспевание неодруидизма, ряжения в народные костюмы и переход к архаичным формам языка. Таким образом, кризис национализма - кидание камней в колодец: «Мы хотим чего-то, смутно представляя абрисы того, что получится». Это выбивает у национализма почву для реального цивилизационного строительства. Не уличных акций и не скоморошества на годовщину очередного языческого торжества, а именно построения цивилизации, о которой мечтает каждый патриот. Разнятся лишь частности: конкуренция подходов полной аннигиляции уже имеющейся культуры, признаваемой захламленной чуждыми воздействиями, в пользу возведения совсем смутных культурных парадигм с одной стороны и, с другой - очищения того, что имеется и попыток достичь оригинала, затерявшегося в вековой пыли.
Ислам, напротив, слишком хорошо знает, какими целями он руководствуется. Его не интересуют хилые и позабытые давно мифологические экспонаты туземных культур, к которым так стремится Новая Правая; Ислам несет своды для всякой живой, бьющейся культуры - навешивая на ее каркас потолок высокой духовности; объемлет всякую живую культуру, инфильтруя и интегрируя ее в прикладную философию общего дела, одинаково разделяемую всеми мусульманами мира. Там, где современный националист погрязнет в шелухе тысячелетий, откапывая свой культурный идеал, Ислам пройдет, впитав в себя любые живые ростки этого древа народной культуры. Это делается через универсальный фильтрующий механизм, которым обделена Правая - через адат, способность Ислама поглощать живой народный обычай, придавая ему новую actualite. Несомненно, при этом высвобождаются дремавшие творческие потенции этноса, получившего положительный заряд возрождать свою самобытность.
Можно задать вопрос правой публике: «Предположим, вы воспроизведете маргинальный культурный эрзац, иллюстрирующий книги о народном творчестве, а наиболее проницательные из вас попытаются аргументировать состоятельность полученного результата. Но во имя чего вы будете это делать? Мы не спрашиваем даже, примет ли вас туземная среда, - нет, нас интересует вопрос: «Что будет дальше? Что за этим последует?»
В противном случае, усилия будут тщетны, что мы и подразумеваем, говоря о безрезультатности метания камешков в колодец. Не будет сверхидеи, не будет потребности в выживании достигнутого, но будет мертворожденность и насилие над родной культурой, еще дальше отбрасывающее от нее людей мыслящих и мятущихся в поисках соответствующих голосу нации культурных объектов. Сегодня сверхидея только за Исламом и это бесспорно. Сверхидея Ислама - сам Ислам.
Ислам не есть «мультикультурное» явление, как может показаться натурам, зачарованным восточной эстетикой, а сугубо надкультурное. Быть «над» культурой, быть на максимальной дистанции от того, что называют культурой - таков Ислам per se. А культура, тем более понятая вульгарно - так, как ее, к сожалению, понимают многие современные националисты, или культура в этнических узорах - выполняет для Ислама служебную функцию. Орнаментирует туземные формы Ислама, но не затрагивает его сердцевину.
Потому не надо сравнивать адат, то есть инфильтрацию через Таухид и Шариат пропитавшего все здоровые образцы аборигенной культуры трайболистского мироуклада с выхолащиванием. Никогда и ни при каких обстоятельствах Ислам не допускал убиения червя, обитающего в культурном грунте - это было бы слишком по-инквизиторски и не соответствовало бы акмеизму здравого исламского духа.
Действительно, Ислам последовательно запрещает автономную аборигенную культуру, если на ней зациклены все жизнеутверждающие интересы нации. Его задача объявить интегральную ультракультуру всего мусульманского мира, в которой культура аборигенов будет встроена в единый вектор дальнейшего шествия Ислама. Так оборонительной мощью системы гарантируется автономия ее компонентов. Здесь нет обезличивания, здесь утверждение интеграла. Единственная препона - шовинизм обреченных культур, при котором естественная контактная способность поглощать и видоизменять в этих культурах теряется и уступает место культурным матрицам - косным и отвердевшим остаткам былой удали трайбализма. Такие ксенофобные культуры говорят: «Хватит, мы самоценны! Нам ничто боле не нужно!»
Пример зацикленности аборигенов на собственной культуре, приобретшей, к тому же отблеск вырождения и чрезмерной куртуазности, - средневековый персидский культурный шовинизм, собственно и остановивший развитие агрессивной воинской культуры вдохновленных Исламом арабов. Столкновение жеманного персизма и ярости арабских конкистадоров не было хоть сколько-нибудь равнозначным противостоянием: персизм пал, не способный удержать в руках меч, но в результате этой заминки был создан буффер, заставивший изрядно сбавить скорость исламизации Азии и породивший шиизм - самое чудовищное зло и внутреннее горе Ислама.
Причина персизма проста: культурный шовинизм - знак, как правило, глубокой стагнации культуры и предвестник ее самоубийства. К несчастью, новые Правые сегодня этого не замечают либо надеются на преодоление стагнирующих сил. Живая же аборигенная культура, как и все живое, динамична, трансформативна, открыта к подпитке и к ассимиляции чужих культурных влияний. Загнивая в слащавости, вырождаясь, она обретает псевдо-мужественные повадки изоляционизма, пресловутое «Хватит!», но на деле это лишь последние всполохи перед тем, как влиятельные культутреггеры нации скатятся к постмодерну и переоценке всех ценностей. От постмодерна у всякого консерватора болят скулы, но он ничего не сможет ему противопоставить. Почему? Потому что это стихийные, спорадические откаты к Ничто и нет большего клина вышибания, торможения и сворачивания этого регресса, нежели Ислам - Традиция деликатная, но жестокая ко всем болезням наступившего века.
Иными словами, подчиняясь закону пульсаров, перед полным своим выдыханием аборигенная культура - или то, что от нее осталось - в последний раз набирается воздуха, раздувая напоследок свои диафрагмы. Так громко лопаются надутые до предела пузыри.
И сегодня аборигенные культуры Старого Света, подобные мокрому месту, оставшемуся от пузыря, не способны отделять зерна от плевел и впитывают все подряд; с особенным азартом в них впиваются самые пошлые и болезненные игроки - разношерстные культурные либералы и постмодернисты - те, кого раздавила бы свинцовая пята консервативной, или трайбалистской культуры, если под ней понимать культуру, воспринявшую идеи нации как единого рода и племени. Теперь однако эти люди чествуют победу, столь омерзительную патриотам. Однако, уже выдыхается и культ постмодерна, культ гламура, присущей низам перцепции площадной культуры под новой оберткой. Что будет дальше с уверенностью никто не может сказать, но одно очевидно: здравые энергии народного творчества отсоединены от питающих сетей. Как мы уже сказали, если они и выживают, то скатываются к маргинальным и нелепым проявлениям, самым достойным из которых может быть признан потаенный эскапизм патриотов, находящих себя в жанре фэнтези.
Ислам это сознает, не признает и оттого ориентируется на полноконтактное взаимодействие с глубочайшими токами национальных культур посредством адата, упомянутого уже нами инструмента легитимации всего, что может быть легитимировано Исламом в культуре туземного быта. Попытка Ислама реанимировать полуживые клетки сонма чахнущих европейских культур должна быть по достоинству оценена теми, кому небезразлично все родное, все касающееся их исторической самости - истинными патриотами.
Нам могут возразить, пеняя на закрытость Ислама, на его гетерогенность европейским культурам, в том числе русской культуре и русскому духу. Мы не будем в очередной раз заявлять о том, откуда происходит так называемая «европейская культура» и какова роль Ислама в ее становлении - это давно общее место многих исследователей. Мы скажем о другом, а именно о том, что у тех останков аборигенных культур Запада, которые по крупицам пытается собрать Правая и придать им какую-то конкурентноспособную перед всепожирающим Ничто постмодерна форму, нет выбора: либо Ислам, либо Ничто. Либо сбережение того, что осталось, либо бесповоротное исчезновение. Третьего, увы, не дано.
Почему именно Ислам? Потому что в нем много панацей; он вне культурных гангрен Запада, столетиями разъедавших тело Европы, а значит питает к ним нормальную неприязнь и, как следствие, способен оперировать их без наркоза. Не удивляйтесь агрессии мусульманских диаспор в Европе - в отличии от вас они видели Иное, у них свежа даже не память об альтернативе, а каждодневное присутствие этой альтернативы через практику Ислама. В конце концов, Ислам - религия белого человека и не надо опасаться, что он будет жесток к лучшим образцам белой Традиции.
В этой оптике Правая должна понять одно: нео-гитлеристские опыты по отношению к культуре вряд ли произведут настоящую народную культуру, вряд ли заведут ее пульс. Культурная парадигма, над ретортой которой так искренне склонились национал-патриоты, может обернуться големом лже-фундаментализма. Это будет не менее лживо, чем игра постмодерна с ретро, какое-нибудь «пост-ретро». Да и неуместно сравнивать эпоху Гитлера, этого великолепного санитара Европы, тонко ценившего дружбу с мусульманскими лидерами Балкан, Африки и Азии, и сегодняшний германский мир, духовно донельзя обнищавший…
В высшей степени благородна и уважаема воля национализма к реституции Гиперборейства, однако, эти опыты искусственны, слишком искусственны. Гитлер, а затем многие сегодняшние его последователи, не увидели слона: жесткий культурный шовинизм губителен, сама мысль о нем только от безысходности, ибо растерявшая свое культурное, аборигенное Ego нация не готова к моментальному возвращению в стихию Nostrum, стихию «Мы», «Нас», «Наше».
Мягкий же и казавшийся Гитлеровской Германии карикатурным и по-пиренейски бестолковым культурный проект Муссолини, в отличии от младшего германского брата не выдумывавшего новой национальной религии, а позже и проект Франко были лишены экспериментов с «возвращением в Гиперборею», коей и след простыл. Фашисты и фалангисты сумели создать то, перед чем оказалась бессильна немецкая выверка - естественное вокрешение народной культуры в ее же естественной, проточенной поколениями лучших мастеров канве. Посмотрите на Фашистскую Италию, жемчужину Правой Традиции, которая с такой легкостью приняла в себя старейшую нацию Европы - мусульманскую Албанию. Два естества, два жерла пробудившейся силы - аполлоническое итальянское начало, солярное и уютное, и свирепая национальная энергетика албанцев, лишь умноженная Исламом: обе сошлись в симбиозе, когда Муссолини дал жизнь Великой Албании, а та ответила солидаристским союзом с дуче. За порогом третьего тысячелетия албанские старожилы по-прежнему вспоминают об Италии Муссолини, как о потерянной отчизне; сравните это с тем, во что превратились потомки «новых гипербореев фюрера» - взгляните на сброд, именуемый немцами.
Таков не только прецедент реального сотрудничества европейской Правой и Ислама, но и принцип тяготения здорового к здоровому, как и напротив, больного к больному. Если сегодня Правые белой Европы задумаются над тем, с кем они могут заключать долгосрочные пакты и кто не осквернит их святынь, они должны будут остановиться на Исламе. Это будет по меньшей мере благоразумно, ибо здоровое тяготеет к здоровому, а в Исламе Традиции нет места каким бы то ни было инфекциям".
Ислам, напротив, слишком хорошо знает, какими целями он руководствуется. Его не интересуют хилые и позабытые давно мифологические экспонаты туземных культур, к которым так стремится Новая Правая; Ислам несет своды для всякой живой, бьющейся культуры - навешивая на ее каркас потолок высокой духовности; объемлет всякую живую культуру, инфильтруя и интегрируя ее в прикладную философию общего дела, одинаково разделяемую всеми мусульманами мира. Там, где современный националист погрязнет в шелухе тысячелетий, откапывая свой культурный идеал, Ислам пройдет, впитав в себя любые живые ростки этого древа народной культуры. Это делается через универсальный фильтрующий механизм, которым обделена Правая - через адат, способность Ислама поглощать живой народный обычай, придавая ему новую actualite. Несомненно, при этом высвобождаются дремавшие творческие потенции этноса, получившего положительный заряд возрождать свою самобытность.
Можно задать вопрос правой публике: «Предположим, вы воспроизведете маргинальный культурный эрзац, иллюстрирующий книги о народном творчестве, а наиболее проницательные из вас попытаются аргументировать состоятельность полученного результата. Но во имя чего вы будете это делать? Мы не спрашиваем даже, примет ли вас туземная среда, - нет, нас интересует вопрос: «Что будет дальше? Что за этим последует?»
В противном случае, усилия будут тщетны, что мы и подразумеваем, говоря о безрезультатности метания камешков в колодец. Не будет сверхидеи, не будет потребности в выживании достигнутого, но будет мертворожденность и насилие над родной культурой, еще дальше отбрасывающее от нее людей мыслящих и мятущихся в поисках соответствующих голосу нации культурных объектов. Сегодня сверхидея только за Исламом и это бесспорно. Сверхидея Ислама - сам Ислам.
Ислам не есть «мультикультурное» явление, как может показаться натурам, зачарованным восточной эстетикой, а сугубо надкультурное. Быть «над» культурой, быть на максимальной дистанции от того, что называют культурой - таков Ислам per se. А культура, тем более понятая вульгарно - так, как ее, к сожалению, понимают многие современные националисты, или культура в этнических узорах - выполняет для Ислама служебную функцию. Орнаментирует туземные формы Ислама, но не затрагивает его сердцевину.
Потому не надо сравнивать адат, то есть инфильтрацию через Таухид и Шариат пропитавшего все здоровые образцы аборигенной культуры трайболистского мироуклада с выхолащиванием. Никогда и ни при каких обстоятельствах Ислам не допускал убиения червя, обитающего в культурном грунте - это было бы слишком по-инквизиторски и не соответствовало бы акмеизму здравого исламского духа.
Действительно, Ислам последовательно запрещает автономную аборигенную культуру, если на ней зациклены все жизнеутверждающие интересы нации. Его задача объявить интегральную ультракультуру всего мусульманского мира, в которой культура аборигенов будет встроена в единый вектор дальнейшего шествия Ислама. Так оборонительной мощью системы гарантируется автономия ее компонентов. Здесь нет обезличивания, здесь утверждение интеграла. Единственная препона - шовинизм обреченных культур, при котором естественная контактная способность поглощать и видоизменять в этих культурах теряется и уступает место культурным матрицам - косным и отвердевшим остаткам былой удали трайбализма. Такие ксенофобные культуры говорят: «Хватит, мы самоценны! Нам ничто боле не нужно!»
Пример зацикленности аборигенов на собственной культуре, приобретшей, к тому же отблеск вырождения и чрезмерной куртуазности, - средневековый персидский культурный шовинизм, собственно и остановивший развитие агрессивной воинской культуры вдохновленных Исламом арабов. Столкновение жеманного персизма и ярости арабских конкистадоров не было хоть сколько-нибудь равнозначным противостоянием: персизм пал, не способный удержать в руках меч, но в результате этой заминки был создан буффер, заставивший изрядно сбавить скорость исламизации Азии и породивший шиизм - самое чудовищное зло и внутреннее горе Ислама.
Причина персизма проста: культурный шовинизм - знак, как правило, глубокой стагнации культуры и предвестник ее самоубийства. К несчастью, новые Правые сегодня этого не замечают либо надеются на преодоление стагнирующих сил. Живая же аборигенная культура, как и все живое, динамична, трансформативна, открыта к подпитке и к ассимиляции чужих культурных влияний. Загнивая в слащавости, вырождаясь, она обретает псевдо-мужественные повадки изоляционизма, пресловутое «Хватит!», но на деле это лишь последние всполохи перед тем, как влиятельные культутреггеры нации скатятся к постмодерну и переоценке всех ценностей. От постмодерна у всякого консерватора болят скулы, но он ничего не сможет ему противопоставить. Почему? Потому что это стихийные, спорадические откаты к Ничто и нет большего клина вышибания, торможения и сворачивания этого регресса, нежели Ислам - Традиция деликатная, но жестокая ко всем болезням наступившего века.
Иными словами, подчиняясь закону пульсаров, перед полным своим выдыханием аборигенная культура - или то, что от нее осталось - в последний раз набирается воздуха, раздувая напоследок свои диафрагмы. Так громко лопаются надутые до предела пузыри.
И сегодня аборигенные культуры Старого Света, подобные мокрому месту, оставшемуся от пузыря, не способны отделять зерна от плевел и впитывают все подряд; с особенным азартом в них впиваются самые пошлые и болезненные игроки - разношерстные культурные либералы и постмодернисты - те, кого раздавила бы свинцовая пята консервативной, или трайбалистской культуры, если под ней понимать культуру, воспринявшую идеи нации как единого рода и племени. Теперь однако эти люди чествуют победу, столь омерзительную патриотам. Однако, уже выдыхается и культ постмодерна, культ гламура, присущей низам перцепции площадной культуры под новой оберткой. Что будет дальше с уверенностью никто не может сказать, но одно очевидно: здравые энергии народного творчества отсоединены от питающих сетей. Как мы уже сказали, если они и выживают, то скатываются к маргинальным и нелепым проявлениям, самым достойным из которых может быть признан потаенный эскапизм патриотов, находящих себя в жанре фэнтези.
Ислам это сознает, не признает и оттого ориентируется на полноконтактное взаимодействие с глубочайшими токами национальных культур посредством адата, упомянутого уже нами инструмента легитимации всего, что может быть легитимировано Исламом в культуре туземного быта. Попытка Ислама реанимировать полуживые клетки сонма чахнущих европейских культур должна быть по достоинству оценена теми, кому небезразлично все родное, все касающееся их исторической самости - истинными патриотами.
Нам могут возразить, пеняя на закрытость Ислама, на его гетерогенность европейским культурам, в том числе русской культуре и русскому духу. Мы не будем в очередной раз заявлять о том, откуда происходит так называемая «европейская культура» и какова роль Ислама в ее становлении - это давно общее место многих исследователей. Мы скажем о другом, а именно о том, что у тех останков аборигенных культур Запада, которые по крупицам пытается собрать Правая и придать им какую-то конкурентноспособную перед всепожирающим Ничто постмодерна форму, нет выбора: либо Ислам, либо Ничто. Либо сбережение того, что осталось, либо бесповоротное исчезновение. Третьего, увы, не дано.
Почему именно Ислам? Потому что в нем много панацей; он вне культурных гангрен Запада, столетиями разъедавших тело Европы, а значит питает к ним нормальную неприязнь и, как следствие, способен оперировать их без наркоза. Не удивляйтесь агрессии мусульманских диаспор в Европе - в отличии от вас они видели Иное, у них свежа даже не память об альтернативе, а каждодневное присутствие этой альтернативы через практику Ислама. В конце концов, Ислам - религия белого человека и не надо опасаться, что он будет жесток к лучшим образцам белой Традиции.
В этой оптике Правая должна понять одно: нео-гитлеристские опыты по отношению к культуре вряд ли произведут настоящую народную культуру, вряд ли заведут ее пульс. Культурная парадигма, над ретортой которой так искренне склонились национал-патриоты, может обернуться големом лже-фундаментализма. Это будет не менее лживо, чем игра постмодерна с ретро, какое-нибудь «пост-ретро». Да и неуместно сравнивать эпоху Гитлера, этого великолепного санитара Европы, тонко ценившего дружбу с мусульманскими лидерами Балкан, Африки и Азии, и сегодняшний германский мир, духовно донельзя обнищавший…
В высшей степени благородна и уважаема воля национализма к реституции Гиперборейства, однако, эти опыты искусственны, слишком искусственны. Гитлер, а затем многие сегодняшние его последователи, не увидели слона: жесткий культурный шовинизм губителен, сама мысль о нем только от безысходности, ибо растерявшая свое культурное, аборигенное Ego нация не готова к моментальному возвращению в стихию Nostrum, стихию «Мы», «Нас», «Наше».
Мягкий же и казавшийся Гитлеровской Германии карикатурным и по-пиренейски бестолковым культурный проект Муссолини, в отличии от младшего германского брата не выдумывавшего новой национальной религии, а позже и проект Франко были лишены экспериментов с «возвращением в Гиперборею», коей и след простыл. Фашисты и фалангисты сумели создать то, перед чем оказалась бессильна немецкая выверка - естественное вокрешение народной культуры в ее же естественной, проточенной поколениями лучших мастеров канве. Посмотрите на Фашистскую Италию, жемчужину Правой Традиции, которая с такой легкостью приняла в себя старейшую нацию Европы - мусульманскую Албанию. Два естества, два жерла пробудившейся силы - аполлоническое итальянское начало, солярное и уютное, и свирепая национальная энергетика албанцев, лишь умноженная Исламом: обе сошлись в симбиозе, когда Муссолини дал жизнь Великой Албании, а та ответила солидаристским союзом с дуче. За порогом третьего тысячелетия албанские старожилы по-прежнему вспоминают об Италии Муссолини, как о потерянной отчизне; сравните это с тем, во что превратились потомки «новых гипербореев фюрера» - взгляните на сброд, именуемый немцами.
Таков не только прецедент реального сотрудничества европейской Правой и Ислама, но и принцип тяготения здорового к здоровому, как и напротив, больного к больному. Если сегодня Правые белой Европы задумаются над тем, с кем они могут заключать долгосрочные пакты и кто не осквернит их святынь, они должны будут остановиться на Исламе. Это будет по меньшей мере благоразумно, ибо здоровое тяготеет к здоровому, а в Исламе Традиции нет места каким бы то ни было инфекциям".