это лучше ...
Это было перед войной. Лев Иванович Гумилевский, перешедший от беллетристики к научно-популярной литературе, решил проверить: может ли он еще писать рассказы <…> Гумилевский устроил у себя на квартире - мы жили в одном писательском доме по улице Фурманова, ныне снесенном, - чтение своего рассказа, написанного уже после многолетней разлуки с изящной словесностью <…> Лев Иванович сменил манеру - от пролетарского импрессионизма своих ранних книжек (тех, что „без черемухи“) он перешел к правоверному обстоятельному реализму, думая на этом пути вновь обрести лицо беллетриста.
Рассказ никому не понравился <…> Платонов молчал, пил мелкими глоточками красное цинандали и морщил высокое чело.
- А как вам, Андрей Платонович? - обратился к нему Гумилевский.
Платонов еще сильнее изморщинил лоб, казалось, он решает непосильную умственную задачу.
- Это… конечно… рассказ, - сказал он и припал к бокалу.
- Для меня это очень важно, - наклонил крупную голову Гумилевский. - Значит, новеллистической формой я, во всяком случае, владею.
- Да… это… рассказ, - совсем изнемогая от умственной работы, повторил Платонов и потянулся за бутылкой <…>
От Гумилевского мы пошли к нам. Отчим вспомнил, что в графинчике оставалось немного водки. Измученный кислым вином, Андрей Платонович как-то особенно бережно и душевно перелил в себя две рюмки водки. После чего отчим с настырностью максималиста привязался к нему, почему он скрыл от Гумилевского свое мнение о рассказе. Андрей Платонович отмалчивался, отсмеивался, отфыркивался, но под конец не выдержал и сказал жалобно:
- Да что вы привязались? Пусть пишет рассказы. Это лучше, чем хулиганить в подворотне.
Рассказ никому не понравился <…> Платонов молчал, пил мелкими глоточками красное цинандали и морщил высокое чело.
- А как вам, Андрей Платонович? - обратился к нему Гумилевский.
Платонов еще сильнее изморщинил лоб, казалось, он решает непосильную умственную задачу.
- Это… конечно… рассказ, - сказал он и припал к бокалу.
- Для меня это очень важно, - наклонил крупную голову Гумилевский. - Значит, новеллистической формой я, во всяком случае, владею.
- Да… это… рассказ, - совсем изнемогая от умственной работы, повторил Платонов и потянулся за бутылкой <…>
От Гумилевского мы пошли к нам. Отчим вспомнил, что в графинчике оставалось немного водки. Измученный кислым вином, Андрей Платонович как-то особенно бережно и душевно перелил в себя две рюмки водки. После чего отчим с настырностью максималиста привязался к нему, почему он скрыл от Гумилевского свое мнение о рассказе. Андрей Платонович отмалчивался, отсмеивался, отфыркивался, но под конец не выдержал и сказал жалобно:
- Да что вы привязались? Пусть пишет рассказы. Это лучше, чем хулиганить в подворотне.