О кинематографе, языковедении, духовности и гнёте технократической цивилизации
На днях я посмотрел фильм «Овсянки», про который все относительно интеллигентные люди наверняка слышали, а неинтеллигентные дальше читать не станут, так что имени режиссёра я называть не буду, тем более, что я его не помню.
Это был очень важный для меня опыт. Дело в том, что мы с группой товарищей задумали снимать кино. Кокаина в наших пампасах традиционно нет, героиновые наркоманы загибаются годам к двадцати пяти, каннабис пользуют больше в южных регионах, поэтому автором сценария и режиссёром стал тупо самый пьющий. То есть я. А я в этом вашем кино - ни в зуб ногой. Вон, скажем, Кукуруз - настоящий, классический киноман: смотрит всякое говно, заказывает у барыг дивиди с Одри Хёпберн и знает, что такое стиль «нуар» (сколько, интересно, ошибок я допустил в словах «Хёпберн» и «нуар»?). А я - вообще не петрю такие тонкости. А туда же, да.
Вот. И я, такой, думаю: надо, бля, «Овсянки» посмотреть, штоле, везде пишут, что огого.
Хотелось углядеть хотя бы пару простеньких, но неотразимых кинематографических приёмов, которые спасут весь наш проект. И тогда хотя бы один из пятидесяти критиков, посмотрев выстраданное нами кино, скажет не «хуета», а «арт-хаус», хотя, как я слышал, эти два понятия весьма близки.
Отчего бы, думал я, не посмотреть, в таком случае, «Овсянки»?
Не то, чтобы сценарий, над которым я работаю, испытывает недостаток в психологизме и острых моментах. Нет, как раз этого дерьма у меня даже против воли всегда дохера. Там, в принципе, незатейливо всё. Человек двенадцать персонажей, выживает только один. Кишки, кровища, красивые сибирские пейзажи. Этническая музыка. Ну и духовность. Я бы и рад без неё, но тут - как с психологизмом и острыми моментами. Духовность паразитирует на моём творчестве, как гельминт. За что не возьмусь - вот она, сука, здравствуйте вам.
Лет до двадцати у меня такая же параша диагностировалась с технократической цивилизацией. Любую попытку педагогического воздействия на меня я сводил к этой странной шопиздец теме. Началось всё в старших классах школы и пошло-поехало. В универе ответ по любой дисциплине я перекидывал к Жану-Жаку Руссо и технократической цивилизации, при этом имея менее чем поверхностное представление как о первом, так и о втором. Апофеозом недуга стал зачёт по английскому языку. Случился он после возвращения из очередной экспедиции. Преподавателя, конечно же, интересовало, где я конеёбился три недели. Об этом она меня и спросила, по-английски, разумеется. В ответ я посмотрел на неё удивительно ясными глазами. «Она спрашивает, где ты был!» - подсказали мне хоровым шёпотом скучные, бездуховные одногруппники. «Дык! - встрепенулся я. - А это друг Антон Семёныча Шпака Я был в поисковой экспедиции!». Преподша сморщила литсо и со снобизмом, достойным Эпохи Регентства, спросила: «Ват из ит “poiskovaya ekspeditsiya”?». Я напряг всё, что смог, включая мозг, и, зловеще помахав руками, выдал фразу, по сей день остающуюся самой длинной фразой на английском языке, произнесённой мною: «Скелетс оф зе вар!» - и для большей выразительности ещё нахмурился, как Ельцин.
Не то чтобы преподша после этого финта перестала вдруг одобрять моё присутствие в универе. Скорее, она запротестовала против моего появления на свет вообще. То есть, с саным веником она за мной по аудитории не гонялась - интеллигентная, всё же, была баба. Но и дышать со мной одним воздухом тоже больше не хотела, никогда. И что вы думаете? Каким-то образом я перевёл конфликт на тему технократической цивилизации. Понятия не имею - как. Но, тем не менее, я, человек, которого просили оставить аудиторию всякий раз, когда я начинал смеяться, услышав слово «герундий» (до сих пор, кстати, считаю его очень смешным), получил тогда зачёт по английскому.
С духовностью - та же штука у меня. Казалось бы - и не должно её быть, не нужна она тут никому, а вдруг бац. Три раза по пятьдесят духовности. Откуда только берётся?
Я бы рад был, если бы задуманный фильм получился простым быдлячим трэшаком, но сраная духовность утягивает замысел в стоки арт-хауса. Так что полюбас надо было смотреть «Овсянки». Ну хотя бы для того, чтобы поймать пару свежих кинематографических приёмов.
Ну вот. Посмотрел и поймал. Правда, не пару, а один. Но зато - из него состоит весь фильм.
Приём называется, наверное, «долгий план», или как-то так. Это когда минут пять или десять снимаются такие вещи, как безмолвная езда в машине, безмолвное же, но старательное обмывание голого трупа женщины, и прочая, на выбор, поебень. Благодаря этому до подлости простому приёму фильм «Овсянки» растянут аж на один час четырнадцать минут, хотя, по-хорошему, уложился бы и в минут двадцать.
Теперь вот проблема: если нам с товарищами применять этот приём, то хронометраж задуманного кина расколбасит часов на восемь, о как. Вот я и спрашиваю: восьмичасовой фильм про кишки и красивые сибирские пейзажи - это будет всё ещё арт-хаус, или уже передача для канала «Нэшнл Джиографик»?
Это был очень важный для меня опыт. Дело в том, что мы с группой товарищей задумали снимать кино. Кокаина в наших пампасах традиционно нет, героиновые наркоманы загибаются годам к двадцати пяти, каннабис пользуют больше в южных регионах, поэтому автором сценария и режиссёром стал тупо самый пьющий. То есть я. А я в этом вашем кино - ни в зуб ногой. Вон, скажем, Кукуруз - настоящий, классический киноман: смотрит всякое говно, заказывает у барыг дивиди с Одри Хёпберн и знает, что такое стиль «нуар» (сколько, интересно, ошибок я допустил в словах «Хёпберн» и «нуар»?). А я - вообще не петрю такие тонкости. А туда же, да.
Вот. И я, такой, думаю: надо, бля, «Овсянки» посмотреть, штоле, везде пишут, что огого.
Хотелось углядеть хотя бы пару простеньких, но неотразимых кинематографических приёмов, которые спасут весь наш проект. И тогда хотя бы один из пятидесяти критиков, посмотрев выстраданное нами кино, скажет не «хуета», а «арт-хаус», хотя, как я слышал, эти два понятия весьма близки.
Отчего бы, думал я, не посмотреть, в таком случае, «Овсянки»?
Не то, чтобы сценарий, над которым я работаю, испытывает недостаток в психологизме и острых моментах. Нет, как раз этого дерьма у меня даже против воли всегда дохера. Там, в принципе, незатейливо всё. Человек двенадцать персонажей, выживает только один. Кишки, кровища, красивые сибирские пейзажи. Этническая музыка. Ну и духовность. Я бы и рад без неё, но тут - как с психологизмом и острыми моментами. Духовность паразитирует на моём творчестве, как гельминт. За что не возьмусь - вот она, сука, здравствуйте вам.
Лет до двадцати у меня такая же параша диагностировалась с технократической цивилизацией. Любую попытку педагогического воздействия на меня я сводил к этой странной шопиздец теме. Началось всё в старших классах школы и пошло-поехало. В универе ответ по любой дисциплине я перекидывал к Жану-Жаку Руссо и технократической цивилизации, при этом имея менее чем поверхностное представление как о первом, так и о втором. Апофеозом недуга стал зачёт по английскому языку. Случился он после возвращения из очередной экспедиции. Преподавателя, конечно же, интересовало, где я конеёбился три недели. Об этом она меня и спросила, по-английски, разумеется. В ответ я посмотрел на неё удивительно ясными глазами. «Она спрашивает, где ты был!» - подсказали мне хоровым шёпотом скучные, бездуховные одногруппники. «Дык! - встрепенулся я. - А это друг Антон Семёныча Шпака Я был в поисковой экспедиции!». Преподша сморщила литсо и со снобизмом, достойным Эпохи Регентства, спросила: «Ват из ит “poiskovaya ekspeditsiya”?». Я напряг всё, что смог, включая мозг, и, зловеще помахав руками, выдал фразу, по сей день остающуюся самой длинной фразой на английском языке, произнесённой мною: «Скелетс оф зе вар!» - и для большей выразительности ещё нахмурился, как Ельцин.
Не то чтобы преподша после этого финта перестала вдруг одобрять моё присутствие в универе. Скорее, она запротестовала против моего появления на свет вообще. То есть, с саным веником она за мной по аудитории не гонялась - интеллигентная, всё же, была баба. Но и дышать со мной одним воздухом тоже больше не хотела, никогда. И что вы думаете? Каким-то образом я перевёл конфликт на тему технократической цивилизации. Понятия не имею - как. Но, тем не менее, я, человек, которого просили оставить аудиторию всякий раз, когда я начинал смеяться, услышав слово «герундий» (до сих пор, кстати, считаю его очень смешным), получил тогда зачёт по английскому.
С духовностью - та же штука у меня. Казалось бы - и не должно её быть, не нужна она тут никому, а вдруг бац. Три раза по пятьдесят духовности. Откуда только берётся?
Я бы рад был, если бы задуманный фильм получился простым быдлячим трэшаком, но сраная духовность утягивает замысел в стоки арт-хауса. Так что полюбас надо было смотреть «Овсянки». Ну хотя бы для того, чтобы поймать пару свежих кинематографических приёмов.
Ну вот. Посмотрел и поймал. Правда, не пару, а один. Но зато - из него состоит весь фильм.
Приём называется, наверное, «долгий план», или как-то так. Это когда минут пять или десять снимаются такие вещи, как безмолвная езда в машине, безмолвное же, но старательное обмывание голого трупа женщины, и прочая, на выбор, поебень. Благодаря этому до подлости простому приёму фильм «Овсянки» растянут аж на один час четырнадцать минут, хотя, по-хорошему, уложился бы и в минут двадцать.
Теперь вот проблема: если нам с товарищами применять этот приём, то хронометраж задуманного кина расколбасит часов на восемь, о как. Вот я и спрашиваю: восьмичасовой фильм про кишки и красивые сибирские пейзажи - это будет всё ещё арт-хаус, или уже передача для канала «Нэшнл Джиографик»?