Те женщины не ели чеснока
Году в 78-ом, наверное, я прочла воспоминания Пабло Неруды. Я тогда любила Лорку, Неруду. Зачитывалась Кортасаром и Маркесом. И стихи эти написаны под впечатлением воспоминаний Неруды. Там кипела такая жизнь! И такие страсти! Правда, несколько лет спустя друг мой Борис меня стыдил за любовь к поэтическим советским переводам. Он знал тогда кучу языков, а сейчас и еще больше. Испанский - вообще в совершенстве! Он тыкал мне в нос сборником Лорки на испанском. Переводил любимые мной стихи, объясняя, как сложно все в них устроено и насколько это далеко от перевода. И это для того, чтобы я хоть какой-то язык выучила. Он говорил, что это позор, что я - умный человек, что это - дикость не знать никакого языка, кроме родного… Я стыдилась. Плакала. Даже героически взялась переводить Рильке! По-немецки я хоть читала худо-бедно. Но… Так ничего и не выучила. А стихи вот эти остались. С годами я поняла, что мужик, он и в Африке мужик... И что положено Юпитеру... Ну то таке, як кажуть...
Те женщины не ели чеснока
И надевали белые колготки.
За них друг другу вечно грызли глотки
Мужчины, поседевшие слегка.
И в полудетской, но большой тоске,
Я оторвавшись от красот экрана,
Крутила легкий локон на виске
И в зеркало входила, будто в раму.
Но не было терпенья сопрягать
Фарфоровое это отраженье
С тем бедным платьем, что зашила мать
И щедростью опасною движений.
Вот так бы и случилось жизнь отдать
Завистливой дуэли с Голливудом,
Когда бы, не подсунул Госиздат
Мне сборник с переводом из Неруды.
Спасибо Вам, Беспечный педагог.
Вы мне урок преподнесли цветущий.
Жизнь пахла в нем, как молодой чеснок.
И поцелуй горел, как перец жгучий.
Что перед ней раскрашенный восторг
И позы, заутюженные с тщаньем -
Пред жизнью, что манерам обучает
В раскрепощеньи смуглых рук и ног.
Спасибо вам, любовник пылких швей,
Певец мансард, где рушатся кровати
От бешенства веселого затей.
И ничего не значит слово «платье».
1980 (наверное) г.
Те женщины не ели чеснока
И надевали белые колготки.
За них друг другу вечно грызли глотки
Мужчины, поседевшие слегка.
И в полудетской, но большой тоске,
Я оторвавшись от красот экрана,
Крутила легкий локон на виске
И в зеркало входила, будто в раму.
Но не было терпенья сопрягать
Фарфоровое это отраженье
С тем бедным платьем, что зашила мать
И щедростью опасною движений.
Вот так бы и случилось жизнь отдать
Завистливой дуэли с Голливудом,
Когда бы, не подсунул Госиздат
Мне сборник с переводом из Неруды.
Спасибо Вам, Беспечный педагог.
Вы мне урок преподнесли цветущий.
Жизнь пахла в нем, как молодой чеснок.
И поцелуй горел, как перец жгучий.
Что перед ней раскрашенный восторг
И позы, заутюженные с тщаньем -
Пред жизнью, что манерам обучает
В раскрепощеньи смуглых рук и ног.
Спасибо вам, любовник пылких швей,
Певец мансард, где рушатся кровати
От бешенства веселого затей.
И ничего не значит слово «платье».
1980 (наверное) г.