В реальном мире, можно предельно точно сказать "трава зеленая", например, стоя с колориметром в одной руке и сводной таблицей цветов в другой. Но речь, конечно, не об этом, а о той эмоциональной внутренней окраске, которая придает словам "вкусный бутерброд" тот самый - наш точный внутренний смысл, гарантированный нашим личным опытом, думаньем и чувствованием. Выпуская эти слова за пределы себя, можно стремиться, насколько возможно, сохранить этот внутренний точный смысл за фразой, посредством вспомогательных "языков" - интонаций, жестов, мимики, которые принадлежат всем. Но в послании также может содержаться инструкция по получению опыта, способствующего понимаю сказанного. Например, можно сказать, что этот бутерброд, в точности так же вкусен, как бутерброды дяди Пети. И если мой слушатель будет в состоянии расширить свой личный опыт, вкусив дяди Петиной кухни, мы поймем друг друга много лучше (при условии, что качество стряпни неизменно).
Ребенку показывают пальцем и говорят "машина". Показывают на другу и третью - повторяют "машина". На четвертую и пятую он покажет сам и назовет нужное слово, хотя машины будут другого цвета и формы. Он способен накапливать опыт и экстраполировать его, создав свою теорию "машины".
Взрослый знает слово "машина" и держит за ним множество общей информации и личного опыта и у взрослого нет нужды опускать машину до понимания ребенка (если последний, например, каким-то образом усвоил слово "ящик" - взрослый мог бы назвать машину "ящиком", для удобства дитяти - втиснув понятие своего более широкого языка в более бедный). В результате ребенок будет расти и со временем будет говорить о машинах на равных, со взрослым, хотя когда-то не имел представления о них.
Мне кажется, это же самое происходит с изображением. Для нас оно неотделимо от нашей интерпретации(ий). Будучи пущенным в свободное плавание, оно может обрести смысл в других глазах, обремененных своим собственным контекстом. И если изображение, содержит "слова" прежде неизвестного языка, то зритель увидев их в одном изображении и отметив, сможет отыскать их и в другом и в третьем и найти свои закономерности и выводы. Разумеется у каждого они будут свои, но эта та дяди Петина кухня, которая может сделать два языка куда более транслируемыми один в другой.
Слов у меня получилось через край, но это все к тому, что если внутри себя метод создания изображения оправдан, мне кажется, можно смело выпускать его производные на публику, чем сужать себя до чего-то работающего и проверенного, на чем, например, строится вся коммерция. Расширение знания, пробы, эксперименты - это для себя хорошо и полезно, мне кажется. А глаз публики бывает пытлив и любопытен до нового. Как-то так)
Ну да, я согласен с опасностью чересчур ориентироваться на публику, но мне кажется, что это молот, помимо наковальни, которой является опасность чересчур ориентироваться на себя. Эта вторая опасность выражается в том, что обычно очень сложно провести чёткую грань между "мне кажется, это интересно, потому что (объяснение почему)" и "мне хотелось бы верить, что это интересно, потому что иначе получится, что я занимаюсь какой-то фигнёй". Слишком уж легко надумать, что что-то интересно и перепутать "я снял это, потому что это интересно" с "это интересно, ведь почему-то мне захотелось это снять". Иными словами, я могу верить в то, что это интересно, но насколько мне следует верить себе?
Но и первая опасность представляет собой похожий нюанс, который, по-моему, как раз объясняет то волнение, про которое ты написал раньше: мне (хотелось бы, чтобы так) не так важно, как отреагируют на снимок какие-то конкретные люди, но в тоже время, делая снимок, я ориентировался на существование какого-то абстрактного зрителя, который представляет собой мою попытку выйти из себя - сделать фотографию, которая бы воплощала в себе нечто большее, чем мой дежурный опыт фотографирования.
Ребенку показывают пальцем и говорят "машина". Показывают на другу и третью - повторяют "машина". На четвертую и пятую он покажет сам и назовет нужное слово, хотя машины будут другого цвета и формы. Он способен накапливать опыт и экстраполировать его, создав свою теорию "машины".
Взрослый знает слово "машина" и держит за ним множество общей информации и личного опыта и у взрослого нет нужды опускать машину до понимания ребенка (если последний, например, каким-то образом усвоил слово "ящик" - взрослый мог бы назвать машину "ящиком", для удобства дитяти - втиснув понятие своего более широкого языка в более бедный). В результате ребенок будет расти и со временем будет говорить о машинах на равных, со взрослым, хотя когда-то не имел представления о них.
Мне кажется, это же самое происходит с изображением. Для нас оно неотделимо от нашей интерпретации(ий). Будучи пущенным в свободное плавание, оно может обрести смысл в других глазах, обремененных своим собственным контекстом. И если изображение, содержит "слова" прежде неизвестного языка, то зритель увидев их в одном изображении и отметив, сможет отыскать их и в другом и в третьем и найти свои закономерности и выводы. Разумеется у каждого они будут свои, но эта та дяди Петина кухня, которая может сделать два языка куда более транслируемыми один в другой.
Слов у меня получилось через край, но это все к тому, что если внутри себя метод создания изображения оправдан, мне кажется, можно смело выпускать его производные на публику, чем сужать себя до чего-то работающего и проверенного, на чем, например, строится вся коммерция. Расширение знания, пробы, эксперименты - это для себя хорошо и полезно, мне кажется. А глаз публики бывает пытлив и любопытен до нового. Как-то так)
Reply
Но и первая опасность представляет собой похожий нюанс, который, по-моему, как раз объясняет то волнение, про которое ты написал раньше: мне (хотелось бы, чтобы так) не так важно, как отреагируют на снимок какие-то конкретные люди, но в тоже время, делая снимок, я ориентировался на существование какого-то абстрактного зрителя, который представляет собой мою попытку выйти из себя - сделать фотографию, которая бы воплощала в себе нечто большее, чем мой дежурный опыт фотографирования.
Reply
Leave a comment