Шикарное стихотворение
Когда мы выгорим, высохнем, станем пустыми и ломкими, как тростник,
ты будешь врать мне, что я все еще красива. А я буду верить, чёрт с ним.
Когда уголь станет золой, иссякнет сангрия, остынет вишнёвый пирог,
мы сядем в саду и будем смотреть, как вскрывают деревянный порог
легионы молодых клёнов, как ветшает наш дом остовом затонувшего корабля,
как внуки топают по дорожкам с карманами, полными миндаля...
Когда праправнуки оборвут тронутые изморозью фонарики физалиса в цветнике,
мы с тобой станем легче линий на пальцах, тоньше кости на виске.
С нас сойдут все оболочки, одна за другой, останется одно
остекленелое, сочащееся на срезе сиянием, нервное волокно,
прошитое насквозь корнями древ, укрытое дёрном - теплейшим из одеял.
И я-волокно, я-нерв всё ещё буду помнить, как ты меня обнимал...
Когда рухнет последний столетний клён, с юга на север, а, может быть,
с востока на запад здесь ляжет дорога: ухабы-столбы...
Дорогу, извиваясь, пересечёт другая, потом ещё одна, и еще одна.
Паук-перекрёсток будет плести паутину из асфальта и железнодорожного полотна,
пока однажды утром солнце ошарашенно не упрётся лбом
в здание вокзала, а оно будет, как водится, с голубями да с витражным стеклом...
Когда здесь будут прощаться, встречаться, греть сумочки на коленях, как щенят,
пить водку и кофе с цикорием, мять носовые платки, когда будут менять
сим-карты, валюту, билеты, жизнь - одну на другую, - мы с тобой
будем слушать песню колёс (чем не сердца стук?)... А когда, бог ты мой,
кто-то возьмёт да придумает воздушные поезда, воздушные колеи, воздушный порт, -
наш вокзал растерзают бурьян и терновник - до самых костей и аорт...
И когда ещё каких-нибудь пару вечностей спустя, когда Гольфстрим
станет горной рекой, Гималаи уйдут под воду, а Луна расколется на куски...
Когда на то самое место, где наша дочь пару вечностей назад рисовала мелом кота, -
примяв бруснику, опустится инопланетное судно... И даже тогда,
когда на теплую обшивку корабля слетятся погреться земные жуки, -
я буду с тобой рядом, ты только представь, на расстоянии вытянутой руки.
2010 (с) Ирина-мурена-медузка
ты будешь врать мне, что я все еще красива. А я буду верить, чёрт с ним.
Когда уголь станет золой, иссякнет сангрия, остынет вишнёвый пирог,
мы сядем в саду и будем смотреть, как вскрывают деревянный порог
легионы молодых клёнов, как ветшает наш дом остовом затонувшего корабля,
как внуки топают по дорожкам с карманами, полными миндаля...
Когда праправнуки оборвут тронутые изморозью фонарики физалиса в цветнике,
мы с тобой станем легче линий на пальцах, тоньше кости на виске.
С нас сойдут все оболочки, одна за другой, останется одно
остекленелое, сочащееся на срезе сиянием, нервное волокно,
прошитое насквозь корнями древ, укрытое дёрном - теплейшим из одеял.
И я-волокно, я-нерв всё ещё буду помнить, как ты меня обнимал...
Когда рухнет последний столетний клён, с юга на север, а, может быть,
с востока на запад здесь ляжет дорога: ухабы-столбы...
Дорогу, извиваясь, пересечёт другая, потом ещё одна, и еще одна.
Паук-перекрёсток будет плести паутину из асфальта и железнодорожного полотна,
пока однажды утром солнце ошарашенно не упрётся лбом
в здание вокзала, а оно будет, как водится, с голубями да с витражным стеклом...
Когда здесь будут прощаться, встречаться, греть сумочки на коленях, как щенят,
пить водку и кофе с цикорием, мять носовые платки, когда будут менять
сим-карты, валюту, билеты, жизнь - одну на другую, - мы с тобой
будем слушать песню колёс (чем не сердца стук?)... А когда, бог ты мой,
кто-то возьмёт да придумает воздушные поезда, воздушные колеи, воздушный порт, -
наш вокзал растерзают бурьян и терновник - до самых костей и аорт...
И когда ещё каких-нибудь пару вечностей спустя, когда Гольфстрим
станет горной рекой, Гималаи уйдут под воду, а Луна расколется на куски...
Когда на то самое место, где наша дочь пару вечностей назад рисовала мелом кота, -
примяв бруснику, опустится инопланетное судно... И даже тогда,
когда на теплую обшивку корабля слетятся погреться земные жуки, -
я буду с тобой рядом, ты только представь, на расстоянии вытянутой руки.
2010 (с) Ирина-мурена-медузка