Превращения Франца Кафки 2 Превращение в сына
Культура это палимпсест:
Один посрёт, другой поест.
Псой Короленко.
Идея распять имя Кафки на кресте тау принадлежит бельгийскому художнику Фелисьену Ропсу. Масонская ложа, в которой он состоял, поручила ему найти непорочную зрелую еврейку не старше тридцати лет и посвятить её в матери великого сына-пророка. Принцип диалектического отражения требовал оформить ритуал как чёрную кощунственную мессу. А запланированная мастерами ложи чувственная закрепощённость будущего пророка заставляла по тому же принципу отражения обставить акт священной иерогамии возможно развратней и экспрессивнее, с обязательной имитацией удушения девушки, в знак того, что дыхание временной земной жизни никогда уже не осквернит её, отныне богоподобные, лёгкие. Конечно, всё это достаточно было только нарисовать, чтобы ритуал состоялся. Ведь времена, когда таинства совершались исключительно через процесс проведения таинств, для масонов как людей просвещённых, давно канули в средневековье. К тому же, изображение таинства в чём-то даже предпочтительней самого таинства, ибо запечатлённый мотив таинства, если художник верно поймал и отобразил существо мистерии, будет звучать уже не переставая и до тех пор пока не исчезнет созданный им образ и все его возможные копии. Вот почему обратились именно к нему, Ропсу, знали: он не подведёт (его «Искушение святого Антония» было тому порукой). Так что Фелисьену не пришлось арендовать на ночь костёл и уговаривать невинную девицу поучаствовать с ним в сатанинском блудилище. От него требовалось только аутентичное изображение оного действа. Но отыскать саму девицу ему всё-таки пришлось, поскольку реальное существование изображаемой натуры было необходимо. Он только ждал какой-нибудь провиденциальной подсказки, знака, что указал бы ему на избранницу. И он такой знак получил.
Герман Кафка и Юлия Лёви объявили о своей помолвке в пражской газете «Спайлицы». Честолюбивый жених разорился на целую колонку с размещением фотографий: его и невесты. Она из коммерчески выдержанной, добротной семьи пивовара, скромна и неперечлива, смотрит на него, как на бога. Какая удачная партия для Германа. Впрочем, как и он для Юлии. Пора её первой молодости уже миновала. И жена потом ещё всю жизнь смотрела на мужа вот так, во все глаза, оставляя детям лишь периферийное зрение, до самозабвения благодарная за то, что он вызволил её из затянувшегося девичества. Но пока только было объявлено о помолвке. Свадьбу назначили через месяц. А тогдашние девушки (в особенности еврейские) свято блюли запрет на добрачные отношения.
Фелисьен Ропс жил в это время во Франции и, как можно предположить, не выписывал пражских газет, так же как можно предположить наличие во Франции своих еврейских девушек в изобильном для выбора количестве. Но предполагающий что-либо человек всегда смешон с высоты парящего Святого Духа, а тем более бумажного самолётика. Из окна гостиницы, расположенной по дороге ежедневных Ропсовых прогулок, мальчик с завитками Купидона отправил в плавный полёт изделие собственных рук - самолётик из четверти листа той самой газеты с тем самым объявлением о помолвке. И остроносым кончиком угодил проходящему мимо художнику в то самое место, куда Купидон-то как раз не стреляет, но на котором его стрельба отражается не в последнюю очередь; в то самое место, которое Ропс потом нарисует вздыбленным и тугим у оскверняющего крест антихриста на картине «Голгофа» (первой из серии «Сатанисты»), где Юлия Лёви заочно и до сих пор посвящается в матери великого сына-пророка. «Вот оно, знаменье!» - выдохнул художник.
на иллюстрации: мать Франца Кафки Юлия Лёви и рядом она же, на фрагменте картины Фелисьена Ропса " Сатанисты. Голгофа".
А теперь о распятом имени Кафки. Ропс, писавший модель по газетному снимку, прежде всего нанёс на вертикальный брус распятия имя ещё не рождённого ребёнка (FRANZ). Откуда он мог знать, как его назовут родители? Так уж он решил, так оно и случилось. А решил он так потому, что жил тогда во Франции. А назвать дитя по стране проживания жреца, посвятившего его мать в сосуд достойный им наполниться, показалось ему более чем верным, показалось ему истинным, показалось ему таким, что даже слово «показалось» тут неуместно. Кроме того, фамилия Кафки симметрично встроитлась в горизонтальную перекладину креста, совпав своей срединной «F» с заглавной буквой имени. Рентгеноскопия картины многие годы спустя подтвердила этот факт, обнаружив под верхним слоем имя Кафки и фамилию Франца, перпендикулярно состыкованными на обоюдной «F».
на иллюстрации: картина Фелисьена Ропса "Сатанисты. Голгофа" и рядом она же, взятая на просвет.
Данным открытием воспользовался другой бельгийский художник, Рене Магритт, обыграв приём соотечественника на свой лад. При написании литер Магритт обратился к кириллице, чтобы иметь возможность срифмовать русскую «ф» с головой Адама. «Сын Человеческий» - так назвал он свою картину. А потом взял, да и закрасил красную футболку чопорным чёрным пальто, добавил голову в котелке и зелёное яблоко, заслоняющее лицо модели. То есть, повторил поступок Ропса, спрятал первичный слой от профанации. Думал ли он, что его картину тоже просветят? Наверное, думал, даже, наверно, надеялся. Иначе не стал бы и зарисовывать.
на иллюстрации: первая, закрашенная версия работы кисти Рене Магритта «Сын Человеческий», восстановленная при помощи рентгеновских лучей и при поддержке Энди Уорхола, осуществившего цветную копию по конурам просвета и рядом вторая, скрывающая от публики первую.
Один посрёт, другой поест.
Псой Короленко.
Идея распять имя Кафки на кресте тау принадлежит бельгийскому художнику Фелисьену Ропсу. Масонская ложа, в которой он состоял, поручила ему найти непорочную зрелую еврейку не старше тридцати лет и посвятить её в матери великого сына-пророка. Принцип диалектического отражения требовал оформить ритуал как чёрную кощунственную мессу. А запланированная мастерами ложи чувственная закрепощённость будущего пророка заставляла по тому же принципу отражения обставить акт священной иерогамии возможно развратней и экспрессивнее, с обязательной имитацией удушения девушки, в знак того, что дыхание временной земной жизни никогда уже не осквернит её, отныне богоподобные, лёгкие. Конечно, всё это достаточно было только нарисовать, чтобы ритуал состоялся. Ведь времена, когда таинства совершались исключительно через процесс проведения таинств, для масонов как людей просвещённых, давно канули в средневековье. К тому же, изображение таинства в чём-то даже предпочтительней самого таинства, ибо запечатлённый мотив таинства, если художник верно поймал и отобразил существо мистерии, будет звучать уже не переставая и до тех пор пока не исчезнет созданный им образ и все его возможные копии. Вот почему обратились именно к нему, Ропсу, знали: он не подведёт (его «Искушение святого Антония» было тому порукой). Так что Фелисьену не пришлось арендовать на ночь костёл и уговаривать невинную девицу поучаствовать с ним в сатанинском блудилище. От него требовалось только аутентичное изображение оного действа. Но отыскать саму девицу ему всё-таки пришлось, поскольку реальное существование изображаемой натуры было необходимо. Он только ждал какой-нибудь провиденциальной подсказки, знака, что указал бы ему на избранницу. И он такой знак получил.
Герман Кафка и Юлия Лёви объявили о своей помолвке в пражской газете «Спайлицы». Честолюбивый жених разорился на целую колонку с размещением фотографий: его и невесты. Она из коммерчески выдержанной, добротной семьи пивовара, скромна и неперечлива, смотрит на него, как на бога. Какая удачная партия для Германа. Впрочем, как и он для Юлии. Пора её первой молодости уже миновала. И жена потом ещё всю жизнь смотрела на мужа вот так, во все глаза, оставляя детям лишь периферийное зрение, до самозабвения благодарная за то, что он вызволил её из затянувшегося девичества. Но пока только было объявлено о помолвке. Свадьбу назначили через месяц. А тогдашние девушки (в особенности еврейские) свято блюли запрет на добрачные отношения.
Фелисьен Ропс жил в это время во Франции и, как можно предположить, не выписывал пражских газет, так же как можно предположить наличие во Франции своих еврейских девушек в изобильном для выбора количестве. Но предполагающий что-либо человек всегда смешон с высоты парящего Святого Духа, а тем более бумажного самолётика. Из окна гостиницы, расположенной по дороге ежедневных Ропсовых прогулок, мальчик с завитками Купидона отправил в плавный полёт изделие собственных рук - самолётик из четверти листа той самой газеты с тем самым объявлением о помолвке. И остроносым кончиком угодил проходящему мимо художнику в то самое место, куда Купидон-то как раз не стреляет, но на котором его стрельба отражается не в последнюю очередь; в то самое место, которое Ропс потом нарисует вздыбленным и тугим у оскверняющего крест антихриста на картине «Голгофа» (первой из серии «Сатанисты»), где Юлия Лёви заочно и до сих пор посвящается в матери великого сына-пророка. «Вот оно, знаменье!» - выдохнул художник.
на иллюстрации: мать Франца Кафки Юлия Лёви и рядом она же, на фрагменте картины Фелисьена Ропса " Сатанисты. Голгофа".
А теперь о распятом имени Кафки. Ропс, писавший модель по газетному снимку, прежде всего нанёс на вертикальный брус распятия имя ещё не рождённого ребёнка (FRANZ). Откуда он мог знать, как его назовут родители? Так уж он решил, так оно и случилось. А решил он так потому, что жил тогда во Франции. А назвать дитя по стране проживания жреца, посвятившего его мать в сосуд достойный им наполниться, показалось ему более чем верным, показалось ему истинным, показалось ему таким, что даже слово «показалось» тут неуместно. Кроме того, фамилия Кафки симметрично встроитлась в горизонтальную перекладину креста, совпав своей срединной «F» с заглавной буквой имени. Рентгеноскопия картины многие годы спустя подтвердила этот факт, обнаружив под верхним слоем имя Кафки и фамилию Франца, перпендикулярно состыкованными на обоюдной «F».
на иллюстрации: картина Фелисьена Ропса "Сатанисты. Голгофа" и рядом она же, взятая на просвет.
Данным открытием воспользовался другой бельгийский художник, Рене Магритт, обыграв приём соотечественника на свой лад. При написании литер Магритт обратился к кириллице, чтобы иметь возможность срифмовать русскую «ф» с головой Адама. «Сын Человеческий» - так назвал он свою картину. А потом взял, да и закрасил красную футболку чопорным чёрным пальто, добавил голову в котелке и зелёное яблоко, заслоняющее лицо модели. То есть, повторил поступок Ропса, спрятал первичный слой от профанации. Думал ли он, что его картину тоже просветят? Наверное, думал, даже, наверно, надеялся. Иначе не стал бы и зарисовывать.
на иллюстрации: первая, закрашенная версия работы кисти Рене Магритта «Сын Человеческий», восстановленная при помощи рентгеновских лучей и при поддержке Энди Уорхола, осуществившего цветную копию по конурам просвета и рядом вторая, скрывающая от публики первую.