Работа и 50 нюансов отчаяния
Пока за окном ноябрь тестирует, как долго может длиться тьма, я работаю.
Пока моя старшая ребенка все меньше и меньше говорит со мной по-русски, я работаю.
Пока моя младшая ребенка просыпается и первым делом спрашивает «папа?», я работаю.
И несмотря на это, песчинок в часах осталось так мало, что даже отменить силу притяжения больше не решение проблемы. Они все равно упадут вниз. В следующее воскресенье. А у меня еще нет ни discussion, ни conclusions, ни introduction. И это совсем не как сесть и накатать блог вот тут под вдохновение.
- Nathan, how long did it take you to write the discussion of your findings?
- Mmmm, may be a month ...
- Huh! I have three days ...
И тут должен был занавес, но его забыли прикрепить, когда строили этот театр.
Песчинок в часы никто не досыпет и ни пройдется по тем тысячам прочитанных мною страниц, чтобы синтезировать все, что имеет ко мне отношение. Мне бы какой-нибудь волшебный shortcut, но я стою по колено в отчаянии, и на волшебство просто не хватает воздуха и свободы мысли. И я знала до этого, какое оно - отчаяние. Но на прошлой неделе, мне кажется, оно захаживало ко мне раза четыре, и каждый раз в новом наряде. Такие частые приходы изматывают, и очень хочется попросить мою профессор и иже с ней даже не дышать на меня, а не то что небрежно бросать «нет, этот текст лучше не включать в диссертацию». Под «этим текстом» подразумевается мой самый лучший текст, который для меня как индульгенция за все то, чего не будет в моей диссертации из-за острого дефицита времени. Текст как словесный портрет меня-исследователя. Текст как инструкция для понимания того, что я - свой самый строгий критик, и никакие попытки вырыть подкоп под мои научные методы не расшатают мою диссертацию: все подкопы уже вырыты - вот вам карта! После того, как меня парализовало не испытанное доселе отчаяние, я все же нашла аргументы, чтобы текст вернуть в состав диссера. Но у меня как будто забрали запасной баллон кислорода, который я приберегала на последнюю неделю этого испепеляющего всё живое внутри меня марафона.
И самое худшее, что можно услышать в таком состоянии - это «ты справишься». И этим дурацким «ты справишься» разговаривают не со мной-нынешней, а со мной-на-том-берегу (чтобы потом добавить «вот видишь! я же говорил(а)!»). Но чтоб попасть на тот берег, надо подняться по водопаду вспять. И мне-на-том-берегу уже не нужны слова утешения - у нее уже все в порядке, даже если не хватает сил просто встать.
Ну вот. Выговорилась. Пойду дальше формулировать, как кость бедра связана с опавшими листьями каштана за окном.