Паустовский и пропаганда
Недавно, по-видимому, в результате очередного т.н. «вброса» по Интернету, в первую очередь по социальным сетям, заново стал ходить душещипательный рассказик о встрече Марлен Дитрих с Константином Георгиевичем Паустовским. Как положено, множество «лайков», перепосты, ахи, слёзы и сопли в комментариях.
Рассказик я цитирую целиком - в том виде, как его запустили в поход по Интернету. Авторство, как это часто бывает, не указано.
«… И вдруг увидел на стене странную фотографию: Константин Паустовский, а перед ним на коленях стоит какая-то странная женщина. Я наклонился, щурясь… и, не веря своим глазам, обернулся к девушке-заведующей. И она кивнула мне - с улыбкой понимания: «Да, это Марлен Дитрих!»
Признаюсь, я испытал легкий шок. А когда девушка рассказала мне историю этой фотографии, пришел в шок настоящий. Потому что оказалось, что 35 лет назад, на втором вечере Дитрих в ЦДЛ случилось нечто фантастическое.
То есть в конце концерта на сцену ЦДЛ вышел с поздравлениями и комплиментами большой начальник из кагэбэшников и любезно спросил Дитрих: «Что бы вы хотели еще увидеть в Москве? Кремль, Большой театр, мавзолей?»
И эта как бы недоступная богиня в миллионном колье вдруг тихо так ему сказала: «Я бы хотела увидеть советского писателя Константина Паустовского. Это моя мечта много лет!»
Сказать, что присутствующие были ошарашены, - значит не сказать ничего. Мировая звезда - и какой-то Паустовский?! Что за бред?! Все зашептались - что-то тут не то! Начальник, тоже обалдевший поначалу, опомнился первым, дошло: с жиру звезда бесится. Ничего, и не такие причуды полоумных звезд пережили!
И всех мигом - на ноги! И к вечеру этого самого Паустовского, уже полуживого, умирающего в дешевой больнице, разыскали. Объяснили суть нужной встречи. Но врачи запретили. Тогда компетентный товарищ попросил самого писателя. Но и он отказался. Потребовали! Не вышло. И вот пришлось - с непривычки неумело - умолять. Умолили…
И вот при громадном скоплении народу вечером на сцену ЦДЛ вышел, чуть пошатываясь, худой старик.
А через секунду на сцену вышла легендарная звезда, гордая валькирия, подруга Ремарка и Хемингуэя, - и вдруг, не сказав ни единого слова, молча грохнулась перед ним на колени. А потом, схватив его руку, начала ее целовать и долго потом прижимала эту руку к своему лицу, залитому абсолютно не киношными слезами. И весь большой зал беззвучно застонал и замер, как в параличе. И только потом вдруг - медленно, неуверенно, оглядываясь, как бы стыдясь чего-то! - начал вставать. И встали все. И чей-то женский голос вдруг негромко выкрикнул что-то потрясенно-невнятное, и зал сразу прорвало просто бешеным водопадом рукоплесканий!
А потом, когда замершего от страха Паустовского усадили в старое кресло и блестящий от слез зал, отбив ладони, затих, Марлен Дитрих тихо объяснила, что прочла она книг как бы немало, но самым большим литературным событием в своей жизни считает рассказ советского писателя Константина Паустовского «Телеграмма», который она случайно прочитала в переводе на немецкий в каком-то сборнике, рекомендованном немецкому юношеству.
И, быстро утерев последнюю, совсем уж бриллиантовую слезу, Марлен сказала - очень просто: «С тех пор я чувствовала как бы некий долг - поцеловать руку писателя, который это написал. И вот - сбылось! Я счастлива, что я успела это сделать. Спасибо вам всем - и спасибо России!»
Текст процитирован как есть, я выделил только места, которые выглядят по меньшей мере странно. Рассмотрим их по пунктам.
Выход на сцену с поздравлениями большого начальника - разумеется, возможен. Откуда, однако, знание о том, что он «из кагэбэшников»? Не иначе как от общего знания того, что в страшном тоталитарном СССР все начальники были так или иначе кагэбэшниками. Уточнять дальнейший маршрут у звезды на сцене перед полным залом зрителей - тоже несколько странно. Визиты звёзд обычно тщательно готовятся.
Умиление вызвала «как бы недоступная богиня», которая «в миллионном колье вдруг тихо так ему сказала». Читая эту фразу, я зримо представил себе старшеклассницу романтического склада ума, сочиняющую очередную историю для своего девичьего дневника. Ну, или, с учётом современной акселерации, студентку журфака. Колье у звезды - ясное дело, миллионное. А уж если скажет что - то исключительно «вдруг тихо так». Кстати, «как бы недоступная» - это как? «На лицо ужасная, добрая внутри», что ли?
«Мировая звезда и какой-то Паустовский» укрепили меня в предположении, что автором является романтическая, но не очень образованная натура, в адрес которой и следует задать вопрос «Что за бред?!». Разумеется, Марлен Дитрих к тому времени уже давно была самой настоящей звездой мирового масштаба. Но и Константин Георгиевич Паустовский вовсе не был «каким-то». Напомню: гастроли Дитрих в СССР происходят в 1963 году. А известность пришла к Паустовскому ещё до войны; в 1939 году он был удостоен ордена Трудового Красного знамени. К середине 1950-х он стал в СССР по-настоящему знаменит. Паустовский путешествовал не только по СССР, но и за границей, причём побывал не только в странах социалистического лагеря, но и в Турции, Швеции, Италии, Греции. А в 1965 году, уже после обсуждаемого события, довольно долго будет жить на легендарном острове Капри и станет конкурентом Михаила Шолохова в борьбе за Нобелевскую премию. Где-то в те годы вручат ему и орден Ленина - высший, если кто не помнит, орден в наградной системе Советского Союза. Вот такой «какой-то» Паустовский.
Понятное дело, раз за дело поиска «какого-то Паустовского» взялся сам КГБ, то «всех мигом на ноги». В общем, «ищут пожарные, ищет милиция». Ищут знаменитого писателя, который в силу слабого здоровья (астма, несколько инфарктов) в то время жил в Москве и, недавно выписавшись из больницы (больницы он не любил, и ложился только в силу крайней необходимости), находился под наблюдением домашнего врача (!) - это к разговору о полуживом и умирающем в дешёвой больнице писателе. Больниц, кстати, в то время дешёвых и дорогих не было. Понятное дело, в «Кремлёвку» клали не каждого, но что в ней, что в маленькой заштатной райбольнице лечение было бесплатным.
Дальше - душевное страдание всемогущего «большого кагэбэшного начальника», которому с непривычки «и вот пришлось умолять» «какого-то Паустовского». Кагэбэшник ведь априори жесток и коварен, человеком в обычном понимании не является, человеческое ему чуждо, вот и вынужден, бедолага, ломать себя, умоляя невесть кого об одолжении.
Следующая фраза опять начинается с зачина «и вот», что в очередной раз укрепило меня в предполагаемой характеристике автора текста. За худым и пошатывающимся стариком на сцене появляется «гордая валькирия». Что ей делать в зале ЦДЛ в 1963 году, каких павших героев забирать в Валгаллу - мне не понятно. Спишем её всё на ту же романтичность невежественного по младости лет автора. Туда же спишем и «грохание на колени» - она ж валькирия, коленные чашечки у неё, видимо, стальные.
«Беззвучный стон» огромного зала - великолепный эпитет. Жаль, что я не являюсь романтической юной девой, а потому представить себе эту картину не могу. И вот в парализованном безмолвным стоном зале вдруг звучит «негромкий выкрик» «чьего-то женского голоса». Жаль, не указано, чьего: если бы это был негромко кричащий женский голос мужчины, драмы было бы значительно больше.
Всё это, понятно, заставило прожившего к тому времени необыкновенно насыщенную и бурную жизнь Паустовского, видевшего все революции, пережившего целый ряд смен власти в Киеве, бывшего фронтовым корреспондентом во время Великой Отечественной, «замереть от страха» - ещё бы, тут и кагэбэшник, и валькирия, и бешеный водопад аплодисментов. Но валькирия оказывается доброй, и объясняет напуганному писателю (которого тем временем посадили в старое кресло - откуда ж на советской сцене советского ЦДЛ взяться новому?), что прочла «как бы немало книг». Очередное «как бы» стало последним мазком в портрете юной авторессы, который сам собой рисовался в моём воображении. Новых красок не смогла добавить даже испущенная валькирией «совсем уж бриллиантовая слеза» - по-видимому, после нескольких подешевле, не совсем бриллиантовых.
Вот такая развесистая клюква с кагэбэшной приправой многократно «перепощивается» и собирает в сети массовые «лайки» романтических натур.
Нужно ли говорить, что на самом деле всё было не совсем так, а местами и совсем не так?
Вспоминает дочь третьей жены К. Г. Паустовского Татьяны Алексеевны Евтеевой-Арбузовой от её первого брака, Галина Арбузова: http://www.diary.ru/~Fiolette/p53371222.htm
Константин Георгиевич хотел пойти на ее (Марлен Дитрих) концерт в Дом литераторов, но врачи - к тому времени у него было несколько инфарктов и тяжелая астма - его не пускали. И, кроме того, он только что вернулся из больницы. Но его любимый домашний врач, Виктор Абрамович Коневский, сказал: «Ну хорошо, я пойду с вами». После концерта Марлен Дитрих задали несколько вопросов: «Знаете ли вы русскую литературу?», «Какой у вас любимый писатель?»... Она сказала: «Я люблю Паустовского, и особенно его рассказ «Телеграмма». Когда она это сказала, то по залу пошел шумок: «Паустовский здесь, Паустовский здесь...» Переводчик ей это перевел, и она стала смотреть в зал, думая, что писатель сейчас поднимется. А Паустовский - я могу рассказать много историй, каким он был застенчивым человеком, - не вставал. Тогда зал стал аплодировать, как бы подталкивая его выйти на сцену... Константин Георгиевич вышел на сцену, и, не говоря ни слова, Марлен встала перед ним на колени в своем вечернем платье, расшитом камнями. Платье было таким узким, что нитки стали лопаться и камни посыпались по сцене. Люди на сцене, думая, что это драгоценные камни, бросились их собирать, чтобы отдать ей. А Марлен в своем узком платье стояла на коленях и не могла подняться. Доктор подбежал к сцене и сказал ему: «Ни в коем случае не поднимайте». Паустовский несколько мгновений стоял в растерянности. Марлен, наконец, помогли подняться, Паустовский поцеловал ей руку, и неловкость исчезла. Потом Дитрих прислала ему три свои фотографии на память. Одна из них висит у нас в Тарусе.
В этом телерепортаже также есть рассказ об этом безо всякой клюквы удивительном случае:
(Позднейшее дополнение: поскольку видео на Яндексе умерло, добавляю ссылку на фильм на Ютьюбе. Обсуждаемый эпизод происходит ближе к концу, примерно на 22-й минуте. 2016)
В заключение должен признаться, что я всё-таки нашёл автора процитированного вначале текста. Сей текст является чуть подредактированным отрывком из статьи «Телеграмма» для Марлен», опубликованной в «Российской газете» 25 мая 2007 года. Ну, а автор его - отнюдь не романтическая старшеклассница или журфачница, а вовсе диссидент со стажем и киносценарист Олег Евгеньевич Осетинский одна тысяча девятьсот тридцать седьмого года рождения.
Всю статью цитировать не буду, нужды нет. Кому интересно - пожалуйста, ссылку даю: http://www.rg.ru/2007/05/25/marlen.html.
Процитирую лишь познавательный фрагмент из её начала, в отрывок не вошедшего.
Я был когда-то советским библиотечным ребенком, любил читать сентиментальные рассказы советского писателя Константина Паустовского.
Все мы тогда бредили Западом, русской культуры как бы стеснялись. Шла оттепель - первая духовная «перестройка». Однажды мне в руки попала моя детская книжка Паустовского - отшатнулся с краской стыда. И тут как раз - звонок Андрона Кончаловского: «Марлен Дитрих приехала! В Доме кино!»
Вечером у Дома кино на Воровского - не пробиться. Но - Андрон ведь сын баснописца! Сидим в партере. И вот - О н а. Узкое белое платье. Потрясающая фигура. Колье из сияющих бриллиантов. Запела! - чуть хрипловато, бесстрастно, как бы сверху - и чудовищно эротично!.. «Лили Марлен!» Мы лопались от священного восторга! Вот оно! Вот он - волшебный Запад! Зал ревел...
Напились мы тогда у Андрона - по-страшному. Орали, визжали - к черту Россию лапотную, - только Запад! Его изощренность, его раскрепощенность, его свобода! Проснулись днем, страстно продолжили восторги, и сил пойти вечером на второй концерт Марлен Дитрих уже не было.
Подводя итог, хочется сказать антисоветчику и баснописцу Осетинскому: прочь грязные руки от великого русского и советского писателя Константина Георгиевича Паустовского!
Надо бы пожелать ещё широким народным массам критичнее относиться к тому, чем их, массы, бьют по эмоциям, но кто ж прислушается к одинокому голосу разума в океане страстей.
А рассказ «Телеграмма» - хороший. Написан на тему, которая с тех пор, пожалуй, ещё болезненнее и острее. Если читатель не превратился ещё в камень - вполне возможно, что рассказ выдавит из глаз его слезу и, как это положено настоящей литературе, сделает его, читателя, хоть чуточку лучше.
Антисоветская (= русофобская) приправа из дешёвых больниц и кагэбэшников для этого не требуется.
Если мой пост вам понравился, вы можете поблагодарить меня за мой труд любым доступным способом.
Рассказик я цитирую целиком - в том виде, как его запустили в поход по Интернету. Авторство, как это часто бывает, не указано.
«… И вдруг увидел на стене странную фотографию: Константин Паустовский, а перед ним на коленях стоит какая-то странная женщина. Я наклонился, щурясь… и, не веря своим глазам, обернулся к девушке-заведующей. И она кивнула мне - с улыбкой понимания: «Да, это Марлен Дитрих!»
Признаюсь, я испытал легкий шок. А когда девушка рассказала мне историю этой фотографии, пришел в шок настоящий. Потому что оказалось, что 35 лет назад, на втором вечере Дитрих в ЦДЛ случилось нечто фантастическое.
То есть в конце концерта на сцену ЦДЛ вышел с поздравлениями и комплиментами большой начальник из кагэбэшников и любезно спросил Дитрих: «Что бы вы хотели еще увидеть в Москве? Кремль, Большой театр, мавзолей?»
И эта как бы недоступная богиня в миллионном колье вдруг тихо так ему сказала: «Я бы хотела увидеть советского писателя Константина Паустовского. Это моя мечта много лет!»
Сказать, что присутствующие были ошарашены, - значит не сказать ничего. Мировая звезда - и какой-то Паустовский?! Что за бред?! Все зашептались - что-то тут не то! Начальник, тоже обалдевший поначалу, опомнился первым, дошло: с жиру звезда бесится. Ничего, и не такие причуды полоумных звезд пережили!
И всех мигом - на ноги! И к вечеру этого самого Паустовского, уже полуживого, умирающего в дешевой больнице, разыскали. Объяснили суть нужной встречи. Но врачи запретили. Тогда компетентный товарищ попросил самого писателя. Но и он отказался. Потребовали! Не вышло. И вот пришлось - с непривычки неумело - умолять. Умолили…
И вот при громадном скоплении народу вечером на сцену ЦДЛ вышел, чуть пошатываясь, худой старик.
А через секунду на сцену вышла легендарная звезда, гордая валькирия, подруга Ремарка и Хемингуэя, - и вдруг, не сказав ни единого слова, молча грохнулась перед ним на колени. А потом, схватив его руку, начала ее целовать и долго потом прижимала эту руку к своему лицу, залитому абсолютно не киношными слезами. И весь большой зал беззвучно застонал и замер, как в параличе. И только потом вдруг - медленно, неуверенно, оглядываясь, как бы стыдясь чего-то! - начал вставать. И встали все. И чей-то женский голос вдруг негромко выкрикнул что-то потрясенно-невнятное, и зал сразу прорвало просто бешеным водопадом рукоплесканий!
А потом, когда замершего от страха Паустовского усадили в старое кресло и блестящий от слез зал, отбив ладони, затих, Марлен Дитрих тихо объяснила, что прочла она книг как бы немало, но самым большим литературным событием в своей жизни считает рассказ советского писателя Константина Паустовского «Телеграмма», который она случайно прочитала в переводе на немецкий в каком-то сборнике, рекомендованном немецкому юношеству.
И, быстро утерев последнюю, совсем уж бриллиантовую слезу, Марлен сказала - очень просто: «С тех пор я чувствовала как бы некий долг - поцеловать руку писателя, который это написал. И вот - сбылось! Я счастлива, что я успела это сделать. Спасибо вам всем - и спасибо России!»
Текст процитирован как есть, я выделил только места, которые выглядят по меньшей мере странно. Рассмотрим их по пунктам.
Выход на сцену с поздравлениями большого начальника - разумеется, возможен. Откуда, однако, знание о том, что он «из кагэбэшников»? Не иначе как от общего знания того, что в страшном тоталитарном СССР все начальники были так или иначе кагэбэшниками. Уточнять дальнейший маршрут у звезды на сцене перед полным залом зрителей - тоже несколько странно. Визиты звёзд обычно тщательно готовятся.
Умиление вызвала «как бы недоступная богиня», которая «в миллионном колье вдруг тихо так ему сказала». Читая эту фразу, я зримо представил себе старшеклассницу романтического склада ума, сочиняющую очередную историю для своего девичьего дневника. Ну, или, с учётом современной акселерации, студентку журфака. Колье у звезды - ясное дело, миллионное. А уж если скажет что - то исключительно «вдруг тихо так». Кстати, «как бы недоступная» - это как? «На лицо ужасная, добрая внутри», что ли?
«Мировая звезда и какой-то Паустовский» укрепили меня в предположении, что автором является романтическая, но не очень образованная натура, в адрес которой и следует задать вопрос «Что за бред?!». Разумеется, Марлен Дитрих к тому времени уже давно была самой настоящей звездой мирового масштаба. Но и Константин Георгиевич Паустовский вовсе не был «каким-то». Напомню: гастроли Дитрих в СССР происходят в 1963 году. А известность пришла к Паустовскому ещё до войны; в 1939 году он был удостоен ордена Трудового Красного знамени. К середине 1950-х он стал в СССР по-настоящему знаменит. Паустовский путешествовал не только по СССР, но и за границей, причём побывал не только в странах социалистического лагеря, но и в Турции, Швеции, Италии, Греции. А в 1965 году, уже после обсуждаемого события, довольно долго будет жить на легендарном острове Капри и станет конкурентом Михаила Шолохова в борьбе за Нобелевскую премию. Где-то в те годы вручат ему и орден Ленина - высший, если кто не помнит, орден в наградной системе Советского Союза. Вот такой «какой-то» Паустовский.
Понятное дело, раз за дело поиска «какого-то Паустовского» взялся сам КГБ, то «всех мигом на ноги». В общем, «ищут пожарные, ищет милиция». Ищут знаменитого писателя, который в силу слабого здоровья (астма, несколько инфарктов) в то время жил в Москве и, недавно выписавшись из больницы (больницы он не любил, и ложился только в силу крайней необходимости), находился под наблюдением домашнего врача (!) - это к разговору о полуживом и умирающем в дешёвой больнице писателе. Больниц, кстати, в то время дешёвых и дорогих не было. Понятное дело, в «Кремлёвку» клали не каждого, но что в ней, что в маленькой заштатной райбольнице лечение было бесплатным.
Дальше - душевное страдание всемогущего «большого кагэбэшного начальника», которому с непривычки «и вот пришлось умолять» «какого-то Паустовского». Кагэбэшник ведь априори жесток и коварен, человеком в обычном понимании не является, человеческое ему чуждо, вот и вынужден, бедолага, ломать себя, умоляя невесть кого об одолжении.
Следующая фраза опять начинается с зачина «и вот», что в очередной раз укрепило меня в предполагаемой характеристике автора текста. За худым и пошатывающимся стариком на сцене появляется «гордая валькирия». Что ей делать в зале ЦДЛ в 1963 году, каких павших героев забирать в Валгаллу - мне не понятно. Спишем её всё на ту же романтичность невежественного по младости лет автора. Туда же спишем и «грохание на колени» - она ж валькирия, коленные чашечки у неё, видимо, стальные.
«Беззвучный стон» огромного зала - великолепный эпитет. Жаль, что я не являюсь романтической юной девой, а потому представить себе эту картину не могу. И вот в парализованном безмолвным стоном зале вдруг звучит «негромкий выкрик» «чьего-то женского голоса». Жаль, не указано, чьего: если бы это был негромко кричащий женский голос мужчины, драмы было бы значительно больше.
Всё это, понятно, заставило прожившего к тому времени необыкновенно насыщенную и бурную жизнь Паустовского, видевшего все революции, пережившего целый ряд смен власти в Киеве, бывшего фронтовым корреспондентом во время Великой Отечественной, «замереть от страха» - ещё бы, тут и кагэбэшник, и валькирия, и бешеный водопад аплодисментов. Но валькирия оказывается доброй, и объясняет напуганному писателю (которого тем временем посадили в старое кресло - откуда ж на советской сцене советского ЦДЛ взяться новому?), что прочла «как бы немало книг». Очередное «как бы» стало последним мазком в портрете юной авторессы, который сам собой рисовался в моём воображении. Новых красок не смогла добавить даже испущенная валькирией «совсем уж бриллиантовая слеза» - по-видимому, после нескольких подешевле, не совсем бриллиантовых.
Вот такая развесистая клюква с кагэбэшной приправой многократно «перепощивается» и собирает в сети массовые «лайки» романтических натур.
Нужно ли говорить, что на самом деле всё было не совсем так, а местами и совсем не так?
Вспоминает дочь третьей жены К. Г. Паустовского Татьяны Алексеевны Евтеевой-Арбузовой от её первого брака, Галина Арбузова: http://www.diary.ru/~Fiolette/p53371222.htm
Константин Георгиевич хотел пойти на ее (Марлен Дитрих) концерт в Дом литераторов, но врачи - к тому времени у него было несколько инфарктов и тяжелая астма - его не пускали. И, кроме того, он только что вернулся из больницы. Но его любимый домашний врач, Виктор Абрамович Коневский, сказал: «Ну хорошо, я пойду с вами». После концерта Марлен Дитрих задали несколько вопросов: «Знаете ли вы русскую литературу?», «Какой у вас любимый писатель?»... Она сказала: «Я люблю Паустовского, и особенно его рассказ «Телеграмма». Когда она это сказала, то по залу пошел шумок: «Паустовский здесь, Паустовский здесь...» Переводчик ей это перевел, и она стала смотреть в зал, думая, что писатель сейчас поднимется. А Паустовский - я могу рассказать много историй, каким он был застенчивым человеком, - не вставал. Тогда зал стал аплодировать, как бы подталкивая его выйти на сцену... Константин Георгиевич вышел на сцену, и, не говоря ни слова, Марлен встала перед ним на колени в своем вечернем платье, расшитом камнями. Платье было таким узким, что нитки стали лопаться и камни посыпались по сцене. Люди на сцене, думая, что это драгоценные камни, бросились их собирать, чтобы отдать ей. А Марлен в своем узком платье стояла на коленях и не могла подняться. Доктор подбежал к сцене и сказал ему: «Ни в коем случае не поднимайте». Паустовский несколько мгновений стоял в растерянности. Марлен, наконец, помогли подняться, Паустовский поцеловал ей руку, и неловкость исчезла. Потом Дитрих прислала ему три свои фотографии на память. Одна из них висит у нас в Тарусе.
В этом телерепортаже также есть рассказ об этом безо всякой клюквы удивительном случае:
(Позднейшее дополнение: поскольку видео на Яндексе умерло, добавляю ссылку на фильм на Ютьюбе. Обсуждаемый эпизод происходит ближе к концу, примерно на 22-й минуте. 2016)
Click to viewВ заключение должен признаться, что я всё-таки нашёл автора процитированного вначале текста. Сей текст является чуть подредактированным отрывком из статьи «Телеграмма» для Марлен», опубликованной в «Российской газете» 25 мая 2007 года. Ну, а автор его - отнюдь не романтическая старшеклассница или журфачница, а вовсе диссидент со стажем и киносценарист Олег Евгеньевич Осетинский одна тысяча девятьсот тридцать седьмого года рождения.
Всю статью цитировать не буду, нужды нет. Кому интересно - пожалуйста, ссылку даю: http://www.rg.ru/2007/05/25/marlen.html.
Процитирую лишь познавательный фрагмент из её начала, в отрывок не вошедшего.
Я был когда-то советским библиотечным ребенком, любил читать сентиментальные рассказы советского писателя Константина Паустовского.
Все мы тогда бредили Западом, русской культуры как бы стеснялись. Шла оттепель - первая духовная «перестройка». Однажды мне в руки попала моя детская книжка Паустовского - отшатнулся с краской стыда. И тут как раз - звонок Андрона Кончаловского: «Марлен Дитрих приехала! В Доме кино!»
Вечером у Дома кино на Воровского - не пробиться. Но - Андрон ведь сын баснописца! Сидим в партере. И вот - О н а. Узкое белое платье. Потрясающая фигура. Колье из сияющих бриллиантов. Запела! - чуть хрипловато, бесстрастно, как бы сверху - и чудовищно эротично!.. «Лили Марлен!» Мы лопались от священного восторга! Вот оно! Вот он - волшебный Запад! Зал ревел...
Напились мы тогда у Андрона - по-страшному. Орали, визжали - к черту Россию лапотную, - только Запад! Его изощренность, его раскрепощенность, его свобода! Проснулись днем, страстно продолжили восторги, и сил пойти вечером на второй концерт Марлен Дитрих уже не было.
Подводя итог, хочется сказать антисоветчику и баснописцу Осетинскому: прочь грязные руки от великого русского и советского писателя Константина Георгиевича Паустовского!
Надо бы пожелать ещё широким народным массам критичнее относиться к тому, чем их, массы, бьют по эмоциям, но кто ж прислушается к одинокому голосу разума в океане страстей.
А рассказ «Телеграмма» - хороший. Написан на тему, которая с тех пор, пожалуй, ещё болезненнее и острее. Если читатель не превратился ещё в камень - вполне возможно, что рассказ выдавит из глаз его слезу и, как это положено настоящей литературе, сделает его, читателя, хоть чуточку лучше.
Антисоветская (= русофобская) приправа из дешёвых больниц и кагэбэшников для этого не требуется.
Если мой пост вам понравился, вы можете поблагодарить меня за мой труд любым доступным способом.