***
Летний дождь щекотал веснушки. Волосы упрямо вились локонами и прилипали к лицу. Мелкими осколками рассыпался август на теплый асфальт, лужи-палитры молча смотрели на небо. Она не выносила звуков улиц, она жила своей музыкой и всегда носила ее в ушах. Проходя вдоль стен знакомого до дыр дома, она сощурилась и быстро вздохнула. "И не сказать. Никому нельзя сказать." Она развернула пакет с леденцами и, громко шурша обертками, начала механически его рассматривать. "Оттолкнуться от мыслей. Отойти от себя." Вдалеке сверкнула искра начинавшейся грозы. Она обернулась, медленно опустила глаза, и в отражении мокрого асфальта поймала мысль, что туда, где было хорошо, - нужно возвращаться.
Тогда, когда она жила размеренно по графику и просыпалась в такт с мелодией будильника, жила по правилам, на отлично, она попала в эту канитель из красок и эмоций случайно, как попутным ветром занесло. У него были громкие, нафталином пропахшие отношения с девочкой-квартирой в большом городе, у нее - непрекращавшиеся поиски глубины, мужественности и целеустремленности, - череда мужчин, с которыми она искала точки соприкосновения - духовно и телесно. И тем не менее, когда они встретились, кашу начал варить он - несвободный и расчетливый.
В квартире, где сутки напролет горели ночники, горели мониторы ноутбуков, горели свечи, горели тела и души, они прожили целую жизнь - три нескончамых дня-ночи, ночи-дня. Там пахло акрилом и графитом, а потом, вместе с ней, запахло кофе, пряными ароматами ее косметики, рыжеватостью волос и женским желанием. Там звучала их любимая музыка, звучал его приглушенный голос, звучали их соприкасающиеся ремни, звучали в унисон их эмоции и сны. Если бы в тот момент, хозяин картиры-мастерской - взбалмошный чудак - застал эту красоту, он бы непременно облек ее в краски и холст. Раз-два-три...
И каждый знал, что жить всего три дня. Она кусала его за сережку и терялась в чертах лица - казалось, их всех никогда не сосчитать и не уловить. Он касался ее ненасытно и любил слово "мило". Они никогда много не говорили, все о каких-то пустяках, о том, что не потревожит их несносное благоденствие. Так прекрасно - держать в руках чудо, хрупкое и мгновенное - и беречь его вместе, ни больше ни меньше, пополам. Они невероятно друг друга хотели, они хотели иметь друг друга, хотели быть друг у друга, но только здесь, сейчас, как сон - был и не было - не знаю, но помню.
Она поднялась на третий, сунула руку под коврик, повернула ключ, стуча сердцем в прислоненную дверь, вошла, осторожно вылезла из своей запутавшейся в проводах музыки - и из себя самой, запутавшейся - задержала на губах улыбку - ей пришло в голову слово "мило" - вздохнула глубоко и украдкой заглянула в комнату. За полгода - на полсантиметра больше пыли, на полбанки меньше краски, на полжизни взрослее мысли. Посреди барахла и грусти, разбросанных тут и там, на холсте остывал последний штрих ее недосказанных воспоминаний.
Тогда, когда она жила размеренно по графику и просыпалась в такт с мелодией будильника, жила по правилам, на отлично, она попала в эту канитель из красок и эмоций случайно, как попутным ветром занесло. У него были громкие, нафталином пропахшие отношения с девочкой-квартирой в большом городе, у нее - непрекращавшиеся поиски глубины, мужественности и целеустремленности, - череда мужчин, с которыми она искала точки соприкосновения - духовно и телесно. И тем не менее, когда они встретились, кашу начал варить он - несвободный и расчетливый.
В квартире, где сутки напролет горели ночники, горели мониторы ноутбуков, горели свечи, горели тела и души, они прожили целую жизнь - три нескончамых дня-ночи, ночи-дня. Там пахло акрилом и графитом, а потом, вместе с ней, запахло кофе, пряными ароматами ее косметики, рыжеватостью волос и женским желанием. Там звучала их любимая музыка, звучал его приглушенный голос, звучали их соприкасающиеся ремни, звучали в унисон их эмоции и сны. Если бы в тот момент, хозяин картиры-мастерской - взбалмошный чудак - застал эту красоту, он бы непременно облек ее в краски и холст. Раз-два-три...
И каждый знал, что жить всего три дня. Она кусала его за сережку и терялась в чертах лица - казалось, их всех никогда не сосчитать и не уловить. Он касался ее ненасытно и любил слово "мило". Они никогда много не говорили, все о каких-то пустяках, о том, что не потревожит их несносное благоденствие. Так прекрасно - держать в руках чудо, хрупкое и мгновенное - и беречь его вместе, ни больше ни меньше, пополам. Они невероятно друг друга хотели, они хотели иметь друг друга, хотели быть друг у друга, но только здесь, сейчас, как сон - был и не было - не знаю, но помню.
Она поднялась на третий, сунула руку под коврик, повернула ключ, стуча сердцем в прислоненную дверь, вошла, осторожно вылезла из своей запутавшейся в проводах музыки - и из себя самой, запутавшейся - задержала на губах улыбку - ей пришло в голову слово "мило" - вздохнула глубоко и украдкой заглянула в комнату. За полгода - на полсантиметра больше пыли, на полбанки меньше краски, на полжизни взрослее мысли. Посреди барахла и грусти, разбросанных тут и там, на холсте остывал последний штрих ее недосказанных воспоминаний.