последний день Августа
.
сегодня поехала за рыбой напоследок,
и рыбачка Таня вдруг протянула мне вместе с омулями
сига небольшенького,
в последние годы в этих местах редкого,
варю последнюю ольхонскую уху,
и благодарю - услышала знак...
вчера была последний день Августа,
ибо нашла важное.
тут, в Иркутской области,
жила свою жизнь и работала свою работу
прабабушка моя, Мавра Евдокимовна, целительница.
у которой был дар -
на работу с беременными, роженицами, младенцами,
дар этот никто не захотел от неё взять,
как было бы положено, передачей из рук в руки,
и двинулся он дальше,
как умеет вода сквозь любые завалы двигаться,
через тётку мою, Августу,
как всякий не-взятый дар,
разломал её судьбу в клочья,
и, как мне рассказали нынче Байкал и Ольхон,
там, внутри Августы, немного сошёл с ума,
ибо всё живое, - когда непринятое, отвергнутое, -
немного сходит с ума,
будь то дитя или иной какой дар.
После Августы ломанулся он ко мне,
долго ли, коротко ли, инстинктивно взяла я его,
сначала придя в помогающую работу в зрелом уже возрасте,
а потом обнаружив, что добрую половину моей практики
составляет работа с перинатальными травмами взрослых,
что делаю вещи невозможные,
совершенно не психологические,
и всегда в этой работе кто-то ведёт уверенной рукой.
Так-то бы, конечно, в акушерки или доулы,
но теперь уж как сложилось.
А нынешним летом с пути этого ручья
откатила я камень крупный мешающий,
и как будто бы даже последний(?) из каменьев,
и тётке Августе, что любила меня,
и судьбе её горькой - поклонилась,
и слушаю теперь, как оно,
когда из источника напрямую, возлюбленный и принятый,
течёт ручей...
.
сегодня поехала за рыбой напоследок,
и рыбачка Таня вдруг протянула мне вместе с омулями
сига небольшенького,
в последние годы в этих местах редкого,
варю последнюю ольхонскую уху,
и благодарю - услышала знак...
вчера была последний день Августа,
ибо нашла важное.
тут, в Иркутской области,
жила свою жизнь и работала свою работу
прабабушка моя, Мавра Евдокимовна, целительница.
у которой был дар -
на работу с беременными, роженицами, младенцами,
дар этот никто не захотел от неё взять,
как было бы положено, передачей из рук в руки,
и двинулся он дальше,
как умеет вода сквозь любые завалы двигаться,
через тётку мою, Августу,
как всякий не-взятый дар,
разломал её судьбу в клочья,
и, как мне рассказали нынче Байкал и Ольхон,
там, внутри Августы, немного сошёл с ума,
ибо всё живое, - когда непринятое, отвергнутое, -
немного сходит с ума,
будь то дитя или иной какой дар.
После Августы ломанулся он ко мне,
долго ли, коротко ли, инстинктивно взяла я его,
сначала придя в помогающую работу в зрелом уже возрасте,
а потом обнаружив, что добрую половину моей практики
составляет работа с перинатальными травмами взрослых,
что делаю вещи невозможные,
совершенно не психологические,
и всегда в этой работе кто-то ведёт уверенной рукой.
Так-то бы, конечно, в акушерки или доулы,
но теперь уж как сложилось.
А нынешним летом с пути этого ручья
откатила я камень крупный мешающий,
и как будто бы даже последний(?) из каменьев,
и тётке Августе, что любила меня,
и судьбе её горькой - поклонилась,
и слушаю теперь, как оно,
когда из источника напрямую, возлюбленный и принятый,
течёт ручей...
.