Ольга Носенко. След от звезды на синей грузинской скатерти. 80х152, смеш. техн.
Давно я тут не появлялась и с удивлением увидела, что кто-то еще заглядывает иногда в гости. За это время умерла пикаса, где были картинки, вот теперь пробую с гугла, пока всё как-то коряво выходит.
Идея синей грузинской скатерти (есть такой промысел, вроде наших барановских и шуйских платков, только индиго) возникла во время посещения Музея прикладного искусства в Тбилиси. А в Тбилиси я попала в первых числах апреля, севши на хвост Ире Ерисановой, директору Дома-музея Пастернака в Переделкино. Мы ездили на праздник, посвященный дню рождения Тициана Табидзе. Встречали нас внуки Ниночка и Гиви Табидзе, возили в Орпири, было 5 дней полного литературно-исторического счастья. По плану героями скатерти должны были стать Тициан Табидзе, Пастернак и, возможно, Паоло Яшвили. Но, приехав домой и начав вчитываться в грузинских поэтов и их переводчиков, я сначала почему-то зацепилась за стихотворение Николая Тихонова.
Несмотря на описательность, многословие, даже избыточность стихов Н. Тихонова 30-х годов, тема Кавказа у него звучит живо и местами очень свежо (вообще-то я не имею никакого права заниматься литературным анализом) . Стихотворение про ночной праздник Алавердоба напоминает раскадровку сценария. Пять кусков текста по 4-5 строф, причем в трёх из них использован длиннющий пеон (правильно я изъясняюсь?), можно долго и успешно критиковать. Но меня зацепила именно сценография и музыка этого неоправданно длинного стихотворения, строчки крутятся в мозгу, как песня-надоеда, от которой невозможно отвязаться.
И ассоциации у меня возникли совсем не те, которые волновали автора. Время меняет акценты и смысл некоторых событий, вот и содержание стихотворения инвертировалось и приобрело обратный знак. Тихонов долго и сложно описывает ночной праздник, на котором появляется группа слепых музыкантов. На шлеме одного из них автор замечает след от звезды - и пускается в воспоминания о времени, когда на Кавказе устанавливалась советская власть. Этнико-романтический экскурс в прошлое, восхищение результатом революции и только небольшая мрачноватая деталь в конце - испуганный баран, который случайно избежал смерти через шашлык в эту ночь.
Надо признать, что текст написан в 1935 году, когда в Грузии еще не началось уничтожение поэтов. Еще живы все голуборожцы, не помышляет о самоубийстве Паоло Яшвили, не расстрелян в застенках НКВД Тициан Табидзе.
Но теперь, сейчас - эта звезда на шлеме слепого грузина вызывает у меня несколько иные, чем у Николая Тихонова, мысли - в 1935 он уже начал плавно переходить из «поэтов» в «функционера» от искусства, но ещё сидел между двумя стульями. Даже когда стал совсем "начальником", он, кажется, все же не был замечен в чрезмерном иезуитстве по отношению к своим соратникам. Разве что Солженицыну и Сахарову досталось, но это уж в какие годы…
След звезды на шлеме слепого, несчастный, приговоренный к смерти баран - звучит это всё в 1935 почти провидчески. И мы сейчас смотрим назад, знаем результат этих звёздных войн и читаем текст по-другому. Пусть автор меня простит.
Ну, кажется, я вспомнила и справилась с изменениями. Так что впереди еще одна скатерть.
Идея синей грузинской скатерти (есть такой промысел, вроде наших барановских и шуйских платков, только индиго) возникла во время посещения Музея прикладного искусства в Тбилиси. А в Тбилиси я попала в первых числах апреля, севши на хвост Ире Ерисановой, директору Дома-музея Пастернака в Переделкино. Мы ездили на праздник, посвященный дню рождения Тициана Табидзе. Встречали нас внуки Ниночка и Гиви Табидзе, возили в Орпири, было 5 дней полного литературно-исторического счастья. По плану героями скатерти должны были стать Тициан Табидзе, Пастернак и, возможно, Паоло Яшвили. Но, приехав домой и начав вчитываться в грузинских поэтов и их переводчиков, я сначала почему-то зацепилась за стихотворение Николая Тихонова.
Несмотря на описательность, многословие, даже избыточность стихов Н. Тихонова 30-х годов, тема Кавказа у него звучит живо и местами очень свежо (вообще-то я не имею никакого права заниматься литературным анализом) . Стихотворение про ночной праздник Алавердоба напоминает раскадровку сценария. Пять кусков текста по 4-5 строф, причем в трёх из них использован длиннющий пеон (правильно я изъясняюсь?), можно долго и успешно критиковать. Но меня зацепила именно сценография и музыка этого неоправданно длинного стихотворения, строчки крутятся в мозгу, как песня-надоеда, от которой невозможно отвязаться.
И ассоциации у меня возникли совсем не те, которые волновали автора. Время меняет акценты и смысл некоторых событий, вот и содержание стихотворения инвертировалось и приобрело обратный знак. Тихонов долго и сложно описывает ночной праздник, на котором появляется группа слепых музыкантов. На шлеме одного из них автор замечает след от звезды - и пускается в воспоминания о времени, когда на Кавказе устанавливалась советская власть. Этнико-романтический экскурс в прошлое, восхищение результатом революции и только небольшая мрачноватая деталь в конце - испуганный баран, который случайно избежал смерти через шашлык в эту ночь.
Надо признать, что текст написан в 1935 году, когда в Грузии еще не началось уничтожение поэтов. Еще живы все голуборожцы, не помышляет о самоубийстве Паоло Яшвили, не расстрелян в застенках НКВД Тициан Табидзе.
Но теперь, сейчас - эта звезда на шлеме слепого грузина вызывает у меня несколько иные, чем у Николая Тихонова, мысли - в 1935 он уже начал плавно переходить из «поэтов» в «функционера» от искусства, но ещё сидел между двумя стульями. Даже когда стал совсем "начальником", он, кажется, все же не был замечен в чрезмерном иезуитстве по отношению к своим соратникам. Разве что Солженицыну и Сахарову досталось, но это уж в какие годы…
След звезды на шлеме слепого, несчастный, приговоренный к смерти баран - звучит это всё в 1935 почти провидчески. И мы сейчас смотрим назад, знаем результат этих звёздных войн и читаем текст по-другому. Пусть автор меня простит.
Ну, кажется, я вспомнила и справилась с изменениями. Так что впереди еще одна скатерть.