Одна история...
Алыкель.
Все вокруг бело. Тундра в снегу, невысокие вершины плоских столовых гор едва выделяются голубыми тенями на бело-розовом фоне, и только солнце высвечивает морщины на их обрывистых боках.
Тонкие слои облаков натягивает с севера, мы протыкаем и нанизываем их на самолет, как блины на вилку. Самолет снижается, и вот, нанизав на себя последний блин, вываливаемся в чистое пространство. Впереди ярко-синяя полоса неба, зажатая, как бутерброд, между белой границей тонких облаков и такой же белой, без единой темной точки, таймырской тундрой.
И в этой бесконечной тундре сквозь неправдоподобно чистый воздух вдруг проявляется черная иголка норильской полосы, а за нею, дальше к горизонту, стоит гигантский столб дыма над трубами Надежды. Лететь еще далеко, но видимость прекрасная; мы доворачиваем на полосу, уточняя курс по показаниям радиомаяков.
Белая земля чашей выгибается вокруг; опять начинается движение, снова сужается угол зрения, все меньше впереди белого, все больше темного, это темное светлеет, расширяется, придвигается, заполняет собой все видимое пространство, забирает на себя все внимание… легкий поцелуй - мать-земля принимает в свои объятья непослушных сыновей. Горячий самолет подставляет свои бока северному морозному ветру и осторожно, на цыпочках, заруливает по льду перрона в указанное ему для отдыха место. Дымятся нагретые колеса.
Белая холмистая равнина, синее небо, низкое солнце, ветер, поземок, стадо разномастных и разноцветных самолетов, неуклюже раскорячившихся на льду, и в центре - пузатый как баклажан Ил-86, вокруг которого жуками снуют машины обслуживания. Двухэтажные сугробы вокруг вокзала, нестройная змейка пассажиров через перрон, могучие бульдозеры, всю жизнь, не выключаясь, сгребающие снег… Норильский аэропорт Алыкель.
Все вокруг бело. Тундра в снегу, невысокие вершины плоских столовых гор едва выделяются голубыми тенями на бело-розовом фоне, и только солнце высвечивает морщины на их обрывистых боках.
Тонкие слои облаков натягивает с севера, мы протыкаем и нанизываем их на самолет, как блины на вилку. Самолет снижается, и вот, нанизав на себя последний блин, вываливаемся в чистое пространство. Впереди ярко-синяя полоса неба, зажатая, как бутерброд, между белой границей тонких облаков и такой же белой, без единой темной точки, таймырской тундрой.
И в этой бесконечной тундре сквозь неправдоподобно чистый воздух вдруг проявляется черная иголка норильской полосы, а за нею, дальше к горизонту, стоит гигантский столб дыма над трубами Надежды. Лететь еще далеко, но видимость прекрасная; мы доворачиваем на полосу, уточняя курс по показаниям радиомаяков.
Белая земля чашей выгибается вокруг; опять начинается движение, снова сужается угол зрения, все меньше впереди белого, все больше темного, это темное светлеет, расширяется, придвигается, заполняет собой все видимое пространство, забирает на себя все внимание… легкий поцелуй - мать-земля принимает в свои объятья непослушных сыновей. Горячий самолет подставляет свои бока северному морозному ветру и осторожно, на цыпочках, заруливает по льду перрона в указанное ему для отдыха место. Дымятся нагретые колеса.
Белая холмистая равнина, синее небо, низкое солнце, ветер, поземок, стадо разномастных и разноцветных самолетов, неуклюже раскорячившихся на льду, и в центре - пузатый как баклажан Ил-86, вокруг которого жуками снуют машины обслуживания. Двухэтажные сугробы вокруг вокзала, нестройная змейка пассажиров через перрон, могучие бульдозеры, всю жизнь, не выключаясь, сгребающие снег… Норильский аэропорт Алыкель.