Целительная боль
Прочла сегодня в ленте стихотворение Ларисы Миллер:
* * *
Врача вызывали? И зря вызывали.
Врачи и лекарства помогут едва ли.
Душа, говорите, всё время болит?
Кто душу бессмертную вам удалит
_
И новую вдунет, вмонтирует, вложит?
Терпите такую. Никто не поможет.
А впрочем, целительны и хороши
Все средства, щадящие область души.
_
И вспомнился свой давний стишок-экспромт:
***
Как дела? Какие планы?-
слышим часто от других.
Как здоровье? Как зарплата? -
сами вопрошаем их.
_
Всяк во всё суёт свой носик
так, как долг ему велит.
И никто, никто не спросит:
«Как душа? О чём болит?»
_
И ещё другое:
***
А ещё говорят, что нету души.
Но что же тогда болит?
И сжатому горлу велит: «Не дыши»,
не есть, не спать не велит...
_
Но это, наверное, единственная боль, от которой избавиться - себе дороже. Удивительно точно об этом сказала Татьяна Толстая в моём любимом рассказе «Чистый лист». Помните, как он начинается?
«Каждую ночь к Игнатьеву приходила тоска. Тяжёлая, смутная, с опущенной головой, садилась на краешек его постели... Рука в руке с тоской молчал Игнатьев; запертые в его груди, ворочались сады, моря, города, хозяином их был Игнатьев, с ним они родились, с ним были обречены раствориться в небытии. Бедный мой мир, твой властелин поражён тоской...» «Тоска обняла, положила голову ему на грудь, на срубленные сады, обмелевшее море, пепелища городов...» «Опять подбиралась тоска, вечерняя подруга. Выглядывала из-за водосточной трубы, перебегала мокрую мостовую, шла, смешавшись с толпой, неотступно следила, ждала, когда Игнатьев останется один. Окна зажигались в высоте - одно за другим».
Герой рассказа Толстой, измученный тоской и неразрешимыми жизненными проблемами, прослышал, что в одном научном институте делают частным образом операции: удаляют душу. После чего «люди выходят совершенно обновлённые. Необычайно обостряются мыслительные способности. Растёт сила воли. Все идиотские бесплодные сомнения полностью прекращаются. Всё у них о'кэйчик, живут припеваю-чи, над нами, дураками посмеиваются».
Игнатьев долго не мог решиться на эту операцию, несмотря на уговоры друга. «Не хочу, не хочу, не хочу, не хочу, думал Игнатьев. Не удержать лето слабыми руками, не предотвратить распада, рушатся пирамиды, трещина пролегла через моё трепещущее сердце...» Но деловой приятель его убеждает: «Жизнь, Игнатьев, жизнь! Здоровая, полноценная жизнь, а не куриное копание! Карьера. Успех. Спорт. Женщины. Прочь комплексы, прочь занудство! Ты посмотри на себя: на кого ты похож? Нытик. Трус! Будь мужчиной!» И вот непоправимое произошло.
«Краем глаза увидел, как прильнула к окну, прощаясь, рыдая, застилая белый свет, преданная им подруга - тоска, - и уже почти добровольно вдохнул пронзительный, сладкий запах...» Однако вместо волевого победителя жизни с кресла после ампутации души встаёт бодрый дебил: «Ну что, док, я могу мотать? Всё мне сделал, без дураков?» - хлопнул доктора по плечу. Крепкими пружинистыми шагами сбежал с потёртых ступеней, лихо заворачивая на площадках. Сколько дел - это ж ё моё! И всё удастся. - Игнатьев засмеялся. - Солнце светит. По улицам бабцы шлёндрают. Клёвые...»
Типичный герой нашего времени, не правда ли?..
Люди, которых мучает душевная боль, сердечная тоска, никогда бы не пошли на такую операцию. Не будет этой боли - не будет тебя самого. Жизнь - это счастье, переходящее в боль. Достоевский писал: «Человеку для счастья нужно ровно столько же счастья, сколько несчастья». Звучит на первый взгляд кощунственно, но если вдуматься - как это верно. Отними у нас наши дорогие воспоминания, даже мучительные, нашу тоску по ушедшей или неосуществимой любви, наши страдания, чувство вины, жалости, что останется? Ведь всё это и составляет нашу душу живу. Хотя многие живут «по Олейникову», написавшему:
_
Но наука доказала,
что душа не существует,
что печёнка, кости, сало -
вот что душу образует.
_
Душа - слишком тонкая субстанция. Она не для толстокожих и толстосумых. И в памяти всплывают цитаты поэтов, оставивших такой же «наждачный» след в душе:
_
Каждый сам себе отвори свой ад,
словно дверцу шкафчика в душевой. (С. Гандлевский)
_
Взгляни! Не ты ли виновата,
что у меня в груди дыра,
что все другие - лишь заплата
на эту пропасть у ребра. (Б. Рыжий)
_
Вам жить, а мне не очень... (А. Ахматова)
_
Думать не надо, плакать нельзя. (С. Липкин)
_
Ныла ночами открытая ранка:
как надоела ей боль-квартирантка!
Боль вытекала по капле, но снова
вдруг вспоминалось забытое слово,
праздники, ссоры, улыбка, разлука...
Боль без промашки стреляла из лука.
То возвращалась, то вновь уходила,
рваные раны мои бередила,
бедную память тревожа ночами,
старыми фото, былыми речами... (Алексей Солодов)
_
Душа мается, не находит себе места. Кто-то скривит губы, пожмёт плечами, покачает головой: «Инфантилизм! Нытьё. Пессимизм. Суицидные настроения». Сколько раз я слышала подобное и в свой адрес. Когда-то такие стихи клеймили словом: «упадничество». Но вспомните, как зачитывались у нас «упадническим» Надсоном, запрещённым по этой же причине Есениным, позже - Георгием Ивановым с его «Посмертным дневником». Потому что эти стихи - для всех, у кого живая душа, а не только «печёнка и сало». Из нас хотели растить бодрых духом физкультурников, у которых «вместо сердца - пламенный мотор». Пастернак возмущённо писал по этому поводу:
-
И я испортился с тех пор,
как времени коснулась порча,
а горе возвели в позор,
мещан и оптимистов корча.
_
«Не теряйте отчаянья!» - так сказал Н. Пунин Ахматовой, когда его уводили под конвоем. Пока душа болит - она жива.