Повесть (продолжение)
Конечно, я не должен был брать его к Регине. Только не знал я вообще, что с ним делать. А случилось вот что.
Патрулировали мы Нижний Квартал. А эти умалишенные из Ветра Надежды представление устроили. Понатаскали всякого хлама, баррикады построили, и давай лозунгами потрясать. Один, с плакатом «Долой Стандарт! Легализации брака с ведьмой - да!», особенно увлекался.
Видимо, приспичило парню.
Ну, мы, как обычно: пару предупредительных выстрелов в воздух, а потом по Кодексу следовало открыть огонь на поражение. Только я не люблю этого. И сейчас бы не стал. Обычно после предупредительных вся подрывная деятельность и сворачивается. А тут нет. «Защитник прав ведьм» откуда-то огромный булыжник вырыл и как засвистит мне в сторону кумпола. Я и саданул по нему из пушки.
И все, трындец.
Пушка - оружие хорошее, одобрена Комитетом по человечности, ни крови тебе, ни кишок по асфальту, как при Древних Временах (нам в учебных фильмах показывали, какой радости мы лишились, а что, некоторые сокрушались), просто - был человек, и нет человека. Ну, в смысле, совсем.
Гай рядом со мной глазами захлопал, можно подумать, не знал, как пушка функционирует.
- Это ж… - говорит.
И замолчал.
- Что?
Мы уже сворачивались, Ветер баррикады растаскивал, дезориентированный потерей вожака, только Гай торчал посреди улицы, как парализованный.
Я разозлился:
- Ты что, как Спящая Красавица?
Это мне Алина сказку рассказывала про бабу, которая дрыхла 50 лет, пока какой-то заезжий мудила ей засос не поставил, только тогда она с койки поднялась. Все, как в жизни.
А он снова:
- Это ж… Это ж убийство получается…
- Интересно, - удивился я. - Что ж я должен был дожидаться, пока он мне башку пробьет? Тут, брат, как на войне: или - или.
- Да не кидал он в Вас! - Гай аж взвился. - Он мимо целился, я видел…
- А я нет, - сообщил я. - Я тебе не артиллерист, траекторию рассчитывать.
- Все равно. Это же чудовищно: лишать жизни человека, который всего лишь хочет, чтобы его права были признаны. Вы ведь даже не можете представить себе, что чувствуют эти люди, которые вынуждены жить полу-жизнью, лишь потому, что они или их близкие не попали под Стандарт!..
- Ты тоже влюблен в ведьму? - поинтересовался я.
На нас уже насторожено смотрели проходящие мимо горожане: два типа из Подразделения разговаривают между собой. Да еще и спорят.
Я потянул его за рукав.
- Пошли квасить.
Он покорно двинулся за мной в кабак, но на середине дороги снова начал давить на психику.
- Ромул, - сказал он. - Вы могли бы стать ученым.
Вероятно, в глазах Гая ученый - это что-то близкое к колдуну высшего порядка, хотя каждый нормальный горожанин знает, что от учения одна ломота в глазах и прострелы в пояснице. Кодекс можешь прочитать, что еще нужно?
А вслух я сказал:
- А почему ты так считаешь?
- Потому что вы не любите причинять людям зло, но причиняете. И еще подводите под это теоретическую базу.
Я понял ровно половину.
- Это ученые, по-твоему, такие?
- Не знаю. Я их никогда не видел. Но отец говорил, что иногда зло необходимо. Иначе мир покатится в бездну. Мой отец, он был ученым…
- Твой отец был бунтовщиком, - назидательно сказал я.
Он опустил голову. Я заказал два пива, мне хотелось чего-нибудь покрепче, но я подозревал, что он может очень быстро потерять контроль над собой, а вокруг, как и всегда, были глаза и уши.
- Зачем ты пошел в Подразделение? - спросил я.
- Вы же знаете, Ромул, - Гай посмотрел на меня с какой-то детской обидой в глазах, - мы же обязаны приносить пользу Отечеству. Те, чьи родители злоумышляли против Главного.
Да, я это знал. Сначала интернат, где из них вышибают всю дурь, потом Подразделение. Впрочем, всегда есть возможность отказаться…
- Ты мог отказаться, - сказал я.
- Тогда бы меня отправили на Ликвидацию…
Он опустил голову еще ниже. Я отхлебнул пива, оно было разбавленным. Надо написать докладную Маркусу…
- А ты не хотел на Ликвидацию? - небрежно поинтересовался я.
- Нет, - он снова поднял голову и посмотрел мне прямо в глаза. - Я хотел жить.
- Если я правильно понимаю, то ты хотел жить, нарушая правила общества, которое предоставило тебе право на жизнь?..
Этим закорючкам я у Маркуса научился, любит он так новичков обрабатывать.
Гай промолчал.
- Пей пиво, - сказал я.
Не успели мы и двух кружек выпить, как рация заверещала.
- У меня закончилась смена, - сообщил я.
- Ромул, - выдохнула трубка голосом Карла, - на Выселках изнасилование, девочке 10 лет, никто не хочет туда ехать, а ты умеешь с ними договариваться. Сверхурочные проставлю, - вкрадчиво завершил Карл.
Я поставил кружку.
- Насильник - важная персона, - сказал я утвердительно.
- Викентий… - прошелестел Карл и добавил, словно, я сам этого не знал. - Особой Милостью…
Я вздохнул.
- Поехали, - сказал я Гаю, - покажу тебе этих, милых твоему сердцу, ведьм…
По дороге он все больше напрягался. Темнело, вспыхивали далекие молнии. Вдруг какая-то птица вынырнула из сумрака прямо перед машиной и вломилась в лобовое стекло.
- Вот черт! - воскликнул я.
- Не поминайте черта, - Гай понизил голос. - Кто-то услышит.
- Ты веришь в эту ерунду? - изумился я.
- Не знаю, - я повернулся к нему и увидел в его глазах слезы. - Иногда мне очень страшно, что любое неверное движение - и я превращусь в... Я даже не знаю, во что я превращусь. Когда человек умирает, остается хотя бы его тело, а тут вообще ничего. Как будто никого и не было.
- С «карандаша» снимают через 5 лет, если нет замечаний, - сказал я. - Тебе осталось 4. Если не будешь говорить глупости.
Мы проехали домик Регины. Горел свет, видимо, она принимала клиентку. Им разрешалось использовать свечи при работе. Статья 4, часть 8, кажется.
Во дворе, где совершилось правонарушение, прямо на земле сидели две высохшие, шестипалые ведьмы. Одна гладила по плечу плачущую совсем маленькую девочку, она стояла ко мне вполоборота, и я не видел Отметин, из-за чего она казалось обычным человеческим созданием.
Викентий тоже был тут как тут, умильно заглядывая мне в глаза.
- Я думал, она на работе, - сразу сообщил он.
- Проституция в районе 45 разрешена с 12 лет, - напомнил я, доставая бланк штрафа.
Руки так и чесались, чтобы врезать ему по роже, до того он был отвратителен: маленький жирный карлик, пропахший благовониями, которыми он обеспечивал весь Холм.
Я представил его на этой девочке, которая еле доставала мне до пояса, и меня всего перекорежило.
- А где она разрешена раньше? - с надеждой спросил Викентий.
«На Холме», - хотелось сказать мне, но одна из ведьм вдруг раскрыла щербатый рот.
- Ей 10 всего, господин, - сказала она. - Он ее ремеслу хотел учить. Мы-то радовались, такой важный человек - и вдруг в наш двор постучался. А он ее давно приметил, видимо. Она у нас красавица, совсем как человек…
Я хмыкнул, и Гай, до сей поры молчащий, посмотрел на меня с ужасом.
- Научили? - спросил я. - Ремеслу?
- Вышло недоразумение, - с достоинством сказал Викентий. - Я думал…
- Что Вы думали, я уже понял, - я закончил заполнять бланк и протянул ему. - Если бы их клиент вас не застукал, вы бы сейчас сидели дома и пересчитывали заработанные на этой девчонке денежки. Которые эти курицы преподнесли вам на блюдечке с голубой каемочкой, чтобы вы ее чему-то научили. Ну, чему-то вы ее научили, не сомневаюсь.
- Это же мой месячный доход! - возмутился Викентий. - За доказанную порчу меньше!.. Я, между прочим, мог Вас и не дожидаться…
- Тогда бы штраф увеличился в три раза, - вдруг сказал Гай. - Потому что их клиент оказался порядочным человеком и подписал заявление…
В руках он держал какую-то бумажку, видимо, полученную от куриц.
- Я это так не оставлю, - пригрозил Викентий, отсчитывая штраф, - вы у меня по миру пойдете… Я понимаю, человек бы был, а то так…
Я схватил его за отвороты пиджака.
- Человек, говоришь? За человека бы ты уже был в Блоке дознания, и из тебя бы уже душу вынули и рядом на крючок повесили! За человека бы ты уже кровью умылся, а не штрафом бы отделался! Я. Бы. Лично. Тебя. За одно место…
Викентий хрипел в моих руках.
- Я это так…
Я выпустил его, увидев, что девочка смотрит на меня мертвенным, потухшим взглядом. Такой взгляд они обычно приобретают в 25-30 лет…
- Пойдем, - сказал я Гаю. - Познакомлю тебя кое с кем.
- Вы много выпили, - сказала Регина.
- Да ему только пробку понюхать… Я оставлю его у тебя?
Она обхватила меня руками так сильно, словно хотела стать со мной одним целым.
- Ты так редко бываешь у меня, Ромул. Вот и сейчас. Ты просто оказался рядом.
- Я же зашел.
С тех пор, как я ее последний раз видел, нос у нее совсем крючком изогнулся, впору сумку вешать, а гонору как всегда на шестерых.
- Скажи, - вот, казалось, совсем не думал про это, а словно гвоздем в голове сидело, - тьма у меня в душе или нет?
Регина положила ладонь мне на живот. Но сказала недоброе.
- Нет у тебя в душе тьмы. У тебя там вообще ничего нет. Ты меня любишь, а сам, словно Кодекс читаешь…
Она провела пальцами по моим векам, прикрывая их.
- Ты что это?
- Смотрю, как ты в гробу смотреться будешь…
Я даже на кровати сел.
- Ты не боишься богов прогневать?
- Нет, не боюсь. Ты уже их прогневал. Тем, что приходишь сюда. Тем, что берешь меня. Тем, что даешь деньги…
- Я плачу их за услуги…
- Нет. Ты платишь их, потому что не можешь иначе. Потому что я ращу твою дочь. Ты прогневал богов уже тем, что признал ее.
- Я ее не признавал…
- Ты не ставил своей подписи. Но ты признал ее уже тем, что ты здесь. Ты признал дочь от ведьмы. От проклятого создания. Недостойного считаться человеком. Ты признал ее и ненавидишь ее за это. И меня ненавидишь, за то, что зачла от тебя. И себя, за то, что не можешь уйти.
- Я люблю свою жену.
- Да, - Регина начала одеваться. - Ты любишь ее. Но ты не можешь уйти от меня. Потому что есть что-то, что сильнее, чем любовь.
- Что же?
- То, что предначертано.
Я вздохнул и спустил ноги с кровати.
- Скажи, что такое «Книга Перемен»?..
- Книга. Старая, - она повернулась, чтобы я застегнул ей платье.
- Она может причинить зло?..
- Все может причинить зло. И добро тоже. Потому что добро и зло - стороны одной монеты, и, если крутить монету быстро-быстро, никто не заметит разницы.
Мы вышли в кухню, к Гаю, который спал на лавке. Мария рядом с ним играла в старые зеркала, вышедшие из обихода. Она ставила их друг против друга и смотрела в образовавшийся коридор.
- Такой милый мальчик, - сказала Регина, накрывая Гая одеялом.
- Ты хочешь изменить мне? - поинтересовался я, подходя к Марии.
Она дичилась меня, смотрела исподлобья, словно я не отец ей был, а один из материных клиентов. Я вспомнил, как первый раз увидел Регину: она сидела на берегу реки, смотрела на свое отражение в водной глади и плакала. А я подошел и сел рядом.
- Он на тебя не позарится, - сказал я Регине.
- Ты же позарился.
- Мне 15 было, - неохотно признался я. - Я совсем не знал, что такое - любить женщину. К тому же, ты меня приворожила.
- Теперь знаешь? - последнюю фразу Регина проигнорировала.
- Знаю…
Маркус был определенно мною недоволен, что читалось в трагической складке, застывшей посредине его низкого лба. Он восседал в своем неизменном кресле, перелистывая альбом с изображениями, судя по его потрепанности, изготовленный в Древние Времена. У Маркуса была целая рота слуг, высунув язык, собиравших ему эту дрянь по руинам.
- Садитесь, Ромул, - бросил он мне, казалось, находясь в полном изнеможении от свалившихся на его голову забот о Подразделении.
Я сел.
- Знаете, - Маркус изволил усмехнуться. - Викентий написал на вас целую поэму. Вы знаете, что такое поэма? Впрочем, не важно. О том, что вы его зверски избили.
- Не бил я его, - возмутился я. - Гай подтвердит.
- Мнение вашего ученика, находящегося вот здесь, - Маркус похлопал по пухлому черному блокноту, лежащему справа от альбома, - как-то мне совершенно не интересно.
- И, тем не менее, - сказал я.
- Знаете, Ромул, - Маркус лениво провел пальцем по корешку альбома, - мне всегда импонировала... Это означает «нравилась», - пояснил он, - ваша независимость, но всему есть пределы…
- Есть, - согласился я. - Девочке было 10 лет.
- Девочке с Выселок, - подчеркнул Маркус. - По Кодексу за причинение вреда ведьме полагается штраф до шести… Как там дальше - продолжите Ромул!
Я продолжил.
- А что сделали Вы? Вы ему угрожали!
- Нет. Я просто объяснил ему, чем бы ему было вышло причинение вреда жительнице Холма или Нижнего Квартала того же возраста. В доступных выражениях.
Маркус приподнял уголки рта в ухмылке.
- У меня складывается впечатление, Ромул, - нехорошее, замечу, впечатление, - что ваша дружба с сыном этих негодяев: профессора Донатоса, который предсказал нам неминуемую гибель через 20 лет, - двадцать лет прошло, и где мы, и где профессор Донатос, - и его полоумной жены не проходит для вас бесследно. Поступали неоднократные сигналы. Например, этот тип из Последнего Оплота…
- Последнего Оплота больше нет, - сказал я, чтобы не молчать.
- Ну, на то он и Последний, - казалось, Маркус искренне радуется. - Так вот, поступали сигналы, что он не ваш родственник, и вы не могли подавать за него прошение.
- Врут, - сказал я.
- Возможно, - легко согласился Маркус. - Да, времена были тяжкие, много документов потеряно безвозвратно…
Я ждал.
- Кроме этого, Вы не слишком-то усердствуете в Блоке дознания. Отличаетесь гуманизмом, так сказать, - Маркус вновь рассмеялся.
- Я просто не вижу смысла применять третью степень, когда человек готов расколоться на первой, - разозлился я. - Если Гюнтеру и… Как его там?..
- Хансу, - подсказал Маркус.
- Хансу… Которые, очевидно, написали на меня донос, нравится просто кого-нибудь мучить, то советую им почитать Инструкцию по дознанию, где четко прописана последовательность воздействия…
- Не волнуйтесь, Ромул, - сказал Маркус. - Если бы их бред имел для меня какое-либо значение, Вы бы уже сами были в Блоке дознания. Сколько лет Вашей дочери? - вдруг резко спросил он. - Пять, не так ли?
- Шесть, - поправил я, холодея.
- Как ее зовут?
- Вы знаете, - с вызовом сказал я.
- Я хочу, чтобы Вы сказали.
- В Кодексе не прописано, что я не могу иметь детей от лица, пораженного в правах. Там лишь упомянуто, что поражение в правах распространяется на ребенка, - огрызнулся я.
- Вы очень хорошо знаете Кодекс, - похвалил Маркус.
- Да.
- Ну, а теперь, к делу… - Маркус устало откинулся на спинку кресла. - Последнее время в поле нашего зрения возникло новое формирование. Возглавляет его еще очень молодой человек по имени Рэм… Так, сейчас я Вам его покажу, - он протянул мне фотографию.
- Какой же он молодой? - удивился я.
С фотографии на меня смотрел какой-то древний дед, возраста Пал Палыча, только еще и с головой, как коленка.
- В этом-то и вся загвоздка, - пояснил Маркус. - Он может менять лица.
Я присвистнул.
- Ничего себе! А как же его изловить?
- Вот это-то я и хотел поручить Вам… Если Вам это удастся, то, как вы понимаете, вы приобретете статус, несравнимо более высокий, чем уличное патрулирование. Если удастся, подчеркиваю.
- А если нет?
- До сего момента, - вздохнул Маркус, - этого не удавалось никому. Люди просто исчезают.
- Здорово, - сказал я. - Ну, а как я вообще должен осуществлять эту работу? Есть хоть какие-то зацепки?
- Есть, - сказал Маркус, - есть женщина, которая видела его истинное лицо. Только она его не помнит. Или не хочет вспоминать.
Патрулировали мы Нижний Квартал. А эти умалишенные из Ветра Надежды представление устроили. Понатаскали всякого хлама, баррикады построили, и давай лозунгами потрясать. Один, с плакатом «Долой Стандарт! Легализации брака с ведьмой - да!», особенно увлекался.
Видимо, приспичило парню.
Ну, мы, как обычно: пару предупредительных выстрелов в воздух, а потом по Кодексу следовало открыть огонь на поражение. Только я не люблю этого. И сейчас бы не стал. Обычно после предупредительных вся подрывная деятельность и сворачивается. А тут нет. «Защитник прав ведьм» откуда-то огромный булыжник вырыл и как засвистит мне в сторону кумпола. Я и саданул по нему из пушки.
И все, трындец.
Пушка - оружие хорошее, одобрена Комитетом по человечности, ни крови тебе, ни кишок по асфальту, как при Древних Временах (нам в учебных фильмах показывали, какой радости мы лишились, а что, некоторые сокрушались), просто - был человек, и нет человека. Ну, в смысле, совсем.
Гай рядом со мной глазами захлопал, можно подумать, не знал, как пушка функционирует.
- Это ж… - говорит.
И замолчал.
- Что?
Мы уже сворачивались, Ветер баррикады растаскивал, дезориентированный потерей вожака, только Гай торчал посреди улицы, как парализованный.
Я разозлился:
- Ты что, как Спящая Красавица?
Это мне Алина сказку рассказывала про бабу, которая дрыхла 50 лет, пока какой-то заезжий мудила ей засос не поставил, только тогда она с койки поднялась. Все, как в жизни.
А он снова:
- Это ж… Это ж убийство получается…
- Интересно, - удивился я. - Что ж я должен был дожидаться, пока он мне башку пробьет? Тут, брат, как на войне: или - или.
- Да не кидал он в Вас! - Гай аж взвился. - Он мимо целился, я видел…
- А я нет, - сообщил я. - Я тебе не артиллерист, траекторию рассчитывать.
- Все равно. Это же чудовищно: лишать жизни человека, который всего лишь хочет, чтобы его права были признаны. Вы ведь даже не можете представить себе, что чувствуют эти люди, которые вынуждены жить полу-жизнью, лишь потому, что они или их близкие не попали под Стандарт!..
- Ты тоже влюблен в ведьму? - поинтересовался я.
На нас уже насторожено смотрели проходящие мимо горожане: два типа из Подразделения разговаривают между собой. Да еще и спорят.
Я потянул его за рукав.
- Пошли квасить.
Он покорно двинулся за мной в кабак, но на середине дороги снова начал давить на психику.
- Ромул, - сказал он. - Вы могли бы стать ученым.
Вероятно, в глазах Гая ученый - это что-то близкое к колдуну высшего порядка, хотя каждый нормальный горожанин знает, что от учения одна ломота в глазах и прострелы в пояснице. Кодекс можешь прочитать, что еще нужно?
А вслух я сказал:
- А почему ты так считаешь?
- Потому что вы не любите причинять людям зло, но причиняете. И еще подводите под это теоретическую базу.
Я понял ровно половину.
- Это ученые, по-твоему, такие?
- Не знаю. Я их никогда не видел. Но отец говорил, что иногда зло необходимо. Иначе мир покатится в бездну. Мой отец, он был ученым…
- Твой отец был бунтовщиком, - назидательно сказал я.
Он опустил голову. Я заказал два пива, мне хотелось чего-нибудь покрепче, но я подозревал, что он может очень быстро потерять контроль над собой, а вокруг, как и всегда, были глаза и уши.
- Зачем ты пошел в Подразделение? - спросил я.
- Вы же знаете, Ромул, - Гай посмотрел на меня с какой-то детской обидой в глазах, - мы же обязаны приносить пользу Отечеству. Те, чьи родители злоумышляли против Главного.
Да, я это знал. Сначала интернат, где из них вышибают всю дурь, потом Подразделение. Впрочем, всегда есть возможность отказаться…
- Ты мог отказаться, - сказал я.
- Тогда бы меня отправили на Ликвидацию…
Он опустил голову еще ниже. Я отхлебнул пива, оно было разбавленным. Надо написать докладную Маркусу…
- А ты не хотел на Ликвидацию? - небрежно поинтересовался я.
- Нет, - он снова поднял голову и посмотрел мне прямо в глаза. - Я хотел жить.
- Если я правильно понимаю, то ты хотел жить, нарушая правила общества, которое предоставило тебе право на жизнь?..
Этим закорючкам я у Маркуса научился, любит он так новичков обрабатывать.
Гай промолчал.
- Пей пиво, - сказал я.
Не успели мы и двух кружек выпить, как рация заверещала.
- У меня закончилась смена, - сообщил я.
- Ромул, - выдохнула трубка голосом Карла, - на Выселках изнасилование, девочке 10 лет, никто не хочет туда ехать, а ты умеешь с ними договариваться. Сверхурочные проставлю, - вкрадчиво завершил Карл.
Я поставил кружку.
- Насильник - важная персона, - сказал я утвердительно.
- Викентий… - прошелестел Карл и добавил, словно, я сам этого не знал. - Особой Милостью…
Я вздохнул.
- Поехали, - сказал я Гаю, - покажу тебе этих, милых твоему сердцу, ведьм…
По дороге он все больше напрягался. Темнело, вспыхивали далекие молнии. Вдруг какая-то птица вынырнула из сумрака прямо перед машиной и вломилась в лобовое стекло.
- Вот черт! - воскликнул я.
- Не поминайте черта, - Гай понизил голос. - Кто-то услышит.
- Ты веришь в эту ерунду? - изумился я.
- Не знаю, - я повернулся к нему и увидел в его глазах слезы. - Иногда мне очень страшно, что любое неверное движение - и я превращусь в... Я даже не знаю, во что я превращусь. Когда человек умирает, остается хотя бы его тело, а тут вообще ничего. Как будто никого и не было.
- С «карандаша» снимают через 5 лет, если нет замечаний, - сказал я. - Тебе осталось 4. Если не будешь говорить глупости.
Мы проехали домик Регины. Горел свет, видимо, она принимала клиентку. Им разрешалось использовать свечи при работе. Статья 4, часть 8, кажется.
Во дворе, где совершилось правонарушение, прямо на земле сидели две высохшие, шестипалые ведьмы. Одна гладила по плечу плачущую совсем маленькую девочку, она стояла ко мне вполоборота, и я не видел Отметин, из-за чего она казалось обычным человеческим созданием.
Викентий тоже был тут как тут, умильно заглядывая мне в глаза.
- Я думал, она на работе, - сразу сообщил он.
- Проституция в районе 45 разрешена с 12 лет, - напомнил я, доставая бланк штрафа.
Руки так и чесались, чтобы врезать ему по роже, до того он был отвратителен: маленький жирный карлик, пропахший благовониями, которыми он обеспечивал весь Холм.
Я представил его на этой девочке, которая еле доставала мне до пояса, и меня всего перекорежило.
- А где она разрешена раньше? - с надеждой спросил Викентий.
«На Холме», - хотелось сказать мне, но одна из ведьм вдруг раскрыла щербатый рот.
- Ей 10 всего, господин, - сказала она. - Он ее ремеслу хотел учить. Мы-то радовались, такой важный человек - и вдруг в наш двор постучался. А он ее давно приметил, видимо. Она у нас красавица, совсем как человек…
Я хмыкнул, и Гай, до сей поры молчащий, посмотрел на меня с ужасом.
- Научили? - спросил я. - Ремеслу?
- Вышло недоразумение, - с достоинством сказал Викентий. - Я думал…
- Что Вы думали, я уже понял, - я закончил заполнять бланк и протянул ему. - Если бы их клиент вас не застукал, вы бы сейчас сидели дома и пересчитывали заработанные на этой девчонке денежки. Которые эти курицы преподнесли вам на блюдечке с голубой каемочкой, чтобы вы ее чему-то научили. Ну, чему-то вы ее научили, не сомневаюсь.
- Это же мой месячный доход! - возмутился Викентий. - За доказанную порчу меньше!.. Я, между прочим, мог Вас и не дожидаться…
- Тогда бы штраф увеличился в три раза, - вдруг сказал Гай. - Потому что их клиент оказался порядочным человеком и подписал заявление…
В руках он держал какую-то бумажку, видимо, полученную от куриц.
- Я это так не оставлю, - пригрозил Викентий, отсчитывая штраф, - вы у меня по миру пойдете… Я понимаю, человек бы был, а то так…
Я схватил его за отвороты пиджака.
- Человек, говоришь? За человека бы ты уже был в Блоке дознания, и из тебя бы уже душу вынули и рядом на крючок повесили! За человека бы ты уже кровью умылся, а не штрафом бы отделался! Я. Бы. Лично. Тебя. За одно место…
Викентий хрипел в моих руках.
- Я это так…
Я выпустил его, увидев, что девочка смотрит на меня мертвенным, потухшим взглядом. Такой взгляд они обычно приобретают в 25-30 лет…
- Пойдем, - сказал я Гаю. - Познакомлю тебя кое с кем.
- Вы много выпили, - сказала Регина.
- Да ему только пробку понюхать… Я оставлю его у тебя?
Она обхватила меня руками так сильно, словно хотела стать со мной одним целым.
- Ты так редко бываешь у меня, Ромул. Вот и сейчас. Ты просто оказался рядом.
- Я же зашел.
С тех пор, как я ее последний раз видел, нос у нее совсем крючком изогнулся, впору сумку вешать, а гонору как всегда на шестерых.
- Скажи, - вот, казалось, совсем не думал про это, а словно гвоздем в голове сидело, - тьма у меня в душе или нет?
Регина положила ладонь мне на живот. Но сказала недоброе.
- Нет у тебя в душе тьмы. У тебя там вообще ничего нет. Ты меня любишь, а сам, словно Кодекс читаешь…
Она провела пальцами по моим векам, прикрывая их.
- Ты что это?
- Смотрю, как ты в гробу смотреться будешь…
Я даже на кровати сел.
- Ты не боишься богов прогневать?
- Нет, не боюсь. Ты уже их прогневал. Тем, что приходишь сюда. Тем, что берешь меня. Тем, что даешь деньги…
- Я плачу их за услуги…
- Нет. Ты платишь их, потому что не можешь иначе. Потому что я ращу твою дочь. Ты прогневал богов уже тем, что признал ее.
- Я ее не признавал…
- Ты не ставил своей подписи. Но ты признал ее уже тем, что ты здесь. Ты признал дочь от ведьмы. От проклятого создания. Недостойного считаться человеком. Ты признал ее и ненавидишь ее за это. И меня ненавидишь, за то, что зачла от тебя. И себя, за то, что не можешь уйти.
- Я люблю свою жену.
- Да, - Регина начала одеваться. - Ты любишь ее. Но ты не можешь уйти от меня. Потому что есть что-то, что сильнее, чем любовь.
- Что же?
- То, что предначертано.
Я вздохнул и спустил ноги с кровати.
- Скажи, что такое «Книга Перемен»?..
- Книга. Старая, - она повернулась, чтобы я застегнул ей платье.
- Она может причинить зло?..
- Все может причинить зло. И добро тоже. Потому что добро и зло - стороны одной монеты, и, если крутить монету быстро-быстро, никто не заметит разницы.
Мы вышли в кухню, к Гаю, который спал на лавке. Мария рядом с ним играла в старые зеркала, вышедшие из обихода. Она ставила их друг против друга и смотрела в образовавшийся коридор.
- Такой милый мальчик, - сказала Регина, накрывая Гая одеялом.
- Ты хочешь изменить мне? - поинтересовался я, подходя к Марии.
Она дичилась меня, смотрела исподлобья, словно я не отец ей был, а один из материных клиентов. Я вспомнил, как первый раз увидел Регину: она сидела на берегу реки, смотрела на свое отражение в водной глади и плакала. А я подошел и сел рядом.
- Он на тебя не позарится, - сказал я Регине.
- Ты же позарился.
- Мне 15 было, - неохотно признался я. - Я совсем не знал, что такое - любить женщину. К тому же, ты меня приворожила.
- Теперь знаешь? - последнюю фразу Регина проигнорировала.
- Знаю…
Маркус был определенно мною недоволен, что читалось в трагической складке, застывшей посредине его низкого лба. Он восседал в своем неизменном кресле, перелистывая альбом с изображениями, судя по его потрепанности, изготовленный в Древние Времена. У Маркуса была целая рота слуг, высунув язык, собиравших ему эту дрянь по руинам.
- Садитесь, Ромул, - бросил он мне, казалось, находясь в полном изнеможении от свалившихся на его голову забот о Подразделении.
Я сел.
- Знаете, - Маркус изволил усмехнуться. - Викентий написал на вас целую поэму. Вы знаете, что такое поэма? Впрочем, не важно. О том, что вы его зверски избили.
- Не бил я его, - возмутился я. - Гай подтвердит.
- Мнение вашего ученика, находящегося вот здесь, - Маркус похлопал по пухлому черному блокноту, лежащему справа от альбома, - как-то мне совершенно не интересно.
- И, тем не менее, - сказал я.
- Знаете, Ромул, - Маркус лениво провел пальцем по корешку альбома, - мне всегда импонировала... Это означает «нравилась», - пояснил он, - ваша независимость, но всему есть пределы…
- Есть, - согласился я. - Девочке было 10 лет.
- Девочке с Выселок, - подчеркнул Маркус. - По Кодексу за причинение вреда ведьме полагается штраф до шести… Как там дальше - продолжите Ромул!
Я продолжил.
- А что сделали Вы? Вы ему угрожали!
- Нет. Я просто объяснил ему, чем бы ему было вышло причинение вреда жительнице Холма или Нижнего Квартала того же возраста. В доступных выражениях.
Маркус приподнял уголки рта в ухмылке.
- У меня складывается впечатление, Ромул, - нехорошее, замечу, впечатление, - что ваша дружба с сыном этих негодяев: профессора Донатоса, который предсказал нам неминуемую гибель через 20 лет, - двадцать лет прошло, и где мы, и где профессор Донатос, - и его полоумной жены не проходит для вас бесследно. Поступали неоднократные сигналы. Например, этот тип из Последнего Оплота…
- Последнего Оплота больше нет, - сказал я, чтобы не молчать.
- Ну, на то он и Последний, - казалось, Маркус искренне радуется. - Так вот, поступали сигналы, что он не ваш родственник, и вы не могли подавать за него прошение.
- Врут, - сказал я.
- Возможно, - легко согласился Маркус. - Да, времена были тяжкие, много документов потеряно безвозвратно…
Я ждал.
- Кроме этого, Вы не слишком-то усердствуете в Блоке дознания. Отличаетесь гуманизмом, так сказать, - Маркус вновь рассмеялся.
- Я просто не вижу смысла применять третью степень, когда человек готов расколоться на первой, - разозлился я. - Если Гюнтеру и… Как его там?..
- Хансу, - подсказал Маркус.
- Хансу… Которые, очевидно, написали на меня донос, нравится просто кого-нибудь мучить, то советую им почитать Инструкцию по дознанию, где четко прописана последовательность воздействия…
- Не волнуйтесь, Ромул, - сказал Маркус. - Если бы их бред имел для меня какое-либо значение, Вы бы уже сами были в Блоке дознания. Сколько лет Вашей дочери? - вдруг резко спросил он. - Пять, не так ли?
- Шесть, - поправил я, холодея.
- Как ее зовут?
- Вы знаете, - с вызовом сказал я.
- Я хочу, чтобы Вы сказали.
- В Кодексе не прописано, что я не могу иметь детей от лица, пораженного в правах. Там лишь упомянуто, что поражение в правах распространяется на ребенка, - огрызнулся я.
- Вы очень хорошо знаете Кодекс, - похвалил Маркус.
- Да.
- Ну, а теперь, к делу… - Маркус устало откинулся на спинку кресла. - Последнее время в поле нашего зрения возникло новое формирование. Возглавляет его еще очень молодой человек по имени Рэм… Так, сейчас я Вам его покажу, - он протянул мне фотографию.
- Какой же он молодой? - удивился я.
С фотографии на меня смотрел какой-то древний дед, возраста Пал Палыча, только еще и с головой, как коленка.
- В этом-то и вся загвоздка, - пояснил Маркус. - Он может менять лица.
Я присвистнул.
- Ничего себе! А как же его изловить?
- Вот это-то я и хотел поручить Вам… Если Вам это удастся, то, как вы понимаете, вы приобретете статус, несравнимо более высокий, чем уличное патрулирование. Если удастся, подчеркиваю.
- А если нет?
- До сего момента, - вздохнул Маркус, - этого не удавалось никому. Люди просто исчезают.
- Здорово, - сказал я. - Ну, а как я вообще должен осуществлять эту работу? Есть хоть какие-то зацепки?
- Есть, - сказал Маркус, - есть женщина, которая видела его истинное лицо. Только она его не помнит. Или не хочет вспоминать.