В старинном журнале
Шереметьев "На Камчатке" / Охотник, 1928, № 6
Камчатская охота меня разочаровала. Ехал, думал - дичи масса, вот поохочусь. А тут ходишь, ходишь, верст 30-40 загнёшь за день и если увидишь одного-двух глухарей -счастье, а то и так вернешься. Около города глухарей мало, куропаток тоже, а зайцев не увидишь. В лесу пусто. Изредка увидишь сойку (на Камчатке сойка не водится), кедровку или усышишь ее хриплый крик, промелькнет дятел или синичка, а то лес, как мертвый. То и дело перехoдишь медвежьи тропы. С непривычки неприятно. Ходить тяжело. Заросли сланца-кедровника, ольхи и рябины - почти не проходимы, и их приходится обходить. Низины заросли шеломайником и пыреем. Первый стоит, как стена аршина 3-4 высотой. Он закрывает перед тобой все. Медленно, раздвигая руками громадные стебли, продвигаешься вперед. Здесь легко вплотную найти на медведя. Он любит лежать в таких зарослях в жаркие дни, а тут в двух шагах ничего не видно из-за листьев. Чтобы посмотреть немного вперед - надо нагибаться: внизу нет листьев, и между стеблями можно видеть шагов на 10. Стараешься скoрей выбраться из такого проклятого места в березняк, где светло и просторно.
Каменная береза растет редко, и трава на сухих местах не большая. Вот раскинут темно-зеленый ковер - это "шикша", любимая ягода глухаря. Сладкая на вкус, но какая то пустая - одна жидкость внутри. А вот рябина. Низенький кустарник с громадными кистями крупной, сладко-кислой ягоды. В этом году ее особенно много, и ягода не наша материковая, а громадная, почти с дюйм длиной.
Цепкие кусты шиповника и жимолости путают ноги. Одежа рвется, как на огне горит. Две-три охоты - и платье клочьями, носки сапог просят каши. Только американская роба терпит в такой носке.
Камчадала в лесу не увидишь. Он готовится к зимней охоте на соболя, а пока уехал далеко запасать на зимнюю охоту мясо - бьет оленей и медведей, солит мясо и складывает в местах зимней охоты - далеко в горах.
- Что нам надо? Резиновые сапоги есть. Палатка, кукуль (меховой мешок из оленьей шкуры), вельбот и собаки доставать уток из воды - все это есть. Ружья готовы. Патроны набиты давно. Впереди два праздника. Едем! - зовёт товарища высокий, худощавый, здоровый как лошадь, загорелый охотник.
- Канцелярия надоела, как горькая редька. Дома сидеть грешно в такую погоду. Я бы и один махнул, да на лодке одному не удобно. А солнышко, смотри, так и греет -продолжает он немного погодя и придумывая, как бы соблазнить товарища. - Утка теперь жирная, вся в сале...
- По пуду весом - добавляет второй... - Оба смеются... Едем.
Утиная охота веселая. Утренняя и вечерняя зорька на перелете, а днем бродишь по болотам и озеркам, выгоняя крякву и чирков. Постреляешь в волю. За охоту 1-2 дня выпустишь зарядов 60-100 и при удаче возьмешь десятка два крупных, жирных крякуш и мелочи-чирков.
До Авачи, места охоты, верст 12. Ехать по Авачинской бухте на вельботе до реки. Сама река Авача разбилась на ряд рукавов и протоков. На много верст между этими рукавами болота и озерки. Воды много. Только резиновые сапоги по пояс спасают от ледяной воды, сбегающей со снеговых гор. Даже в самое жаркое время купаться и думать нечего.
За день охоты так набродишься по кочкам, что, придя на стан, еле дышишь. На стану палатка, костер, кипит чайник, и чай пьем без конца. Замечательно вкусной кажется "юкола" (распластанная, слегка посоленая, провяленная на дыму и солнце лосось).
Охота была удачна. 59 уток на двоих - это по Петропавловску хорошо. Допивается чай, свертывается палатка. Надо домой.
Дует попутный "запад". Ставят парус. Собаки забираются в нос. Охотники разместились - один сел посредине, второй на корме, управляя рулем и парусом. Запад все крепче. Начинает рвать порывами. Кругом забелели "барашки". Вода кипит под носом лодки, шкот режет руку, а волна все больше и больше. Лодка старая, а в такую погоду и на хорошей опасно. Сзади набегает пенистый вал.
Вот вот захлестнет, - шутят охотники, а на душе опасенье: а вдруг не выдержит лодка. Не пойти 6ы ко дну. Вода, как лед. До берега версты 3. Значит опрокинет, и аминь.
- Эй парус! - Кричит сидящий посредине. Рулевой ослабляет шкот. Лодка, черпая бортом, летит, как птица. Парус едва терпит. Мачта гнется, лодка скрипит. Это налетел порыв. Охотники молчат, только напруженные руки рулевого и напряженный взгляд говорят о том, что люди начеку. Лодка ныряет и снова мчится. 12 верст в 40 минут. Вот уж Никольская сопка, а за ней "ковш" и дом.