Дубравка Угрешич. Форсирование романа-реки
Как говорили в одном фильме, «Все агенты переходят на другую сторону, все участники сопротивления продаются. В этом заключается горькая правда, Билл. А писатель? Писатель живёт горькой правдой так же, как и все. Разница лишь в том, что он составляет о ней отчёт».
В позапрошлый четверг мне было нечем заняться, поэтому я купил мешок пряников, весь день их жевал и читал отчёт экс-югославской писательницы Дубравки Угрешич о состоянии современной литературы. Отчёт был (и остаётся) оформлен в виде произведения под названием «Форсирование романа-реки».
Действие происходит в Загребе в начале восьмидесятых. На традиционное культурное мероприятие собираются писатели, критики и переводчицы из разных стран. Они непринуждённо общаются, читают доклады, наслаждаются хорватским гостеприимством и гостиницей «Интерконтиненталь». Кругом, встречая иностранцев и переводя для них, снуют вёрткие студентки филфака.
Но скучать ему недолго: внезапная встреча с американцем (которому тоже скучно и который, кроме того, как две капли воды похож на него самого), приводит к отличной попойке и не менее захватывающим попыткам выяснить, в чём же разница между условно западными и условно восточными писателями.
Общий язык друзья находят немедленно, по очереди произнося десяток тостов за тех, кого считают выдающимися деятелями современности: пьют за Герберта Маркузе, Анжелу Дэвис, Эриха Фромма, Джерри Рубина, Руди Дучке, Doors, Beatles и всех прочих. Затем главный герой переходит к делу и начинает путаный рассказ о том, что когда-то хотел стать хорватским Керуаком, автором хорватской on-the-road-прозы. Пока не обнаружил, что в Хорватии толком некуда поехать, и вообще писать от первого лица как-то не принято. Американец не понимает, жалуется, что американцы отчуждены и антиинтеллектуальны, не то что европейцы. Главный герой удивляется, он никогда не думал о себе, как о европейце.
Беседа и дегустация местных крепких напитков затягиваются на несколько дней, преимущества американского кинематографа над югославской действительностью не дают покоя первому и забавляют второго. После чего американец внезапно исчезает, оставив странное послание, в котором вопросов больше, чем ответов.
Последовательность чрезвычайных происшествий и скучных докладов дополняется не менее скучным неформальным общением и посещением мясокомбината, во время которого каждый литератор получает в подарок набор сосисок, сарделек и паштетов.
Отчего же ситуация столь безрадостна? Не закономерна ли она? И если так, то не стоит ли за этой закономерностью сила, неумолимо превращающая искусство в объект потребления, унифицирующая и обесценивающая любой оригинальный замысел, низводящая талант до уровня умения держать карандаш при помощи большого и указательного пальцев?
Работу, производимую этой силой, легко наблюдать невооружённым глазом, говорит нам Дубравка Угрешич, достаточно посетить выдуманную литературную встречу в Загребе начала восьмидесятых. Возможно, на ней даже удастся встретить людей, посвятивших себя служению этим неумолимым процессам, авторов их теоретического обоснования, тайных литературных заговорщиков и непосредственных исполнителей их бесчеловечных планов.
А если вести себя достойно и выбрать правильную компанию, то, быть может, удастся найти и кого-то, кто противостоит глобальной литературной инженерии. Человека, который после нескольких дней дружеского общения исчезнет, оставив на полке холодильника пароль для доступа к следующему, осознанному уровню сопротивления.
В позапрошлый четверг мне было нечем заняться, поэтому я купил мешок пряников, весь день их жевал и читал отчёт экс-югославской писательницы Дубравки Угрешич о состоянии современной литературы. Отчёт был (и остаётся) оформлен в виде произведения под названием «Форсирование романа-реки».
Действие происходит в Загребе в начале восьмидесятых. На традиционное культурное мероприятие собираются писатели, критики и переводчицы из разных стран. Они непринуждённо общаются, читают доклады, наслаждаются хорватским гостеприимством и гостиницей «Интерконтиненталь». Кругом, встречая иностранцев и переводя для них, снуют вёрткие студентки филфака.
- Жан-Поль Флогю вопросительно посмотрел на Рауля. Рауль утвердительно кивнул и открыл тяжелую дверь. Они оказались в полумраке, пропитанном резким запахом мочи.
- Нам нужно на второй этаж. Лифт не работает, - сказал Рауль извиняющимся тоном.
Но скучать ему недолго: внезапная встреча с американцем (которому тоже скучно и который, кроме того, как две капли воды похож на него самого), приводит к отличной попойке и не менее захватывающим попыткам выяснить, в чём же разница между условно западными и условно восточными писателями.
Общий язык друзья находят немедленно, по очереди произнося десяток тостов за тех, кого считают выдающимися деятелями современности: пьют за Герберта Маркузе, Анжелу Дэвис, Эриха Фромма, Джерри Рубина, Руди Дучке, Doors, Beatles и всех прочих. Затем главный герой переходит к делу и начинает путаный рассказ о том, что когда-то хотел стать хорватским Керуаком, автором хорватской on-the-road-прозы. Пока не обнаружил, что в Хорватии толком некуда поехать, и вообще писать от первого лица как-то не принято. Американец не понимает, жалуется, что американцы отчуждены и антиинтеллектуальны, не то что европейцы. Главный герой удивляется, он никогда не думал о себе, как о европейце.
Беседа и дегустация местных крепких напитков затягиваются на несколько дней, преимущества американского кинематографа над югославской действительностью не дают покоя первому и забавляют второго. После чего американец внезапно исчезает, оставив странное послание, в котором вопросов больше, чем ответов.
- - Рауль, как вы думаете, не пригласить ли эту даму присоединиться к нашему обществу… - с улыбкой сказал Жан-Поль Флогю. Рауль встал, но женщина со стаканом в руке уже направлялась в их сторону. Она подошла, села и решительно поставила свой стакан на их столик.
- Добрый вечер… Простите, это Клуб писателей? - спросил Рауль по-хорватски.
- Да, - отрезала женщина. - И не мучайтесь с этим хорватским. Говорите по-французски. Вы ведь оба с Литературной встречи? - добавила она скорее утвердительно, чем вопросительно.
Жан-Поль Флогю дружелюбно кивнул и спросил:
- Простите, мадам, а где писатели?
- Нет их! Нет писателей, нет литературы! Романы здесь жизнь пишет, а вместо литературы у нас одна херня! - спокойно высказалась женщина и отпила глоток из своего стакана. Жан-Поль Флогю любезно улыбнулся.
- Простите, а есть в городе какое-нибудь другое место - кафе, клуб, ресторан, где собираются писатели?
- Да что вас заклинило… писатели, писатели?!
- Ну хорошо, допустим, вообще богема.
- Если нет литературы, откуда возьмется богема, как вы считаете?
Последовательность чрезвычайных происшествий и скучных докладов дополняется не менее скучным неформальным общением и посещением мясокомбината, во время которого каждый литератор получает в подарок набор сосисок, сарделек и паштетов.
- - Рауль, вы уверены, что это был Клуб писателей? - спросил Жан-Поль Флогю, пока они спускались по мрачной лестнице.
- Да, адрес такой, месье.
- Это показалось мне больше похожим на похоронную контору, - пробормотал Жан-Поль Флогю.
Отчего же ситуация столь безрадостна? Не закономерна ли она? И если так, то не стоит ли за этой закономерностью сила, неумолимо превращающая искусство в объект потребления, унифицирующая и обесценивающая любой оригинальный замысел, низводящая талант до уровня умения держать карандаш при помощи большого и указательного пальцев?
Работу, производимую этой силой, легко наблюдать невооружённым глазом, говорит нам Дубравка Угрешич, достаточно посетить выдуманную литературную встречу в Загребе начала восьмидесятых. Возможно, на ней даже удастся встретить людей, посвятивших себя служению этим неумолимым процессам, авторов их теоретического обоснования, тайных литературных заговорщиков и непосредственных исполнителей их бесчеловечных планов.
А если вести себя достойно и выбрать правильную компанию, то, быть может, удастся найти и кого-то, кто противостоит глобальной литературной инженерии. Человека, который после нескольких дней дружеского общения исчезнет, оставив на полке холодильника пароль для доступа к следующему, осознанному уровню сопротивления.