Театральные слезы отучают от житейских
Как был прав выдающийся русский историк Василий Осипович Ключевский, которому и принадлежат слова, выбранные нами заголовком и одновременно эпиграфом к интервью с режиссером Гульнарой Головинской. Осенью она представляет на площадке «ДТ» спектакль по одной из самых откровенных и сложных пьес гениального английского драматурга Теннеси Уильямса «Стеклянный зверинец».
Первая постановка Гульнары Головинской в качестве режиссера состоялась Театре юного зрителя и оказалось более, чем успешной - ее «Александр Блок» вот уже 6 лет не сходит со сцены, приобретая все больше поклонников. Этому предшествовала работа в качестве актрисы и учеба у Романа Виктюка. Теперь Голвинская - режиссер-педагог в студии обожаемого учителя, а также вполне востребованный художник. За плечами также учеба в театральном училище им.Щукина, а впереди - несколько многообещающих премьер.
Гульнара, вы впервые сотрудничаете с «Другим Театром». Как состоялось ваше знакомство?
Получилось совершенно случайно. Моя однокурсница по щукинскому театральному училищу Оксана Цехович, которая уже поставила в ДТ спектакль по пьесе Ольги Мухиной «Лавстрория», узнала о сложностях с моей новой работой, которой и был спектакль «Стеклянный зверинец». Дело в том, что репетировать его мы начали в ТЮЗе, но так как политика театра поменялась, я стала опасаться за судьбу спектакля, идея которого меня совершенно захватила. Потому что я уже сильно начала думать и об этой пьесе и об авторе, который для меня любимый, которогоя считаю гениальным. Так вот, спустя какое-то время мы встретились с Сергеем Дмитриевичем Петрейковым, директором ДТ, он посмотрел то, что мы уже сделали и сразу предоставил нам репетиционную площадку. Собственно, спектакль был готов к показу еще в прошлом сезоне, но из-за моих экзаменов в щукинском училище, премьеру пришлось отложить.
Вы говорите, что любите творчество Теннеси Уильямса. Можно предположить, что и пьесу выбрали из-за ее автобиографичности?
История моих «взаимоотношений» с Уильямсом очень интересная и даже мистическая. И начать ее надо с того, как я собственно решила стать режиссером. Впервые я задумалась о режиссуре давно, двенадцать-тринадцать лет назад, когда еще никакого режиссерского образования не имела. И первый к кому я обратилась, был Уильямс. Но потом меня захватили другие дела. А стать профессиональным режиссером я решила после того, как будучи еще просто актрисой, увидела пьесу «Соломея» в постановке Романа Виктюка. Вы знаете почерк Романа Григорьевича - это всегда и эпатажно, и метафорично. Я тогда пережила настоящий катарсис, всю обратную дорогу у меня почему-то лились слезы. Вот что-то такое непонятное у меня происходило внутри, я вдруг поняла, что не тем занимаюсь, что нужно что-то свое делать, решила, что прямо завтра я непременно должна что-то ставить. Я срочно побежала в читальный зал, говорю, дайте какую-то такую особенную книгу, что-нибудь западное - Олби, Уальда, Уильямса. Они мне дали пьесу Теннеси Уильямса «Татуированные розы». И когда я открыла первую страницу, там оказалось несколько строк о пьесе и о Романе Виктюке, который ее ставил в это время, а также его подпись. Это был знак! Я стала изучать творчество Уильямса. С автором ведь нужно жить долго, и если ставишь одну пьесу, то обязательно нужно поставить еще три. Нужно изучать и его биографию, кто его окружал, с кем он общался, потому что буквально или нет, но все равно пьесы автора - это история его жизни. И через такое близкое знакомство они нам начинают еще больше говорить. Так меня учил и Виктюк, и педагоги в щукинском.
Какую вы нашли связь пьесы и биографии писателя?
Читая эссе и мемуары о жизни и творчестве, я увидела, что там однозначно пишется: да, моя сестра Роза - прототип Лауры из «Стеклянного зверинца», моя мать родная - прототип Аманды. В примечании автора, которое стоит перед самой пьесой также есть упоминание о том, что это пьеса-воспоминание. Она как бы кусками выходит из памяти драматурга, что-то уходит в тень, что-то он воспроизводит очень выпукло. Все это сопровождается определенной музыкой, видеорядом. Уильямс также пишет, что он сам и есть тот, кто тоже в свое время должен был сделать выбор, уйти, сделать шаг в никуда. Как герой пьесы Том. Интуитивно он видимо ощущал, что как только он сделает это шаг в мироздание, то тогда наверно приобретет имя великого писателя, что и получилось. Он не ошибся, что ему нужна была эта свобода, чтобы состояться как писателю, творить, не будучи скованным ответственностью перед своими близкими, что надо зарабатывать каждый день кусочек этого несчастного хлеба, чтобы кормить семью. А когда ты должен каждый день зарабатывать, ты не можешь говорить о высоком искусстве. А вот чтобы заслужить право на высокое искусство, нужно не думать о деньгах, а писать, сочинять, ставить, учиться петь. Тут о бренном насущном нельзя думать. Не то что нельзя - невозможно. Если ты пытаешься заниматься творчеством, то оно не терпит компромисса, особенно по началу.
Но у медали есть и обратная сторона?
Да, у медали есть обратная сторона. У Уильямса была семья - мать и больная сестра, у которой после 20-летнего возраста стало сильно портится здоровье. На это повлияло самоубийство ее жениха. У девушки появились признаки депрессии, потом возникли проблемы с памятью, разумом. Она не могла задержаться ни на одной работе, не могла учиться, не могла быть в коллективе. Эта проблема стала прогрессировать. И когда Уильямс покинул дом, мать направила все свое внимание на дочь. Чтобы поправить ее здоровье, ей посоветовали устроить терапевтический брак. Но для матери это было дико, поэтому она решила сделать ей операцию - лоботомию. Мать считала, что так будет лучше, в результате, девушка превратилась в «растение», перестала реагировать на внешние раздражители. Она прожила долгую жизнь. После смерти матери Теннеси содержал ее, навещал в больнице. Но он все равно не имел покоя, чувствовал себя виновным, и так появилась эта пьеса. В ней энергия и проблема его истории жизни.
«Стеклянны Зверинец» довольно популярная пьеса, ее много ставят, есть экранизации. Что вы в ней увидели нового?
Я не собираюсь говорить какое-то «новое слово». Просто читая мемуары Тенеси Уильямся, эта история меня настолько эмоционально затронула, что я подумала: как бы попробовать поставить пьесу так, чтобы невозможно было скрыть, что это подлинная история жизни великого драматурга. Для меня это было важно. Я видела три или четыре постановки этой пьесы, в том числе и Александра Огарева замечательную постановку. Кстати, я знаю, Огарев ставит и в ДТ. Так вот и я вижу, что они другие, в них я не увидела той автобиографичности, которую имел ввиду Уильямс. Хотя постановка Александра Огарева мне очень понравилась, но мне захотелось посмотреть на пьесу с другого ракурса, с другого угла зрения, как бы от автора, от его восприятия.
В предисловии к пьесе, о котором мы говорили, автор дает очень подробные рекомендации и про видео ряд и про музыку и даже про освещение. Вы точно следуете его советам?
Конечно нет. Точно следовать невозможно, да и автор не требует этого. Он там говорит: каждый режиссер волен воспроизводить по-своему. Да я и не собиралась точно следовать, объясню почему. Во-первых, 60-е годы - это другая эпоха. А мне важно все-таки время - мы живем в 21 веке, в 2010 году. Он рекомендует использовать музыку - «Аве Мария». Если она в то время была способна растрогать, то для сегодняшнего зрителя будет звучать излишне сентиментально. Довольно того, что я понимаю, какую грань искренности и глубины от музыкальной части автор ожидает, что я уже понимаю, что я должна искать чистую прозрачную музыку как лейбмотив Лауры, или для Тома - она должна быть другая. Рекомендации Уильямса очень помогают. Так же и с видео рядом. Я сама взялась за сценографию, потому что поговорив в двумя сценографами, увидела, что они склонны забить мне всю сцену какими-то предметами, а я хочу, чтобы она была пустая. И я решила, что не нужен сценограф. У меня прекрасный талантливый художник по костюмам - Евгения Памфилова. Вся сценография в спектакле - это просто экран. Сцена разделена на 2 части: до и после экрана. Это самое удобное. Потому что то, что за экраном - это память времени, она приоткрывается, и персонажи как бы из памяти выходят, потом уходят обратно. И в то же время экран - проекция актеров, улиц, историй. Все это я попыталась максимально воссоздать, но все-таки для сегодняшнего зрителя в более усложненной форме. Там есть интересные зарисовки - кинохроники 30-х годом, записи, где женщины надевают чулочки, витрины магазинов, дельфины и так далее. Я пыталась и из самого видеоряда создать какую-то историю.
А вы не боитесь представлять такую сложную пьесу в такое наше непросто время, ведь мы и так испытываем одно потрясение за другим, а это драма. Вы не боитесь отпугнуть зрителей?
Не боюсь. Театр нужен разный - в одно время полезно посмотреть что-то смешное, в другое - что-то более серьезное. Мне кажется, что зрителям нужна порция такого. Трагедийность для очищения, чтобы произошел катарсис, чтобы зритель получил эту дозу в отчаянных поступках героев. То, что заложено в «Стеклянном зверинце» касается чуть ли не каждой российской семьи. Пьес АО том, как мать отчаянно борется за власть над сыном. Ведь много таких семей, где родители калечат жизни своих детей, стараясь, чтобы они сделали такой выбор, какой им родителям хочется. Бывает, что дети, и кончают жизнь самоубийством, бывает, что не в силах противостоять, делают навязанный родителями выбор, и в результате не находят ни личного удовлетворения, ни счастья. Это важная тема. Когда родители или семья придет посмотреть, в некоторых сценах это будет узнаваться, что это прямо про нас самих. Ведь это большая трагедия. И в пьесе вся трагедия - в матери. Теннеси Уильямс пишет, что его мать в итоге оказалась параноиком, к концу жизни она оказалась в лечебнице. Навязчивые идеи, агрессия. Так и Аманду Теннеси Уильямс описывает как мать, которая пыталась всеми силами сделать своих детей такими, какими их хотела видеть она. Но даже не нужно быть патологической семьей, это все равно в каждой второй семье происходит, когда мама пытается навязать свое мнение сыну или дочери. Тебе нужно учиться, нужно делать карьеру, тебе нужно соответствовать, тебе нужно, нужно, нужно…
В советское время это было не так актуально, как сейчас, когда мы должны соответствовать, следовать определенным правилам. Человек запускается в жизнь как механическая игрушка - тебе лучше быть солдатом, тебе космонавтом, тебе лучше быть балериной. Либо это внушает общество, либо родители. Соответствуй, либо ты можешь считаться неудачником. Человека заводят, моделируют и получается трагедия. И Теннеси Уильямс об этом говорит - о трагедии, о ломке личности, к чему автор имеет отвращение. Если читать его эссе, мемуары он говорит, что в самой основе буржуазного общества лежит враждебность к личности, к внутренней свободе человека. Это страшно, что человек в этой жизни все время что-то должен, часто вопреки своим желаниям. А Теннеси Уильямс выбрал в итоге все-таки творчество и ушел из семьи.
Но Том и Лаура свободу понимают по-разному?
Конечно. Том хочет выбраться на свободу, в большой мир, а Лаура напротив, хочет максимально уединиться в своем маленьком мире, наедине со своими стекляшками. Насколько они разные! И эта разность очень интересна. А мать сходит с ума, потому что хочет их переделать по-своему, проявляется ее отчаянная тираническая борьба за власть над детьми. Полнейшее неуважении ни к себе, как к личности, ни к детям. Она вроде бы понимает, что взваливает на сына, но все же принуждает его к тяжелой жертве и всячески внушает себе и ему, что они на верном пути. Но Том не согласен с этим, он вынужден быть жестоким, чтобы вырваться из этой западни, чтобы сохранить себя. Ему приходится делать выбор: либо самопожертвование, либо свобода. И обратная сторона медали существует: Тома точит совесть, что мать в результате все-таки сделала сестру окончательной калекой. Мы же только ставим вопросы. Невозможно ни одной пьесой решить проблему. Но давайте рассмотрим эту историю, подумаем, как в этой жизни надо жить, как найти гармонию, что лучше выбрать.
Да, и часто родители не замечают этого, но вот если взглянуть со стороны, например, через призму спектакля, со сцены.
Буквально начинаешь анализировать. Ведь вот я точно также, бывает, сижу с сыном пью кофе, и вдруг замечаю, что начинаю понукать его: добавь сливки, сделай то, сделай это. Многие сцены выглядят таким легкими, вроде бы Аманда и не специально что-то сказала, но она так это сказала, что следовать этому не хочется. Такое бывает и у нас. Я помню, как и бабушка меня назидала, хотя она была добрым замечательным человеком.
Как вам удалось такой сложный материал поставить? Вы производите впечатление довольно мягкого человека.
Это далеко не так (смеется). Если вы спросите актеров, с которыми мы работаем давно, они вам скажут, что как режиссер я довольно жесткий. Потому что я понимаю, что на сцене все идеи должны быть очень четко выражены и в сценах, и во взаимоотношении актеров. Я приучена так, что, как и в жизни, в самом репетиционном процессе не должно быть легко. Не может он быть гладкий, удобный. Хотя атмосфера у нас теплая, дружественная. Мы вместе пили чай, спасибо Сергею Дмитриевичу, обеспечил нас и хорошей водой, и кофе и чаем. Это нам, конечно, давало такое хорошее человеческое объединение, потому что мы репетировали по 6-7 часов, а для меня важен момент энергетического объединения актеров, однопространственность. За чаем тепло общались, но во время репетиций наоборот, очень жестко, иногда до слез. Я всегда им всегда говорю: пока ставится спектакль - режиссер профессиональный критик, который должен критиковать все, что не так, чтобы потом зритель не критиковал, а принимал. И когда они это забывают, я им это напоминаю.
Когда и где можно увидеть спектакль смотрите на www.dteatr.ru
Первая постановка Гульнары Головинской в качестве режиссера состоялась Театре юного зрителя и оказалось более, чем успешной - ее «Александр Блок» вот уже 6 лет не сходит со сцены, приобретая все больше поклонников. Этому предшествовала работа в качестве актрисы и учеба у Романа Виктюка. Теперь Голвинская - режиссер-педагог в студии обожаемого учителя, а также вполне востребованный художник. За плечами также учеба в театральном училище им.Щукина, а впереди - несколько многообещающих премьер.
Гульнара, вы впервые сотрудничаете с «Другим Театром». Как состоялось ваше знакомство?
Получилось совершенно случайно. Моя однокурсница по щукинскому театральному училищу Оксана Цехович, которая уже поставила в ДТ спектакль по пьесе Ольги Мухиной «Лавстрория», узнала о сложностях с моей новой работой, которой и был спектакль «Стеклянный зверинец». Дело в том, что репетировать его мы начали в ТЮЗе, но так как политика театра поменялась, я стала опасаться за судьбу спектакля, идея которого меня совершенно захватила. Потому что я уже сильно начала думать и об этой пьесе и об авторе, который для меня любимый, которогоя считаю гениальным. Так вот, спустя какое-то время мы встретились с Сергеем Дмитриевичем Петрейковым, директором ДТ, он посмотрел то, что мы уже сделали и сразу предоставил нам репетиционную площадку. Собственно, спектакль был готов к показу еще в прошлом сезоне, но из-за моих экзаменов в щукинском училище, премьеру пришлось отложить.
Вы говорите, что любите творчество Теннеси Уильямса. Можно предположить, что и пьесу выбрали из-за ее автобиографичности?
История моих «взаимоотношений» с Уильямсом очень интересная и даже мистическая. И начать ее надо с того, как я собственно решила стать режиссером. Впервые я задумалась о режиссуре давно, двенадцать-тринадцать лет назад, когда еще никакого режиссерского образования не имела. И первый к кому я обратилась, был Уильямс. Но потом меня захватили другие дела. А стать профессиональным режиссером я решила после того, как будучи еще просто актрисой, увидела пьесу «Соломея» в постановке Романа Виктюка. Вы знаете почерк Романа Григорьевича - это всегда и эпатажно, и метафорично. Я тогда пережила настоящий катарсис, всю обратную дорогу у меня почему-то лились слезы. Вот что-то такое непонятное у меня происходило внутри, я вдруг поняла, что не тем занимаюсь, что нужно что-то свое делать, решила, что прямо завтра я непременно должна что-то ставить. Я срочно побежала в читальный зал, говорю, дайте какую-то такую особенную книгу, что-нибудь западное - Олби, Уальда, Уильямса. Они мне дали пьесу Теннеси Уильямса «Татуированные розы». И когда я открыла первую страницу, там оказалось несколько строк о пьесе и о Романе Виктюке, который ее ставил в это время, а также его подпись. Это был знак! Я стала изучать творчество Уильямса. С автором ведь нужно жить долго, и если ставишь одну пьесу, то обязательно нужно поставить еще три. Нужно изучать и его биографию, кто его окружал, с кем он общался, потому что буквально или нет, но все равно пьесы автора - это история его жизни. И через такое близкое знакомство они нам начинают еще больше говорить. Так меня учил и Виктюк, и педагоги в щукинском.
Какую вы нашли связь пьесы и биографии писателя?
Читая эссе и мемуары о жизни и творчестве, я увидела, что там однозначно пишется: да, моя сестра Роза - прототип Лауры из «Стеклянного зверинца», моя мать родная - прототип Аманды. В примечании автора, которое стоит перед самой пьесой также есть упоминание о том, что это пьеса-воспоминание. Она как бы кусками выходит из памяти драматурга, что-то уходит в тень, что-то он воспроизводит очень выпукло. Все это сопровождается определенной музыкой, видеорядом. Уильямс также пишет, что он сам и есть тот, кто тоже в свое время должен был сделать выбор, уйти, сделать шаг в никуда. Как герой пьесы Том. Интуитивно он видимо ощущал, что как только он сделает это шаг в мироздание, то тогда наверно приобретет имя великого писателя, что и получилось. Он не ошибся, что ему нужна была эта свобода, чтобы состояться как писателю, творить, не будучи скованным ответственностью перед своими близкими, что надо зарабатывать каждый день кусочек этого несчастного хлеба, чтобы кормить семью. А когда ты должен каждый день зарабатывать, ты не можешь говорить о высоком искусстве. А вот чтобы заслужить право на высокое искусство, нужно не думать о деньгах, а писать, сочинять, ставить, учиться петь. Тут о бренном насущном нельзя думать. Не то что нельзя - невозможно. Если ты пытаешься заниматься творчеством, то оно не терпит компромисса, особенно по началу.
Но у медали есть и обратная сторона?
Да, у медали есть обратная сторона. У Уильямса была семья - мать и больная сестра, у которой после 20-летнего возраста стало сильно портится здоровье. На это повлияло самоубийство ее жениха. У девушки появились признаки депрессии, потом возникли проблемы с памятью, разумом. Она не могла задержаться ни на одной работе, не могла учиться, не могла быть в коллективе. Эта проблема стала прогрессировать. И когда Уильямс покинул дом, мать направила все свое внимание на дочь. Чтобы поправить ее здоровье, ей посоветовали устроить терапевтический брак. Но для матери это было дико, поэтому она решила сделать ей операцию - лоботомию. Мать считала, что так будет лучше, в результате, девушка превратилась в «растение», перестала реагировать на внешние раздражители. Она прожила долгую жизнь. После смерти матери Теннеси содержал ее, навещал в больнице. Но он все равно не имел покоя, чувствовал себя виновным, и так появилась эта пьеса. В ней энергия и проблема его истории жизни.
«Стеклянны Зверинец» довольно популярная пьеса, ее много ставят, есть экранизации. Что вы в ней увидели нового?
Я не собираюсь говорить какое-то «новое слово». Просто читая мемуары Тенеси Уильямся, эта история меня настолько эмоционально затронула, что я подумала: как бы попробовать поставить пьесу так, чтобы невозможно было скрыть, что это подлинная история жизни великого драматурга. Для меня это было важно. Я видела три или четыре постановки этой пьесы, в том числе и Александра Огарева замечательную постановку. Кстати, я знаю, Огарев ставит и в ДТ. Так вот и я вижу, что они другие, в них я не увидела той автобиографичности, которую имел ввиду Уильямс. Хотя постановка Александра Огарева мне очень понравилась, но мне захотелось посмотреть на пьесу с другого ракурса, с другого угла зрения, как бы от автора, от его восприятия.
В предисловии к пьесе, о котором мы говорили, автор дает очень подробные рекомендации и про видео ряд и про музыку и даже про освещение. Вы точно следуете его советам?
Конечно нет. Точно следовать невозможно, да и автор не требует этого. Он там говорит: каждый режиссер волен воспроизводить по-своему. Да я и не собиралась точно следовать, объясню почему. Во-первых, 60-е годы - это другая эпоха. А мне важно все-таки время - мы живем в 21 веке, в 2010 году. Он рекомендует использовать музыку - «Аве Мария». Если она в то время была способна растрогать, то для сегодняшнего зрителя будет звучать излишне сентиментально. Довольно того, что я понимаю, какую грань искренности и глубины от музыкальной части автор ожидает, что я уже понимаю, что я должна искать чистую прозрачную музыку как лейбмотив Лауры, или для Тома - она должна быть другая. Рекомендации Уильямса очень помогают. Так же и с видео рядом. Я сама взялась за сценографию, потому что поговорив в двумя сценографами, увидела, что они склонны забить мне всю сцену какими-то предметами, а я хочу, чтобы она была пустая. И я решила, что не нужен сценограф. У меня прекрасный талантливый художник по костюмам - Евгения Памфилова. Вся сценография в спектакле - это просто экран. Сцена разделена на 2 части: до и после экрана. Это самое удобное. Потому что то, что за экраном - это память времени, она приоткрывается, и персонажи как бы из памяти выходят, потом уходят обратно. И в то же время экран - проекция актеров, улиц, историй. Все это я попыталась максимально воссоздать, но все-таки для сегодняшнего зрителя в более усложненной форме. Там есть интересные зарисовки - кинохроники 30-х годом, записи, где женщины надевают чулочки, витрины магазинов, дельфины и так далее. Я пыталась и из самого видеоряда создать какую-то историю.
А вы не боитесь представлять такую сложную пьесу в такое наше непросто время, ведь мы и так испытываем одно потрясение за другим, а это драма. Вы не боитесь отпугнуть зрителей?
Не боюсь. Театр нужен разный - в одно время полезно посмотреть что-то смешное, в другое - что-то более серьезное. Мне кажется, что зрителям нужна порция такого. Трагедийность для очищения, чтобы произошел катарсис, чтобы зритель получил эту дозу в отчаянных поступках героев. То, что заложено в «Стеклянном зверинце» касается чуть ли не каждой российской семьи. Пьес АО том, как мать отчаянно борется за власть над сыном. Ведь много таких семей, где родители калечат жизни своих детей, стараясь, чтобы они сделали такой выбор, какой им родителям хочется. Бывает, что дети, и кончают жизнь самоубийством, бывает, что не в силах противостоять, делают навязанный родителями выбор, и в результате не находят ни личного удовлетворения, ни счастья. Это важная тема. Когда родители или семья придет посмотреть, в некоторых сценах это будет узнаваться, что это прямо про нас самих. Ведь это большая трагедия. И в пьесе вся трагедия - в матери. Теннеси Уильямс пишет, что его мать в итоге оказалась параноиком, к концу жизни она оказалась в лечебнице. Навязчивые идеи, агрессия. Так и Аманду Теннеси Уильямс описывает как мать, которая пыталась всеми силами сделать своих детей такими, какими их хотела видеть она. Но даже не нужно быть патологической семьей, это все равно в каждой второй семье происходит, когда мама пытается навязать свое мнение сыну или дочери. Тебе нужно учиться, нужно делать карьеру, тебе нужно соответствовать, тебе нужно, нужно, нужно…
В советское время это было не так актуально, как сейчас, когда мы должны соответствовать, следовать определенным правилам. Человек запускается в жизнь как механическая игрушка - тебе лучше быть солдатом, тебе космонавтом, тебе лучше быть балериной. Либо это внушает общество, либо родители. Соответствуй, либо ты можешь считаться неудачником. Человека заводят, моделируют и получается трагедия. И Теннеси Уильямс об этом говорит - о трагедии, о ломке личности, к чему автор имеет отвращение. Если читать его эссе, мемуары он говорит, что в самой основе буржуазного общества лежит враждебность к личности, к внутренней свободе человека. Это страшно, что человек в этой жизни все время что-то должен, часто вопреки своим желаниям. А Теннеси Уильямс выбрал в итоге все-таки творчество и ушел из семьи.
Но Том и Лаура свободу понимают по-разному?
Конечно. Том хочет выбраться на свободу, в большой мир, а Лаура напротив, хочет максимально уединиться в своем маленьком мире, наедине со своими стекляшками. Насколько они разные! И эта разность очень интересна. А мать сходит с ума, потому что хочет их переделать по-своему, проявляется ее отчаянная тираническая борьба за власть над детьми. Полнейшее неуважении ни к себе, как к личности, ни к детям. Она вроде бы понимает, что взваливает на сына, но все же принуждает его к тяжелой жертве и всячески внушает себе и ему, что они на верном пути. Но Том не согласен с этим, он вынужден быть жестоким, чтобы вырваться из этой западни, чтобы сохранить себя. Ему приходится делать выбор: либо самопожертвование, либо свобода. И обратная сторона медали существует: Тома точит совесть, что мать в результате все-таки сделала сестру окончательной калекой. Мы же только ставим вопросы. Невозможно ни одной пьесой решить проблему. Но давайте рассмотрим эту историю, подумаем, как в этой жизни надо жить, как найти гармонию, что лучше выбрать.
Да, и часто родители не замечают этого, но вот если взглянуть со стороны, например, через призму спектакля, со сцены.
Буквально начинаешь анализировать. Ведь вот я точно также, бывает, сижу с сыном пью кофе, и вдруг замечаю, что начинаю понукать его: добавь сливки, сделай то, сделай это. Многие сцены выглядят таким легкими, вроде бы Аманда и не специально что-то сказала, но она так это сказала, что следовать этому не хочется. Такое бывает и у нас. Я помню, как и бабушка меня назидала, хотя она была добрым замечательным человеком.
Как вам удалось такой сложный материал поставить? Вы производите впечатление довольно мягкого человека.
Это далеко не так (смеется). Если вы спросите актеров, с которыми мы работаем давно, они вам скажут, что как режиссер я довольно жесткий. Потому что я понимаю, что на сцене все идеи должны быть очень четко выражены и в сценах, и во взаимоотношении актеров. Я приучена так, что, как и в жизни, в самом репетиционном процессе не должно быть легко. Не может он быть гладкий, удобный. Хотя атмосфера у нас теплая, дружественная. Мы вместе пили чай, спасибо Сергею Дмитриевичу, обеспечил нас и хорошей водой, и кофе и чаем. Это нам, конечно, давало такое хорошее человеческое объединение, потому что мы репетировали по 6-7 часов, а для меня важен момент энергетического объединения актеров, однопространственность. За чаем тепло общались, но во время репетиций наоборот, очень жестко, иногда до слез. Я всегда им всегда говорю: пока ставится спектакль - режиссер профессиональный критик, который должен критиковать все, что не так, чтобы потом зритель не критиковал, а принимал. И когда они это забывают, я им это напоминаю.
Когда и где можно увидеть спектакль смотрите на www.dteatr.ru